— Садимся! — с преувеличенной веселостью распорядился Грамон. Уже в экипаже он добавил: — Если, парни, кто-то из вас ответит оскорблением на оскорбление… или даже ударом на удар без моего приказа… Клянусь, к домам ваших родителей приколотят позорные таблички, а ваши имена украсят «Желтую книгу» Гвардии. Ты слышал, Лейтос? Даже если кто-то скажет, что твоя мать зачала тебя от гоблина!
Молодой гвардеец только часто закивал, пряча глаза.
Помещение имперской миссии предоставили вполне приличное: отдельная комната для посланника, отдельная, поменьше и с окнами во двор, для секретаря (там, впрочем, как-то очень естественно оказался и вещмешок сержанта), две комнаты для конвоя, плюс небольшая гостиная. Это и был весь третий этаж крохотной древней гостиницы. Вообще все в гритольдской части Лирова было крохотным и древним, хотя и весьма ухоженным. Четырехэтажные здания возвышались над соседями, как крепости феодалов эпохи Приплывших, узкие, но очень прямые улочки вели к длинной, но тоже узкой площади, а переулки, годившиеся лишь для пешеходов, в Царьграде никому не пришло бы в голову поместить на план города. Храм Короля-Сокола, по словам Грамона, весьма знаменитый, представлял из себя просто круглую двухэтажную постройку, едва ли способную вместить под свой купол больше сотни прихожан одновременно, с торчащей из середины башней сажен в двадцать высотой. Башню венчала золотая фигура сокола, хотя, с точки зрения Кея, фигура могла бы быть и побольше, из обычного крашеного железа — разницы никто бы не заметил.
Куда больше заинтересовали Римти сами горожане. Сутулиться здесь, похоже, просто не умели. Никто, даже старики с палками, даже торгующие фруктами в уголке площади старухи. Одеты гритольдцы были просто донельзя аккуратно. Вышедший из низов, чтобы не сказать из отбросов, имперского общества Кей вынужден был заключить, что таковых здесь просто нет, по крайней мере, в приграничном Лирове. Хотя в зажиточности горожан «упрекнуть» было трудно — видел он и рубахи с тщательно залатанными прорехами, и даже подвязанную веревочкой подошву сапога на гордо, хоть и покачиваясь, вышагивавшем старике с сизым носом. В целом же Кею понравилось: красивые женщины, красивые дети, вежливые мужчины, все опрятные, все улыбчивые… И все с оружием. Даже сопливые девчонки лет пятнадцати, толпившиеся в одном из переулочков, и те щеголяли кинжальчиками на поясах. Римти спросил о странном обычае Грамона, но посланник лишь предположил, что дело в неспокойной обстановке на границе.
И тогда Кей попытался представить, что произойдет, если сюда ворвутся орды пьяных, ненавидящих на этой земле каждый камушек «нелюдей». Словечко, услышанное от сотника, как-то само собой привязалось к миссии и поехало с ней, хотя употребляли его имперцы с иронией. С иронией и… с ощущением какой-то внутренней свободы. Будто мама далеко, и можно ругаться, и можно не мыть потом язык.
Фасад гостиницы «Лировский сокол» выходил на площадь и так же, как и название, не потрясал воображение. Просто стена с окнами и дверью, к которой вели несколько ступеней. Даже вывеска существовала отдельно от древней постройки — на воткнутой в газон табличке. Насколько понял Кей, имперцы оказались единственными постояльцами.
— Странно, что здесь нет наших, — обмолвился он, когда они с Грамоном и сержантом уселись за стол в гостиной в ожидании ужина. — Обычно хватает сорвиголов — покрутиться в опасном месте в опасное время.
— А Гритольд дней десять назад заявил о несвоевременности визитов и попросил всех убраться, — объяснил Грамон. — Да и наши заставы граждан просят о том же: не лезьте, куда не зовут. Тех, которые не слушаются, наши пропускают, а гритольдцы возвращают в наручниках, после чего искатели приключений помещаются под стражу «до разъяснения». То есть дня на три еще, как подметил тот эльф на мосту. Он теперь где-то с ними.
— Кстати, о том парне… — Дорони закинул ноги на свободный стул и задумчиво вертел в руках пружинный самострел, поглядывая на дверь. — Как вы полагаете: его бы постарались задержать или…
— Я не полагаю, я уверен, что его голова освежила бы один из кольев на мосту.
Сержант негромко выругался, качая головой. Римти подошел к открытому окну. Внизу не спеша прохаживались часовые, выставленные сотником. Гусары явно скучали, потому что желающих войти в закрытую по случаю прибытия миссии гостиницу не было и не предвиделось.
— Я бы тоже прогулялся после ужина. Погода хорошая.
— Нет уж, Кей. Твои прогулки всегда чем-то непредвиденным заканчиваются. Не ты украдешь, так у тебя. Займись лучше своими секретарскими обязанностями — подготовь проект отчета, перья заточи, что там еще…
— Перо у меня «вечное», Хью. И я все прекрасно помню, зачем зря бумагу на черновики изводить?
Римти сначала понравилось предложение Грамона. Секретарская должность, в сущности, включала в себя лишь одну серьезную обязанность: стенографию официальных встреч. Поди плохо — скататься в Гритольд за казенный счет, ничем себя не утруждая! Однако теперь стало скучно. И немного тревожно.
«Уж много раз я странность замечал в поступках Хью, но где он их начал?»
