ул. В больнице дерут, как с Сидоровой козы. Медсестре дай, доктору дай, санитарка за так стакан воды не принесет.
Надо было в детстве закаляться.
— …грипп, — сказали сзади. — Новый.
— Ерунда, — возразили там же.
— Точно говорю. Из Сомали. Ихние пираты первыми заразились. А там пошло-побежало. Матросня в заложниках сидела, подхватила. Воздушно-капельным путем.
— Не половым?
— Хихоньки тебе… Выпустили заложников, те и разнесли: Швеция, Мексика, Венгрия. Уже до нас добралось.
— И что?
— Циклы сбивает. Недельные. Кто переболел, жалуется: не поймешь, что когда. По карте лень, а тебя от похоти трясет. Завалил бабу — глядь, уже гордыня. Не хочу об всякую шваль мараться. И лень опять же.
— Врут.
— Ну, не знаю. По телику сообщали. Мол, сперва крутит, путает, а дальше вообще лажа. Последствия, значит. Все не вовремя, не по расписанию. Иногда вообще ничего.
— Это как?
— Я и сам не понял. Ведущий — идиот. Рекламная, говорит, пауза…
— Шурик не от этого умер? Не от гриппа?
— Не-а…
Я еще раз пощупал лоб. На всякий случай.
Нищий попался настырный. Он тащился за мной от самого кладбища. Простирал руки, точил слезу. Канючил, тряся кудлатой, отроду не мытой головой:
— На пропитание! Не местные!
Молчу. Прикидываюсь шлангом.
— Погорельцы!
Прибавляю шаг.
— Мама в больнице! Папа в тюрьме…
Не выдерживаю. Останавливаюсь.
— Жадность?
— Ага, — кивает честный нищий.
— Уровень?
— 33 %.
— А у меня — 42 %.
— По воскресеньям?
— Сам не видишь?
Нищий плюет мне под ноги и уходит прочь.
Хорошо, что мы не Авраменки. У них тоже гнев с гордыней в один день, как у нас с Лидкой. Только процентовка — закачаешься! Найдут Анькины 79 на Славкины 84+ — туши свет, сливай воду! Наши жалкие 26 на 31 — курам на смех.
Зато ссоримся реже.
Хрен бы Авраменко в такой день согласился пса выгулять! А я ничего. Я не гордый. То есть гордый, конечно. Чероки — лучший пес в мире! Смотрите, завидуйте. Фу, Чероки! Брось гадость! Как тебе не стыдно? Учись у Дика: он никогда…
Куда?! Стой, животное!
Внял, зараза. Взял пример с Дика. Кошку, понимаете ли, Дик увидел! Ты ж вчера с Брыськой только что не лизался, кобелина! Или у тебя тоже циклы? Ну, загнали на дерево — дальше что? Так и будем скакать и лаять до вечера? Ой! Это не Брыська… Это ж Лярва! Ко мне, Чероки! На поводок — и домой, пока Эсфирь Львовна не объявилась. За свою Лярву она нас с тобой обоих на дерево загонит!
Что-то у меня гордыня сегодня не очень… Подкачала.
Дверь квартиры распахивается настежь:
— Я кого просила мусор выбросить?
Становлюсь в позу:
— Пушкина!
— Я тебе покажу Пушкина! Я тебя, в гроб сходя, благословлю! Ты у меня сам застрелишься, бездарь! Марш на помойку!
Пререкаться со вздорной бабой — ниже моего достоинства. И пойду! И выброшу! Пальцы стальным захватом смыкаются на пакете с мусором. Рвется тонкий полиэтилен.
— Еще на пол мне рассыпь!..
Лидка хмурит брови. Нетушки, актрисуля. Не верю. Одарив жену надменной улыбкой, я покидаю отчий дом. Хлопаю дверью. Шествую по лестнице. С чувством собственного превосходства.
Начинаю гнусно хихикать. Индюк надутый! Придурок-муж из «семейного» ток-шоу для дебилов. Как жена меня терпит? Верно сказала: бездарь! И место мое — на помойке…
Самоуничижение — паче гордыни?
