Потом Астольфо широким размашистым жестом удалил тень.
Искусство метания теней — любимая тема бесед тех, кто профессионально занимается торговлей, похищением этого имущества, а также воинов, придворных, завсегдатаев таверн, священников и бумагомарателей. Я читал множество отчетов, приведенных на множестве пыльных страниц, но никогда не наблюдал ничего подобного ранее. Даже став свидетелем происходившего, я не совсем понимал, что именно узрел. На моих глазах кругленький лысеющий коротышка — мастер теней изогнулся под определенным углом, вытянул правую руку, описал ею широкий полукруг, расслабил ладонь и чуть согнул пальцы. Я был уверен, что, если попытаюсь проделать такой же маневр, моя рука прорвет тончайшую ткань тени и окажется пустой.
Но Астольфо отвел тень, открыв слугу Пекуньо, правда, теперь разительно изменившегося. Прежде всего он оказался не мужчиной. Светлые волосы были коротко острижены, одежда представляла собой беспорядочные, словно изъеденные кислотой лохмотья. Высокие сапоги остались нетронутыми, но бедра, до которых они доходили, были округлыми и гладкими, ничуть не похожими на мужские. Гибкая фигурка с маленькой грудью, вне всякого сомнения, принадлежала женщине, а привлекательное личико, с которого стерся грим, могло считаться даже пикантным.
Она пыталась заговорить, но не смогла. В глазах стояли страх и смятение.
— Ах, Пекуньо, если бы ты признался, что взял эту женщину к себе в дом, скольких неприятностей мог бы избежать! — заметил Астольфо.
Старик сокрушенно покачал головой:
— Я посчитал возможным оставить ее у себя. И для себя. Я уже далеко не тот, каким был когда-то.
— Твои тщеславие и продажность дорого тебе обошлись, угрожая не только кошельку, но и здоровью. Разве ты не знаешь, что женщина принадлежит к знаменитой парочке похитителей теней? Это пресловутая Флерайе.
Пекуньо от неожиданности разинул рот и потрясенно уставился на женщину.
— К-конечно, не знаю, — заикаясь, пролепетал он.
— Она и ее сообщник, неотразимый капер Белармо, были партнерами во множестве весьма хитрых эскапад. Несколько лет подряд они успешно втирались в доверие, обманывали, воровали и грабили, получая неплохие доходы. Большая часть успехов достигнута за счет того, что Флерайе очень хороша собой. Разве не так, Фолко?
— Э-э-э… да. Это правда, — пролепетал я, сумев наконец оторвать взгляд от несомненных достоинств блондинки и огромных, серых, медленно влажнеющих глаз.
— Не обращай внимания на ее слезы, — посоветовал Астольфо. — По желанию она может лить их, как из канистры.
Глаза, будто по волшебству, высохли и полыхнули алой яростью.
— Несколько лет назад наши дорожки пересекались, и Флерайе спасла своего Белармо от участи, которую я готовил ему. Позднее я, возможно, раскрою свой план во всех подробностях. Но, как я понимаю, они поссорились. Более того, я уверен, что купленная вами тень принадлежит именно ее возлюбленному.
— То есть она не имеет никакого отношения к Морбруццо? — уточнил Пекуньо.
— Этот неистовый пират наверняка уже успел бы вернуть свою тень, где бы ее ни прятали и какую бы цену ни запросили. Нет, это тень Белармо.
Астольфо продолжал удерживать тень у плеча.
— И ты видишь, в каком она ужасном состоянии? Флерайе немало поработала, чтобы напитать ее ядом. Смена красок, которую мы видим, тошнотворные оттенки и тона — явные тому доказательства.
— Яд…
Едва слышный шепот Пекуньо казался эхом самого себя.
— Разве она не подстрекала тебя завернуться в тень? Не расписывала, каким бравым ты будешь выглядеть, когда она придет в твою спальню? Но гнев и ревность, бушующие в глубинах этой тени, высосали твою мужскую силу и еще больше тебя состарили. Разве не так?
— Чистая правда, чистая правда, — причитал Пекуньо. — И если ты достанешь из глубин тени саблю, которую она туда уронила, и дашь мне…
— Нет-нет, — отказался Астольфо. — Ничего подобного. Я спас твою жизнь, и теперь ты у меня в долгу. Ровно на три тысячи золотых иглов. Остальные три тысячи я получу от Белармо, когда мы спасем его из той гнусной дыры, где его пытают.
— Он еще жив?
— Будь он мертв, то есть если бы любовница избавилась от него, его тень выглядела бы бледной и жалкой, почти безжизненной. Но сейчас она находится в полной гармонии со своим хозяином, отражая его состояние. Полагаю, всему положила начало ссора любовников, причиной которой стала ревность.
— Грязная кабацкая девка! — выплюнула Флерайе. — Потаскуха с титьками, как причальные тумбы! Зад — как бочонок для мусора!
— И поэтому ты подкупила его людей, и они ополчились на него, а ты осуществила свою месть, — кивнул Астольфо. — Но тут ты сообразила, как получить несколько лишних монет и довершить унижение Белармо, а заодно и моего друга Пекуньо.
— Последнее время у меня нет настроения нянчиться с самодовольными фатами, — отрезала Флерайе.