— Господин посланник, а насколько наша миссия безопасна, по вашему мнению?
Грамон от удивления выронил на стол четки, на которых сосредоточил было все свое внимание.
— Кеюшко, да ты напуган?
— Я вдруг понял, что недостаточно взвесил все «за» и «против», давая согласие. В сущности, я вообще не искал никаких «против», и виной тому скорее мой легкомысленный нрав, чем даже мое же сложное финансовое положение, — Римти присел на краешек стола. — Колитесь, Хью.
— Ну, во-первых, не легкомысленный нрав, а, скорее, природная недалекость, если ты простишь дружескую прямоту. — Грамон посмотрел в глаза заинтересовавшегося сержанта и вздохнул. — Сам посуди: заканчивается Тысячелетний договор между Империей и Княжеством. Тысячу лет, почти с Эпохи Прибывших, все было определено, а теперь срок истек, пора что-то изменить. Разве эту ситуацию можно назвать стабильной?
— Нет, — подумав, ответил за Кея Дорони. — Нельзя назвать стабильной. Особенно если в Гритольде имеют манеру убивать каждого нелюдя, осмелившегося сюда забрести, а в Империи мы им чуть ли не насильно даем статус граждан и в задницы еще целуем за это.
— Критику имперской политики, сержант Гвардии Рэнт Дорони, я вам советую оставить для разговоров с проститутками. Знаете, когда вы уже все получили, а оплаченное время еще не истекло, нужно о чем-то говорить. — Несмотря на сурово сдвинутые брови, Грамон явно не сердился. Точнее, сердился вовсе не на сержанта. — Не торопятся они с ужином. Достань вино, Кей, будем разжигать аппетит.
Открывая бутылку, Римти остановился у окна. Пересекая площадь наискосок, к гостинице приближалась компания из десятка шумных, судя по всему, подвыпивших молодых людей.
— А в чем, собственно, я критикую имперскую политику? — после паузы решился продолжить Дорони. — Я не критикую, я пересказываю своими словами, только и всего. А вот политику Гритольда считаю изуверской и вредной. Потому они — кукольное Княжество, а мы — Империя! И да здравствует Сын Солнца!
— И да светит нам его матушка, — хмыкнул посланник, подставляя бокал. — За такие «пересказы своими словами» у меня не один знакомый карьеру закончил. Впрочем, с кшатриев, особенно в чинах, спрос особый. Вам-то что… Болтайте, Дорони. Проститутки доложат куда следует, а где следует сделают пометку, да и забудут, ибо на каждый чих не наздравствуешься. Да и по сути вы, конечно, правы. Эти славные ребята, друзья моей юности… Я ведь приезжал сюда в военные лагеря для подростков. Чего только не вспоминается! В общем, они — самые страшные наши враги. Даже с приморскими кентаврами можно договориться, даже немирные гоблины раз в год — мирные. А эти…
Римти стало так интересно, что он даже забыл о бокале в руке — случай совершенно удивительный. Однако продолжить Грамон не успел: в открытое окно донеслись крики с улицы.
— Эй, ты! Эй, обернись, копченый!
Кей не сразу понял, что обращаются к нему. Почему «копченый»? Конечно, он имел кожу куда более смуглую, чем у гритольдцев, но… Кею казалось, что дело это совершенно обычное.
— Ты, ты, полукровка! Гляди, какие уши! Ну просто орочьи уши! Вся родословная на харе, а, гражданин Империи?!
Часовые были на месте, их старший подошел к группе пьяных молодчиков и пытался их успокоить. Однако красномордый от выпитого здоровяк, веселя себя и товарищей, продолжал кричать:
— Слушай, а мамка твоя, она это… Замужем за орком? Или просто у папки тонкий оказался, а ослов поблизости не было, а? Слушай, ну если так увлекаться — дырка-то вообще станет как это окно!
— А они и дразнить-то не умеют, — сказал Кей, повернувшись к столу. — Там, где я вырос, эта беспомощность выглядела бы смешно.
— С кентаврами уже якшалась, а?! Мамка-то твоя?! Что молчишь, Империя?! Или ваш сраный солнцев сын запретил рот открывать, а ты и утерся, а?!
— Просто закрой окно. Начинается… — Грамон налил себе сам и залпом выпил. — Дорони, спуститесь вниз, скажите там, что если часовые тут просто дурака валяют, то я сам пойду и выпущу кому-нибудь кишки, пользуясь дипломатической неприкосновенностью!
Сержант вышел, а Кей исполнил распоряжение, но остался возле окна, наблюдая сквозь стекло за буянами. Часовые даже не пытались применить силу, лишь уговаривали, явно не надеясь на успех.
— Вот как они к нам относятся, значит… Что-то раньше я не слыхал таких слов.
— Ну, во-первых, в Империи они в гостях, а тут у себя дома, — рассудительно заметил Грамон, также подходя к окну. — Во-вторых, все люди разные, и здесь тоже. В-третьих, они же понимают, что, если Империя не продлит договор о взаимопомощи, Княжество просто перестанет существовать, вместе со своими жителями. Которые в массе своей и не подумают бежать, уж поверь, я их знаю. Нервничают гритольдцы, а ты как думал? Империя не спешит с ответом, вот-вот предаст их, обречет их дома, их детей на уничтожение… В-пятых, четверо наших бойцов задерживаются в увольнении. Вот это