Возле мусорного бака стояли туфли. Черные. Лак, кожа «под чешую», итальянские. Каблуки всего на треть стоптаны. В доме завелся олигарх? Сорит деньгами? Подарил бы мне… В последний момент я все-таки отдернул руку. У меня не жадность! И не зависть. Чтоб я туфли с помойки взял?! Гордыня, где ты? Ау! Да что ж это, блин, творится?!
В квартире было тихо. До звона.
— Лидок? Ты дома?
Тишина сгущается, ватой лезет в уши. Собственное дыхание кажется громом. Кто-то скулит. На кухне. Чероки? Кто тебя обидел?!
За столом сидела Лидка. Плакала, закрыв лицо ладонями.
Какие у нее тонкие пальцы…
— Что с тобой?
— Отстань.
— Ну извини меня, дурака. Я ж не нарочно…
— Не трогай меня… Пожалуйста.
Хоть бы вызверилась, что ли? Я б понял.
— Чего ты, Лид? Все нормально, все хорошо…
Она вдруг отняла руки от лица. Взглянула на меня в упор, смаргивая слезы. Будто впервые увидела.
— Ничего не нормально, Толя. Ничего не хорошо.
Новый грипп. Интервью у Хачатуряна. Вирусолог, профессор. Адрес — ниже. Бегом!
SMSxa от шефа.
— Ну? — спросил профессор вместо «здравствуйте».
— Интервью, — напомнил я.
— Ну-ну…
И профессор убрел в недра квартиры.
Нервничая, я последовал за ним. Так меня встречали впервые. Попадались неврастеники, мизантропы, кретины, пижоны… Ноев ковчег. Вирусолог выбивался из общего ряда. Юркий, как ящерица. Мелкий, как разменная монета. Самодостаточный, как Мона Лиза.
А еще он был, что называется, выпивши.
С утра.
В кабинете царил мрак. Солнце без особого успеха тыкалось в задернутые шторы. Тени, силуэты, звяканье бутылки о рюмку. Мне профессор не предложил.
— Ну?
Разнообразием он не баловал.
— Угостите акулу пера?
— Легко.
Бутылка звякнула во второй раз. Нет, не жадность, понял я. Гордыня? Брезгует мелким репортеришкой? Вряд ли. Это у меня сегодня гордыня. Два гордеца сцепились бы еще на пороге. Хотя моя нынешняя гордыня…
Я задрал нос. Вышло не очень.
— Это лечится? — спросил я напрямик.
— Нет.
— Совсем?
— Абсолютно. Пейте, уже все равно.
Я сделал глоток.
— Бренди?
— Арцах. Армянская водка.
— Чем пахнет?
— Кизилом.
— Женщины такое любят.
— Такое люблю я, молодой человек.
И не похоть. Была бы похоть, среагировал бы на женщин. Или на меня, если гомик. Лень? Ишь какой живчик… И не гнев. Гнев я бы опознал сразу.
— Что теперь, Марк Эдуардович?
— Черт его знает. Приспособимся. Мы ж тараканы.
— В каком смысле?
— На нас дуста не изобрели.
— Думаете, пандемия?
— Я не думаю, молодой человек. Я знаю.
— Эмокарты? Недельные циклы?
Профессор был краток:
— Плюнуть и растереть.
Вешайте меня, жгите огнем, лишайте премии, но лишь сейчас я сообразил, что за темный ангел встал на пороге. Это как же? Это что же? Значит, проснулся я во вторник, а гнева-то нет? Дал жене подзатыльник и оправдаться нечем? Оторвался на Люське, а смягчающие обстоятельства — хрен с маслом? Что я скажу нищему в воскресенье, пройдя мимо? Мама родная — шпроты… Съел и мучайся, да?
— Спасите, — шепнул я профессору. — Вы же специалист…
Горло свело, шепот сорвался.
— Работаем, молодой человек. На базе старого штамма вируса. Есть положительные результаты. В принципе, повторно заразиться «Грешником» — реально.
