Мы проехали вдоль пастбища, наполненного мутировавшим скотом: огромные, но мирные животные, около трех с половиной метров в холке, стояли и жевали свою жвачку, уставившись на нас тусклыми глазами. В отдалении, на паре меньших пастбищ я разглядел каких-то других животных, тоже не терранских.
Потом мы зашли в дом. Я не удивился, когда увидел перед ним полицейский аэрокар. Неподалеку мигал огоньками и медицинский экипаж, два сопровождающих робосанитара неподвижно торчали в его открытых дверцах, абсолютно равнодушные к нашему — или даже всей Новой Родезии — существованию.
Мы с Джебедайей выбрались из аэробуса и подошли к входу в дом. Дверь просканировала сетчатку наших глаз, и поскольку у нее не было о нас ни единой записи, она отказалась открываться, но немедленно проинформировала всех находящихся в доме о нашем появлении.
Спустя мгновение офицер в форме приказал двери раздвинуться и впустить нас внутрь. Полицейский был невысок и коренаст, с уже редеющей шевелюрой; по всей его рубашке расползлись пятна влаги, возможно, от стараний, но скорее всего, от жары и сырости. Он казался знакомым, но я никак не мог его вспомнить.
— Привет, Гейб, — поздоровался он. — Сколько времени прошло…
— Это точно, — подтвердил я, пожимая ему руку и пытаясь определить, кто же это такой.
— Бен Паульсон, — представился он, когда понял, что его имя совершенно вылетело у меня из головы. — Ты был моим первым боссом.
— Ну да, конечно, — улыбнулся я. — Теперь вспомнил. Тогда твоя шевелюра была побольше, а пузо — поменьше. Познакомься с Джебедайей Бёрком, он твой десятый, а то и пятнадцатый сменщик в почетной должности моего помощника.
— Рад встрече, Джебедайя, — сказал он. — Ты давно на службе?
— Всего пару дней, — ответил Джебедайя.
— Удачи тебе, — пожелал Паульсон. — Тебе она понадобится. Далеко не каждый смог продержаться так же долго, как Гейб. — Он суховато хохотнул. — Вообще никто, как я сейчас понимаю.
— Это ты его нашел? — спросил я.
— Ага, — кивнул Паульсон. — Ну не гадство? Ушел же из департамента, забрался в джунгли, где бы не пришлось снова заниматься звездными цыганами, а эти ублюдки таки вцепились в мою планету. — Он с отвращением фыркнул. — Мне надо было продолжать на тебя работать, там лучше платят. — Он замолк на мгновение, припоминая былые деньки. — Не-е, к этому времени меня бы заперли в дурке.
— Как я понимаю, Эллсворт был мертв, когда ты нашел его? — настойчиво спросил я.
Паульсон кивнул.
— В конце концов это не моя обязанность — за ним присматривать, — оправдывался полицейский. — Медробот утверждает: он уже был мертв почти целый день, прежде чем заметили, что парень не отвечает на сообщения. Я узнаю точное время смерти попозже в больнице — наш мирок слишком мал для настоящего, заслуживающего доверия госпиталя, — но я пока придержал тело здесь, на случай если вы захотите на него взглянуть.
— Не думаю, что это необходимо… — отказался я.
— А мне бы хотелось его увидеть, — перебил Джебедайя.
— Иди погляди, — разрешил Паульсон. — Он в самой первой машине, там, где два робота.
— Какое-нибудь кодовое слово требуется? — спросил Джебедайя уже от двери.
— Нет, просто зайди и посмотри, что необходимо. Они не запрограммированы останавливать тебя.
Джебедайя вышел, и Паульсон заметил:
— Он очень молод.
— Мы все когда-то были такими.
— Эти чертовы цыгане могут заставить состариться раньше времени… — Он грустно покачал головой. — Очень жаль, такой серьезный, увлеченный молодой человек…
— Можешь подождать, пока он вернется. Тогда не придется все повторять.
— Он не поверит тебе на слово?
— Только не на этой неделе, — ответил я.
— Скоро будет верить, — со знанием дела констатировал Паульсон.
— Тут на кухне есть что-нибудь выпить? — спросил я.
— Ни капли спиртного во всем доме, — ответил он. — Я с полчаса назад принял чашечку кофе, если это тебе по вкусу.
— Этот парень, Эллсворт, он оставил пузырек, верно?
— Верно.
— Я бы посмотрел его, но прежде глотнул бы чего-нибудь. Кофе так кофе.
Я последовал за Паульсоном на кухню и только успел попросить кофейный автомат налить мне чашечку, как Джебедайя вернулся в дом и притопал на кухню. Он с трудом сдерживал фонтан эмоций.
— Единственный выстрел в висок, — провозгласил он. — Я бы сказал, мгновенная смерть.
— Так и было, — согласился Паульсон.
— Похоже на самоубийство, — продолжал Джебедайя, — но полной уверенности нет.
— Есть, — сказал Паульсон. — Следуйте за мной, джентльмены.
Полицейский провел нас в главный кабинет, открыл небольшой чемоданчик со своей официальной маркировкой и извлек полупрозрачный шарик, так называемый пузырек, размером около дюйма в диаметре.
— Он был настроен включиться в ту минуту, когда кто-нибудь войдет в комнату, — пояснил он. — Вы можете изучить его повнимательнее, когда мы закончим просмотр, но шарик мне еще потребуется. Это документальное свидетельство.