— И все же единственный способ избежать виселицы — сказать, где можно найти твоего любовника. Спасая его, ты спасаешь себя. За остальные преступления тебе полагается трюм в плавучей тюрьме, направляющейся в жаркие широты. Но теперь самый момент признаться, поскольку твой дружок, в конце концов, немногим лучше пирата. Однако если он умрет, тебя уж точно пошлют на казнь. Думаю, ты недолго сможешь вынести еще одно пребывание в плаще из тени Белармо. Ярость, бушующая в его духе, пока тело лежит в оковах и подвергается пыткам, делает прикосновение тени почти невыносимым, не так ли?
После этого девица призналась, что Белармо лежит в подвале склада в Смрадном переулке, и объяснила, как туда попасть. А потом, окинув мастера злобным взглядом, добавила:
— Осмелюсь предположить, Астольфо, что мы еще встретимся. И, возможно, в следующий раз тебе повезет куда меньше.
— Возможно, к следующему разу Фолко научится лучше орудовать шпагой.
Итак, Пекуньо получил в награду жизнь и остаток здоровья. Астольфо стал богаче на шесть тысяч иглов. Белармо был спасен от мук. Моей же наградой стали бесконечные учебные поединки с Мутано и, как следствие, черные, будто оникс, и пурпурные, словно закат, кровоподтеки. Поверьте, обучение ремеслу похитителя теней дается нелегко, и я не стал бы так бездумно рекомендовать его всем тем, кто познакомился с моей историей.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
© Fred Chappell. Thief of Shadows. 2010. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».
Далия ТрускиновскаяТроянский кот
Евдокии Кудрявцевой — с искренней благодарностью.
Иллюстрация Евгения КАПУСТЯНСКОГО
В ночь с 5 на 6 июля 1898 года домовладельцы, живущие на Большой Купеческой, их семьи и постояльцы были разбужены выстрелами. Перестрелка длилась недолго. Выглянув в окна и убедившись, что нигде нет пожара, обыватели улеглись спать.
Наутро полицейские сыщики обходили дома справа и слева от участка, недавно приобретенного негоциантом Зибенштейном, спрашивали о количестве выстрелов, о прочих звуках, о точном времени пальбы и о тому подобных глупостях. Обыватели поняли, что револьверной стрельбой баловались в будущем Зибенштейновом доме, который строили с прошлого года и уже подвели под крышу. Владелец оптового склада колониальных товаров Лабуцкий по вечерам играл в трактире с частным приставом Беренсом на бильярде и по дружбе спросил его, что случилось.
— Да вроде ничего не случилось, — сказал Беренс. — Может, студенты дурака валяли. Стекла в первом этаже перебиты, и все.
Студентов не поймали, собранные сыщиками гильзы выбросили, стекла Зибенштейн купил новые — так это дело и забылось.
А меж тем особняк, еще не став настоящим домом, приобрел первого жильца.
Это был столичный житель Адам Боннар, забравшийся в провинциальный город по важной причине — он служил в частном сыскном бюро и преследовал плохого человека, лишившего жену самого обер-полицмейстера фамильных бриллиантов. Бриллианты отнюдь не были украдены, а просто исчезли при очень сомнительных обстоятельствах — фигурировали там и тайные визиты полицмейстерши в некую гостиницу, и вранье насчет помирающей тетушки, и сплетни прямо в каком-то гомерическом количестве. Потому-то пострадавший супруг через подставное лицо обратился к светилам частного сыска.
Как Адам, идя по следу, оказался в недостроенном доме, кто именно там его встретил, чья пуля вошла в сердце, когда в подвале образовалась яма глубиной в целых два аршина, куда потом подевались лопаты — не суть важно. Тело неудачника злодеи закопали и разбежались.
Менее всего они могли предположить, что такая смерть — вернейший путь к бессмертию. Уже на следующую ночь Адам бродил по особняку, плохо понимая, что с ним случилось.
Привычка сопоставлять факты и делать выводы очень пригодилась — вскоре Адам догадался, что стал привидением, привязанным к дому надолго — видимо, до того дня, когда найдут его прах, захоронят по-человечески и отпоют. Но особняк Зибенштейна строился на века, пол в подвале замостили каменными плитами, и мало надежды было, что кому-то придет в голову под ними ковыряться.
Адам погоревал и понял: нужно чем-то занять себя. Он привык жить деятельно, весело и боялся, что скучное существование привязанного к дому привидения — вернейший путь к безумию.
Он наблюдал за строителями, видел их мелкие хитрости, бродил по саду, слышал, как за высоким забором в кустах дважды в неделю возится парочка, и вычислял: отчего дважды в неделю, кем служит кавалер, если в иные дни занят, и почему бы им не пожениться.
Сперва его мир был ограничен этим забором. При попытках перелезть или перепрыгнуть (Адам мог теперь подскакивать на сажень в высоту) бывшего сыщика отбрасывало нечто вроде прозрачной натянутой простыни. Но однажды ночью он обнаружил, что обойщики и декораторы не заперли ворота. Ночь выдалась лунной, и от щели между створками начиналась светлая дорожка. Адама осенило, он пошел по ней — и даже пересек улицу.