Хотите — верьте, хотите — нет, но я готов был руки ему целовать. При всей моей понедельничной гордыне. Жаль, на профессора сей порыв впечатления не произвел.
Он размышлял вслух.
— Реально, да. Но пики циклов «Грешника-2» существенно выше. Придется вводить новую процентовку. Откалибруем за милую душу…
— Насколько выше?
— Раза в два. Что у вас с утра? Гордыня? Вот и прикиньте уровень.
Я прикинул. И содрогнулся.
— А если снова? Если опять циклы полетят к чертям?
— Разработаем «Грешник-3». Понадобится — и четвертый сделаем, и пятый. С такими пиками, что закачаешься. Наука, молодой человек, может все. Исследуешь, внедряешь, смотришь — все. Меняй белый халат на белые тапочки.
Его юмор мне не понравился.
— Скажите, профессор… Что у вас сегодня? По эмокарте?
— Вам для интервью?
— Нет, просто так. Я вот наблюдаю за вами и никак в толк не возьму… Ни одного ярко выраженного.
— Чего — ни одного?
— Ну, смертного. Греха. Порока. Разве что бытовое пьянство.
Звякнула бутылка.
— Нет грехов? Пороков? Это не беда, молодой человек. Добродетелей нет — вот это уже полный грипп…
— А что, и такое возможно?
— Для науки? Для науки, скажу я вам…
Весь дрожа, я ждал ответа. □
ВИДЕОДРОМ
ХИТ СЕЗОНА
Парадоксы времени — штука интересная. На них строились три серии «Терминатора», а вот четвертая сама оказалась их игрушкой. Начать с того, что «Терминатор: Да придет спаситель» в каждую секунду своего экранного времени является одновременно и сиквелом, и приквелом других частей. Или что это первый в истории фильм со Шварценеггером, но без Арнольда: раньше такие фокусы проделывали только с уже умершими актерами.
Другой парадокс связан с пространством, а не со временем. А конкретно — с пространством бывшего СССР. Здесь к «Терминатору» нелегко относиться, как к обыкновенному фильму. Во-первых, для многих этот «Киборг-убийца» (так перевел его знаменитый Володарский) стал вообще одним из первых увиденных образцов голливудской кинофантастики. А во-вторых, киборг действительно словно прилетел в подвальные видеосалоны из будущего. В этом будущем развалилась огромная и казавшаяся нерушимой страна, зато американский масскульт полыхал костром в каждом телевизоре, а голливудские блокбастеры громыхали в каждом кинозале. «Capitalizm!» — с ноткой презрения сказал по-русски Арнольд совсем в другом фильме.
В те же самые видеосалоны он прилетел и в девяносто первом, уже после первых танков в Москве. Подростки, смотревшие во все глаза на метаморфозы нового «жидкого» Терминатора, и не подозревали, что в некотором роде Судный День уже прошел и двуполярный мир начал рушиться. Куда сильнее мысли Камерона о будущем, которое отнюдь не «ясней залога», как в эпиграфе к «Улитке на склоне», зрителей волновало другое: а что покажут в третьей серии? Шутники острили, что жидкого Арнольда и газообразного киборга-убийцу.
Что же показали спустя более десяти лет уже не в видеосалонах, а современных мультиплексах с системой «dolby surround», которые принес «capitalizm»? Вместо торжества победы над очередным продвинутым киборгом и традиционной легкой горечи расставания с Арнольдом зритель получил ядерный апокалипсис. Неожиданно — да, но только как-то все не то… Тем более фальшиво смотрелся этот псевдотрагический финал на фоне опереточной легкости всего фильма — начиная с голого Т-800 в стриптиз-клубе и заканчивая рукопашными схватками здоровяка Шварценеггера с внешне хрупкой девушкой-терминатором. В общем, поклонникам во всем мире было за что невзлюбить третью часть. У отечественного же зрителя был свой особенный счет. «Терминатор 3: Восстание машин» оказался самым обыкновенным фильмом со стрельбой…