— Спасибо, что зашел, Маркин, — сказала Ярцева, с большой частотой теребя беджик.
Я сказал:
— Это тебе спасибо. Ну… я пошел?
Она сказала:
— Пошел.
Я повторил:
— Пошел…
Ярцева сказала:
— До свидания, Маркин.
Я вышел из каюты и дал деру. Остановился только у мужского туалета.
Боже мой! Ярцева — оборотень! За минуту я наблюдал целых три ее обличья и теперь уверен, что внутри навигатора скрывается демон. Или несколько демонов. Что же делать? Неужели корабль обречен?
Из-за поворота на кухню показалась Маринка. Она несла в сложенных ковшиком ладонях горстку пепла и два испачканных в саже денария.
Инопланетянка спросила:
— Маркин, поменяешь свой поварской колпак на два денария?
— Какой я буду повар без колпака? — удивленно спросил я и взъерошил ей волосы: — Иди играй, Маринка.
Марина с угрозой посмотрела на меня и сказала, выпуская когти:
— Убери клешню, оторву.
Я отдернул руку. Марина важно прошествовала мимо меня. Из кухни донесся радостный голос печки:
— Маркин, дуй сюда!
Я поспешил на зов.
Печка радостно хлопнула меня дверцей по колену и провозгласила:
— Маркин, случилось чудо! Пока я занималась самосозерцательством, кто-то вернул противень на место! Это был ты?
Я сказал:
— Нет, не я. Но все равно хорошо, что противень вернулся. Теперь можно с уверенностью заявить, что дело закрыто. Правда, мы так и не узнали, кто настоящий преступник.
ПОГ-2 прошептала, скорбно хлопнув дверцей духовки:
— Да, граждане, не все дано нам узнать.
Я горько вздохнул, кивнул и вышел в коридор. После удачно раскрытого преступления мне захотелось сыграть на скрипке и покурить трубку. К сожалению, ни трубки, ни скрипки у меня не было, зато были ноги, вполне пригодные для прогулок. Я прогулялся до комнаты главного генератора. Вокруг генератора — широченной цилиндрической трубы, основание которой теряется в сиреневой пустоте — располагается круглая площадка, огражденная сиреневой балюстрадой. На площадке, свесив ножки в пропасть, сидела Марина. Я присел рядом. Марина задумчиво катала на ладони монеты. Из ее сумочки вылетали таинственные сгустки черной энергии. К счастью, сгустки меня не интересовали. Меня интересовало, как инопланетянка уговорила капитана расстаться с денариями, но я стеснялся спросить.
Марина пела:
Und wenn das Vоglein nicht mehr ingt,
kauft dir die Mami einen goldenen Ring.
Я сказал:
— У тебя хорошо получается.
Она сказала:
— Это неправда.
Я промолчал.
Марина прижала к груди сумочку с аппликацией — мертвой головой — и сказала:
— Я знаю, ты ждешь от меня фразы: «Это неправда, но спасибо за комплимент», но я так не скажу. Потому что комплимент должен быть честным. Иначе грош ему цена.
Я сказал:
— Это невежливо с твоей стороны. Сказать «спасибо» — признак элементарной вежливости.
Марина сказала:
— Я заметила одну вашу черту. Если человек вдолбил себе что-то в голову и думает, будто он прав, его очень трудно переубедить. Это очень странная черта, и я не думала, что она может быть свойственна разумной расе. Вы раса упертых идиотов. Согласен?
Я хотел сказать: «На себя посмотри, вреднючая инопланетянка!», но вместо этого произнес:
— Кидай монетки вниз.
Она удивленно посмотрела на меня:
— Зачем?
Я сказал:
— Чтобы мы еще сюда пришли и поболтали о том о сем.
Марина спросила:
— Это такое глупое человеческое поверье?
Я сказал:
— Не спрашивай, кидай.
Она размахнулась и кинула монеты мне в лицо.
Синяк под глазом продержался целую неделю.
На двадцать третьей неделе путешествия мы получили сигнал бедствия с одинокой планеты в системе тусклой красной звезды. Капитан вызвал меня к себе. Он был настолько расстроен, что даже не отчитал меня за пуговицы, застегнутые не по уставу.
Капитан грузным телом навалился на штурвал и сказал:
— Маркин, мы получили сигнал бедствия.
Я кивнул:
— Знаю. Весь корабль его слышал. А печка рассказала мне подробности.
Капитан спросил с подозрением:
— Откуда они ей известны?
Я сказал:
— Думаю, у нашей печки тайный роман с автопилотом.
Капитан покачал головой:
— Ох уж этот научный объект ПОГ-2! Зря мы с ней так сблизились. Я часто ловлю себя на мысли, что воспринимаю нашу милую печку как обычного члена экипажа. Нельзя так. Не по уставу оно да и не по-людски.
Я сказал:
— У каждого есть душа, капитан. Даже у печки. Возможно, и у вас она имеется.
Капитан поправил фуражку и сказал:
— Не думаю. Кстати, выскажи предположение, Маркин: с чем связан сигнал бедствия?
Я пожал плечами и ляпнул:
— Может, они успели по десять раз пересмотреть все запасы кинофильмов?
