— И все-таки вы не ответили.
— А вы въедливая особа.
— Так какой будет ответ?
— Положительный. Положительный, хозяйка.
Хозяйка. Ну, что же. Раз так, буду наводить порядок в хозяйстве. Тем более что начало уже положено.
16. Хозяева и балласт
Час икс. Яра из-под удара я вывела, от греха. Сидит в смежной комнате, в компании с Андреем.
Я же… медитирую над рассылкой. Двенадцать имен. Двенадцать приказов об увольнении.
Если мы кого-то пропустили, это может грозить бедой.
Мария обещала, что ее друзья из секции управления приглядят за тем, чтобы все двенадцать покинули борт. Но на душе все равно тревожно. Они ведь могут и не захотеть выполнить приказ. Такой приказ.
Корабль я чувствую теперь постоянно. Как что-то огромное и живое. Добрый зверь, приткнувшийся подле ног. Добрый и беззащитный. У него есть только Яр… бр-р, просто ледышка. И я. Он нам верит. И я намерена оказаться достойной этого доверия.
Вызов от Марии:
— Ильза, четверо направляются к вам. Будьте готовы.
Я готова. Я знаю, что им сказать, если вдруг вздумают возмущаться. Я хозяйка этого корабля. И я уже привыкла к этому статусу.
Холодная волна по спине. Напоминание без слов: мы здесь. Держись! Ну что же, буду держаться.
Звонок коммуникатора. Сообщение о гостях. Впустить? Впускаю.
Да. Четыре абстрактных уволенных головореза и эти самые товарищи в реальности — это все же большая разница. Хотя в комнату вошли лишь двое.
Поднимаюсь навстречу:
— Здравствуйте, господа…
Тот, что стоит впереди, начинает движение, и я почему-то заранее знаю: у него в руке пистолет или нож, и это серьезное намерение убивать, а не желание припугнуть зарвавшуюся дуру. Сразу начинаю уклоняться, но знаю: если у него есть пистолет, больше чем от одного выстрела уйти не получится.
Вселенная накатывает на меня черной мгновенной волной, скручивает, словно прачка — белье, швыряет во тьму, за которой глухо звучат выстрелы и крики. Меня же почему-то волнует только один вопрос — обязаны все лошадки носить эти дурацкие маски или все-таки нет? Мне такое украшение вряд ли пойдет…
Лежу на полу в смежной комнате. Там, где я только что была, — хаос и беготня. Пахнет горелым пластиком или чем-то похожим. Мой корабль не на шутку взволнован, и я спешу успокоить его: со мной все нормально. Нормально…
И с Яром все нормально. Я почему-то уверена, что если бы он в этой перестрелке пострадал, мы с корабликом узнали бы об этом первыми.
Только шевелиться больно, и кровь… Моя, наверное.
Снова пришла в себя на диване в своей комнате. Боли уже не ощущалось, но голова была тяжелая.
Оглядела помещение. Следы побоища впечатляли. Обзорная панель выведена из строя, похоже, навсегда. Ничего, если у нас все получится, купим новую.
Симбионт сидит в кресле напротив и внимательно смотрит на меня. И опять не ясно, что за этим взглядом прячется. Жертв перестрелки не видно, но пятна крови на полу наличествуют. Мария устроилась в ногах моего дивана, спина прямая и строгая. Все, больше никого нет.
Спрашиваю, чем кончилось, но приходится повторять два раза. С первого раза слишком тихо получилось.
Холод, словно саван, на миг укутывает меня до пят. Яр. Все-таки как я его слышу?
— Андрей застрелил одного, но сам был серьезно ранен. Сейчас его штопает станционный врач. Вас, Ильза, он уже подлатал. Но велел отдыхать минимум сутки.
— Угу. Есть у нас эти сутки… а остальные?
— Те двое, что были за дверью, предпочли скрыться. Второго уже забрала полиция.
— Кстати, новость, — грустно сообщила Мария. — Дэн Колли застрелен. Вчера. В собственной приемной. Разыскивают Андреаса Марко.
— А как я оказалась в другой комнате? Или мне это приснилось?
Вновь обволакивающий холод. В такой компании быть мне вечно простуженной!
— Я тебя выдернул. Чего только не сделаешь в состоянии стресса.
«Тебя». Договорились, значит. Всего-то и нужно было подставиться под пулю…
— Научишь?
— Потом.
Я неожиданно вспомнила свой давешний бред про маску. Спросила:
— И что, все лошадки такое носят? А я почти соблазнилась…
— Только самые невезучие, — отвечает почему-то Мария. — Которым морду плазмой жгли. На глазах у…
Холод превращается в зверскую стужу, и я быстро говорю:
— Мария, прекратите! Это не тема для обсуждения.
Она замолчала, но морозец развеялся еще не скоро.
17. Хозяйка и мир
«Крылатый» элегантно завершает разворот, вливаясь в поток швартовочных дорожек. Космос пахнет земляникой — здесь нас ждет суетный порт, несколько разовых контрактов и, возможно, удача. Космос играет в очередную жизнь, предложенную Яром — образы скользят по краю сознания: музыка чьей-то юности. Мы идем за мечтой. За своей или чьей-нибудь, если нам по пути. Три тысячи жизней Яра — три тысячи горящих окон, до которых мы можем долететь, если захотим. Да, не тридцать тысяч. Но куда нам столько сейчас-то? Дайте добраться до самых близких.