— Ладно, включай, — кивнул я.
Он активировал шарик, и перед нами внезапно появился трехмерный Эллсворт в полный рост. Он стоял перед записывающим устройством, которого нам не было видно.
— Я Джейкоб Эллсворт, — сказало изображение, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы заметить подавленность, смятение и некоторую утрату рассудка несчастного. — Я лишь хочу оставить запись, чтобы узнали о случившемся…
Он попытался сказать что-то еще, но не мог вымолвить ни слова; ему пришлось прокашляться, чтобы прочистить горло и начать сначала.
— Мои посевы загнивали в поле, когда пришли они. Я не знаю, люди они или нет. Выглядели по-человечески. Они сказали, что слышали о наших проблемах на Новой Родезии и поспешили на помощь. Я объяснил, что почва слишком сырая и работать на ней невозможно. Они предложили мне и Хираму Мортону собрать урожай вручную. Хирам отказался вообще иметь с ними дело, но я был в отчаянии. Прошлогодний урожай не слишком удался, и у меня уже есть пара закладных на ферму…
На этом месте его голос снова стал глухим и сиплым.
— Они спросили меня, как много я задолжал по векселям, — продолжал фермер, — какое зерно будет дороже на рынке, и я ответил им. Они назвали цену, которая позволила бы мне даже получить небольшую выгоду после возврата всех долгов. Единственное, что они хотели дополнительно к деньгам, был один сувенир на память об их пребывании на Новой Родезии — книга из моего дома на их выбор. Я не усмотрел в этом ничего особенного и согласился.
В этот момент слезы побежали по его впалым щекам.
— Передайте Хираму Мортону, что мне надо было его послушаться. — Фермер уставился в объектив. — Они сделали, что обещали, и я заплатил им. А потом они забрали свой сувенир.
Он помолчал, пытаясь подобрать слова.
— Я не такой, как многие фермеры. Я не привязан к земле. Я не люблю на ней возиться. Единственной любовью всей моей жизни была Элизабет, моя жена. Мы прожили 43 года. Она умерла шесть лет назад.
Теперь он злобно сверкнул взглядом.
— Они забрали одну книгу — единственный альбом ее голографий, которой у меня сохранился! Я сказал им, что они могут взять себе в доме все, что угодно, только не это. Но они заявили, что хотят именно эту книгу. Я попытался остановить их, но я старый человек, и они уронили меня, вырвали альбом у меня из рук и ушли. Они ее забрали.
Новый поток слёз.
Теперь я никогда не увижу свою Лиз. Уже сейчас я не могу точно припомнить все милые черточки ее лица, цвет глаз, форму губ. Через неделю или через месяц я совсем ее забуду. Эти ублюдки украли единственную память, которую я хотел сохранить, которая была мне необходима, единственный образ, который я любил в своей жизни!
Он поднял лазерный пистолет к своему левому виску.
— Найдите их и сделайте с ними то же самое, что они сделали со мной.
Потом он выстрелил, и изображение исчезло.
Какое-то время мы молчали. Я видел такое много раз, гораздо больше, чем хотел вспоминать, но для Джебедайи это было новым впечатлением, и он определенно расстроился. Я почувствовал жалость к юнцу: он наконец начал осознавать, против чего мы выступаем, и, возможно, это взволновало его больше, чем любые прежние переживания.
Наконец Паульсон заговорил:
— Я осмотрелся на месте, перед тем как вы пришли. Погибший был библиофилом. У него тут имеется первое издание Чарлза Диккенса, которому почти 1700 лет. Есть и экземпляр с автографом Джейсона Бурмана XXIV века нашей эры и первое издание канфорианской поэзии Танбликста IX века эры глобализации. Только эти три книги стоят любой фермы на этой планете. И они их не взяли. — Полицейский повернулся к Джебедайе. — Они посетили 143 фермы. Двадцать восемь владельцев послали их подальше, 115 хотели бы задним числом поступить так же, в смысле, те, кто еще в состоянии чего-то желать… — Он помолчал, и я разглядел душевную боль, отразившуюся на его лице. — Этот мир никогда не станет прежним. Конечно, люди, как и раньше, будут выращивать зерно, но они не смогут преодолеть подобное. Не так давно тут было чудесное местечко для жизни. Скорее всего, я побуду здесь еще несколько месяцев, а потом подамся в какой-нибудь другой мир, куда еще не добрались звездные цыгане, и надеюсь, доживу до пенсии и умру глубоким стариком, пока они наконец не обнаружат мое новое пристанище.
— Я все еще пытаюсь вычислить, почему они захотели голограммы его жены, — хмурясь, сказал Джебедайя.
— Потому что они их захотели. Они берут все, что угодно, лишь бы это было самым ценным для тебя, особенно если не представляет никакого интереса для других. Они работают за наличные, но по большей части берут плату страданиями и душевными терзаниями. — Похоже, Паульсон собрался сплюнуть, но вспомнил, что находится в помещении. — Какой извращенный разум находит в этом удовольствие?
— Должна иметься причина, — настаивал Джебедайя, явно потрясенный увиденным. — С чего бы они принесли столько страданий человеку, который доверился им, выполнил условия контракта и не сделал им ничего плохого.