— Это проблема, — согласился капитан. — Но сигнал бедствия уж очень, как бы получше сказать… бедственный. А какая самая страшная беда может случиться в колонии на одинокой планете, что расположена вдали от торговых путей?
Я задумался:
— Нашествие тараканов?
Капитан покачал головой:
— Не драматизируй, Маркин. От легендарных чудовищ, прозванных тараканами, наши мудрые предки избавились при помощи информационных технологий еще в начале двадцать первого века. Я думаю так: в колонии закончилась горячая еда и колонисты перешли на консервы. — Капитан вздохнул: — Это никуда не годится.
Я сказал:
— Какой ужас.
Капитан поправил фуражку и торжественно произнес:
— Маркин, немедленно надевай свой поварской колпак и отправляйся на кухню. Приготовь побольше вкусных и полезных блюд. Сегодня вечером ты слетаешь на планету, накормишь бедняг, а завтра утром вернешься обратно.
— Можно я возьму с собой Людочку? — спросил я с надеждой.
Капитан сказал:
— Извини, Маркин, но Людочка нужна мне на корабле.
Я сказал:
— А если…
Капитан нахмурился и приказал:
— Маркин, приступай к выполнению приказа немедленно.
Я тоже нахмурился и вышел. Не думайте, я не трус. Я мог ответить капитану очень строго. Но в тот момент не было настроения.
Целый день мы с печкой готовили самые изысканные блюда: утку по-пекински, борщ со сметаной, вареники с вишней, финики в кисло-сладком ухмурдаше. Вечером я собрал угощение в сумку-холодильник, сел в катер и отправился спасать колонистов от ужасов консервированного питания. Когда я отдалился от корабля на пару сотен километров, вернулись неприятные воспоминания о том, что жизнь на корабле — ложь и выдумка. Но главное — Людочка не любит меня!
Я постарался не думать о лишнем и сосредоточился на полете.
В бардачке я обнаружил маленькую бутылочку армянского коньяка и выдул ее. На душе стало спокойнее. Оказалось, вести катер в состоянии легкого алкогольного опьянения весьма приятно.
Катер приземлился на краю рыжего поля. Далеко на западе виднелись холмы, которые заволокла оранжево-серая дымка. На востоке стоял кирпичный особняк, отгороженный от суровой оранжевой природы забором из колючей проволоки, впечатанный в бледно-желтое небо, словно клеймо работорговца. Особняк был единственной постройкой поблизости да и, наверное, на всей планете.
Что у местных могло приключиться?
Я взял сумку, вышел из катера и ощутил себя, будто в духовке — такая здесь стояла жара. Рубашка мгновенно намокла от пота и прилипла к телу. Я собрал волю в кулак и поплелся к особняку. На красное солнце тут же набежали пузатые кислотно-желтые тучи. Дождик то брызгал, то переставал: словно непоседливый заоблачный ребенок стрелял из водяного пистолета. Сумка становилась тяжелее с каждым шагом, ноги скользили и увязали в красной глине, изрытой жирными склизкими червями. Я часто останавливался, чтобы отдышаться, и проклинал себя за то, что наготовил столько еды. Справа послышалось рычание. Собака? Я повернулся, вглядываясь в оранжевую дымку.
Зубастые многоногие твари, покрытые темно-оранжевой шерстью, приближались ко мне с запада. Твари шатались, как пьяницы в узком переулке. От них смердело на много десятков метров вокруг.
— Так-так, — пробормотал я, отступая.
Твари приближались.
Я побежал.
Булькающее рычание подгоняло меня, словно штыком в спину. Я сообразил, что продолжаю тащить сумку и отбросил ее. Сумка затарахтела сзади и несколько монстров притормозили, рассматривая ее. Я подумал: вот бы это была не сумка, а граната.
Пустые мечты. Еда не взрывается.
Впереди маячили стальные ворота. Они были распахнуты. В растворе ворот в пятне белого света стоял мужчина в широкополой шляпе. В руках у него было по револьверу. Мужчина вытянул руки и открыл огонь. Мне показалось, что он стреляет прямо в меня, и я едва удержался, чтобы не рухнуть в траву. Сзади жалобно завизжали чудовища. Я обернулся: продырявленные уродцы катались по земле, смешно вскидывая лапы, орошая красную глину густой белой кровью.
Я закричал:
— Ха-ха! Вот вам! — Влетел во двор, споткнулся о камень и пропахал носом дорожку из желтого песка.
Здесь пахло соломой и чем-то кислым, вроде прокисшего молока. Перед носом ползали полосатые черно-желтые мухи. Я старался ни о чем не думать, потому что когда начинал думать — думал о тварях, которые хотели мной пообедать, и мне становилось страшно. Поэтому я смотрел на мух и не думал. Мухи не думали в ответ. У нас наблюдалась полная духовная симметрия.
Ворота захлопнулись. Мне помогли подняться, и я утер рукавом кровоточащий нос.
Моим спасителем оказался суровый широколицый мужчина в соломенной шляпе, выцветших джинсах и рубашке в красно-черную клетку. На вид ему было лет сорок. Он был небрит и пах табаком, у него были четыре кобуры — две под мышками и две на поясе и бляха на поясе в форме штата Техас.
На плече у ковбоя стоял будильник. Я уставился на него. Почему будильник не падает?