Кручу в руках маску, которая не маска. Уж вернуть симбионту нормальный человеческий облик современная медицина оказалась способна.
Яр хотел ее выкинуть. Но мы с Андреем уболтали оставить на память и в назидание потомкам.
Изнутри она пористая и рельефная, снаружи — гладкая. Дотрагиваться неприятно, но само действие завораживает.
А лицо у него оказалось совсем не такое, как я придумала. На мой вкус, настоящее гораздо симпатичнее. И он по-прежнему говорит мало — короткими колкими фразами. И холодом обжигает ничуть не хуже, чем раньше. И терпеть не может, когда при нем говорят о событиях шестилетней давности. Мы деликатничаем, хотя общими усилиями почти выстроили полную картину тех событий…
— Ильза, швартуемся. Посмотри, пожалуйста, где нам приткнуться…
— А сам?
— А кто у нас интуит?
— Так и быть, сделаю.
— И пожалуйста, убери с глаз моих эту штуку… отвлекает.
Алексей МолокинОпыт царя ирода
Наши детки — сабли, пули метки,
Вот где наши детки!
Если бы его спросили сейчас, как он представляет себе счастье, он бы ответил, что счастье — это пить пиво и смотреть на дождь. Почему именно пиво, спросили бы его, и почему под дождь, а он удивился бы, что люди не понимают таких простых вещей, и ушел бы смотреть на свой дождь из-под навеса какого-нибудь летнего кафе, знаете, бывают такие навесы, полосатые, открытые со всех сторон. Таких уже давно не делают? Жаль! Оттуда так удобно смотреть на дождь и тоненьких девушек — марионеток, прыгающих на серебряных небесных нитях через лужи. Почему на девушек? А для чего же тогда смотреть на дождь, если под ним нет ни одной хорошенькой девушки? Кроме того, на девушек смотреть приятно всегда. И пиво под дождь идет просто замечательно.
Только никто не спрашивал. Видимо, никого не интересовало его представление о счастье. Ну и черт с ними!
В соседней комнате грохнуло, взревело как-то сразу, без разгона, потом раздался хриплый рев, словно певцы соревновались, кого громче стошнит в микрофон. Сын включил музыку. Он знал, что такая вот, нарочито грубая манера пения называется «гроулинг» и что она весьма популярна у современной молодежи, а еще есть «скримминг», это когда не хрипят, а визжат.
«Старый я стал совсем, — подумал он, — ни черта не понимаю в современном искусстве, а ведь понимать искусство — это всего-навсего получать от него удовольствие. Как просто-то! Не умею я получать удовольствие от современной музыки, значит, и вправду стал стар. Впрочем, от современной жизни тоже, хотя способствовал ее становлению и даже весьма. Господи, чему я только не способствовал по молодости да по глупости!»
В сумерках вспыхнул экран. Он удивился, потом сообразил, что установил таймер на шесть пополудни вместо шести утра — ошибся, все время путался с этими «am» и «pm». Потянулся было к пульту, чтобы выключить, но помедлил, пытаясь разобрать, что там такое на экране. Потом понял — во всю панель, от края до края, раскинулась холеная женская грудь с надписью от подмышки до подмышки: «Я — Бомба!». Оператор сменил план, и в неправдоподобно ярком прямоугольнике экрана появилась растрепанная дама в гостеприимно распахнутой блузке. «Я — Бомба!» — истерично-карамельным голосом выплюнула она прямо ему в лицо. «Уже понял», — буркнул он и выключил панель.
Его звали Сергеем Павловичем Еремеем. Человека с такой фамилией редко называют по имени. В детстве, естественно, его звали Ерёмой, а как же иначе-то? А потом Еремей да Еремей. И он привык, даже немного гордился. А теперь вот, на старости лет, опять стали кликать Ерёмой. Дедом Ерёмой, хотя дедом он так и не стал, только пенсионером. Сын не спешил продолжить род Еремеев. Когда-то Сергей Павлович занимался интеллектуальными системами автоматического управления с распределенными параметрами. Системы были сплошь боевого назначения, хорошие системы, умненькие и страшненькие. Потом вышел на пенсию и снова стал, как в детстве, Ерёмой. А теперь вот — опять Еремеем. Понадобился, стало быть.
Что это такое — интеллектуальные системы с распределенными параметрами? А что такое нейрометалл, вы знаете? Что-то такое слышали, да? Ну, правильно, у вас же наверняка имеется собственный глайдер или хотя бы гравипед. И про аксонные индукторы тоже? Нет, про аксонные индукторы не слышали, да и зачем? Нормальному человеку совершенно ни к чему знать, как устроен боевой нейротанк-робот или автономный комплекс противокосмической обороны, есть ведь вещи поважнее, не правда ли? Например, как правильно выбрать губную помаду для орального секса или не ошибиться при заказе очков от сглаза. В открытом обществе столько интересного, будоражащего, а главное — доступного, до аксонных ли тут индукторов! Да и важно ли, почему все современное оружие разумно и насколько оно разумно? Существенно лишь то, что оно мыслит и даже чувствует, оно себя осознает, пусть и на уровне ребенка, но тем более жестоко его уничтожать! Помните про слезинку ребенка? И не важно, что, капнув на планету, эта слезинка превратит ее в черную дыру. Да-с, господа, слезинка ребенка ставит точку в любой полемике!