Беладжи с планеты Коринда IV оказались расой разумных сумчатых, трехногих и покрытых от головы до кончиков пальцев ярким оранжевым пухом. В этом мире с течением веков становилось все жарче и засушливее, воду добывали из глубоких колодцев. Колодец, снабжавший местную лечебницу, обрушился. Если его не починить за один солнечный день, пациенты будут страдать от жажды, а если растянуть ремонт дня на три, большинство погибнет.
Звездные цыгане явились, сделали свое великодушное и щедрое на вид предложение и перестроили колодец, укрепив его стенки арматурой повышенной прочности, меньше чем за день. Но они подписали контракт со всем коллективом лечебницы, и ко времени, когда мы туда добрались, было трудно сказать, кто страдает больше, пациенты или врачи.
Мы задали обычные вопросы, получили обычные ответы, провели обычный бесплодный поиск ключей к разгадке, куда звездные цыгане могут направиться дальше, и наконец отбыли, с облегчением покидая место страданий.
Выйдя из стратосферы Коринды IV, мы собирались включить световые скорости, когда приемник уловил подпространственное радиосообщение. Три шахтера человеческой расы застряли в поясе астероидов между шестой и седьмой планетами системы Черчилля. Корабль поврежден, они посылают сигнал SOS. Спасательное судно уже в пути, но ему потребуются стандартные сутки, чтобы добраться до бедствующих, а мы сумеем прийти на помощь за шесть часов. Конечно, мы помогли бы им, если бы смогли, но главное — случай представлялся весьма благоприятной возможностью для звездных цыган. Может, если немножко повезет, мы сможем их здесь подождать?..
Штаб ввел координаты в комп-навигатор, мы достигли многократной скорости света, и оставалось только ждать прибытия на место. Не было смысла залегать в капсулы глубокого сна: «прогулка» обещала продлиться всего шесть часов. Мы проверили оружие, слегка подкрепились и стали ждать окончания полета.
Минут за двадцать до пункта назначения мы получили другое сообщение. Горняки наконец умудрились заставить корабль двигаться, и он потащился к порту колониального мира Гринвиллоу, который был неподалеку — через две системы.
— Что ты об этом думаешь? — спросил я Джебедайю. — Хочешь все равно попытаться?
— Если они не услышали сообщения, они могут не знать, что корабля здесь уже нет. У нас имеются координаты. Если мы сможем сесть на астероид до их появления, у них не будет причин думать, что мы не шахтеры.
— Пока не приземлятся, — поправил я. — Эта их чертова телепатия! — Я прикинул варианты и понял, что их на самом деле нет. Мы уже почти на месте, и если я не собираюсь подстеречь их, пока они не добрались до моей головы, я их больше никогда не увижу. — Ага, давай!
Мы сбросили скорость до световой за 18 минут и стали вилять, пролетая сквозь астероидный пояс. Затем я взял ручное управление и поймал на экран визуального наблюдения нашу цель, астероид 1783В системы Черчилля. Тут-то все и произошло! Небольшой тонкий обломок солнечной батареи, не больше жестянки, пропорол обшивку и силовую установку корабля. Если бы мы уже приземлились, он бы просто отскочил, но у него была своя орбитальная скорость, мы тоже все еще двигались со скоростью в 75 процентов от световой, поэтому он просто прорвался насквозь, прямо в ядерный реактор и ускорители.
— Черт! — проворчал я, когда корабль вышел из-под контроля и произвольно завертелся.
— Что случилось? — спросил Джебедайя, сжимая подлокотники кресла.
— Кусок космического мусора, — сказал я. — Камешек, ледышка или еще какое барахло…
— Большая поломка?
— Если бы я мог сманеврировать, чтобы приземлиться на один из астероидов, с нами все было бы в порядке. Но если мы будем тут вертеться в поясе, рано или поздно обязательно врежемся во что-нибудь гораздо большее, чем ударившая нас мелочь.
Мне потребовалось около двух минут, чтобы прекратить вращение. 1783В был уже позади, но впереди, в 90 000 миль я увидел еще один астероид и рассчитывал, что смогу достаточно замедлиться, ведь это был наш лучший и, пожалуй, единственный шанс. Тормозная система оказалась «тормозной», и корабль снова было завращался, но как-то мне удалось справиться и взять их обоих под контроль.
— Соберись! — велел я. — Мы сделаем это, но мягкой посадки не обещаю.
Вскоре астероид заполнил все пространство экрана наблюдения. Я попытался посадить нас на хвост, но посадочные контроллеры не отвечали, и я принял решение проскользить на пузе. Нам чертовски повезло, что на этом каменном куске не было мелких горушек и валунов, потому что мы тащились по его поверхности почти три мили, перед тем как окончательно остановились.
— Ты в порядке? — спросил я.
— Не могу ручаться за сердцебиение или давление, но вроде ничего не сломано, — откликнулся Джебедайя.
— Довольствуйся этим. Сорок пять секунд назад я уже держал сам с собой пари, что мы не выживем.
Он улыбнулся:
— Спасибо, что не сообщил мне об этом раньше.
Я проверил приборную панель и сказал:
— Но проблемы у нас все еще есть.
— Ну?
— Связь вышла из строя, и у меня такое чувство, что корпус корабля поврежден. Кислород уходит. Видимо, придется надеть скафандры.
— Какой в них запас кислорода? — спросил он.
— На полдня.
— А в корабле когда кончится?
— При нынешней скорости его потери, может, часа через четыре.
Я знал, о чем он думает. Элементарный расчет. Четыре часа и полдня — всего 16 стандартных часов. Спасательному кораблю требуется 24 часа от старта до финиша, и даже если он не свернул — а какой ему теперь резон сюда тащиться, — то прибудет через два часа после того, как у нас кончится воздух.
— Мы наденем скафандры потом, когда это станет неизбежным, — предложил я. — Это даст нам чуть больше времени сообразить, сможем ли мы починить связь.
Вот такая фантазия. Даже если мы починим радио, тут поблизости нет миров Республики, чтобы вовремя добраться до нас. Да, наш сигнал могли бы принять на пролетающем мимо корабле — на самом деле это была наша единственная надежда, — но шансы ничтожно малы, и с каждой минутой без связи приближались к нулю.
Через час я понял: починить приемник-передатчик мы не сумеем. Возможно, механик получше и справился бы, но ремонт подпространственных радиосистем не входит в число моих специальностей, а Джебедайя понимает в них еще меньше.
— Да ладно, — сказал я, присаживаясь. — Не так уж плоха была эта жизнь, я полагаю. Просто жаль, что она кончается раньше, чем я закончил свою работу.
— У тебя есть дети, Гейб? — спросил Джебедайя.
— Сын, — ответил я. — Мы с ним не виделись уже… лет десять или одиннадцать. Жена ушла от меня… видимо, потому что я не держал в себе все переживания по службе, выплескивал в разговорах разочарование и неверие в свои силы… Сын ушел с ней. — Я помолчал. — Он был чудесным мальчишкой. Я оставил ему по завещанию почти все.
— Почему почти?
Я достал маленький сверточек из нагрудного кармана.
— Всё, кроме этого. Это я никому не отдам.
— Ну-ка, покажи…
Развернув, я протянул ему содержимое:
— Медаль за храбрость, с Сеттской войны.
— Это когда ты ногу потерял? — спросил он.
— Ага. Я вытащил семерых из моего отряда, а ногу оставил. Думаю, вполне выгодный обмен. Флот тоже так решил…
— Обалдеть, — изумился Джебедайя. — Я никогда таких медалей не видел.
— Их выдали очень немного.
— Ты, наверное, ужасно гордишься…
— Это было очень давно, — сказал я. — В данный момент это, кажется, не имеет значения… — Я умолк и припомнил свою жизнь. «В целом, я в плюсе. Выигрыш не слишком велик, но все-таки…» — Я по-прежнему ни о чем не жалею, разве что не отловил ни единого цыгана. А ты?
— Да я полным-полно всего запланировал, — сказал он. — Кто-нибудь другой это сделает, наверное…
— Это в будущем, — сказал я. — По прошлому какие-нибудь сожаления есть?
— Только одно.
— И это…
— Сожаление.
Ладно, если не хочет говорить об этом, я не собираюсь настаивать. По расчетам, у нас осталось около 15 часов, чтобы привести мысли в порядок и попытаться уйти из жизни хоть с каким-то чувством собственного достоинства.
Он продолжал вертеть рычаги и ручки приборов. Некоторые работали, некоторые нет. Самая важная — радио — окончательно сдохла. Показалось, что стало теплее. То ли воображение разыгралось, то ли кислород утекал быстрее. Я решил даже не подходить к скафандру, пока совсем не припрет, или вообще в него не забираться. Когда прожил 52 года, что значат какие-то 12 часов, особенно 12 часов медленного удушья.
— Я никогда не писал завещания, — вдруг сказал Джебедайя. — Я просто представить не мог, что оно так скоро понадобится. Полагаю, я должен выразить свою волю, чтобы тот, кто найдет нас, смог доставить его властям. Не то чтобы у меня много чего было…
— Могут пройти века, прежде чем нас найдут, — сказал я. — Система необитаема, и никто не знает, где мы есть.
Тут некая мысль посетила меня, и я усмехнулся.
— Что тут смешного?
— Если у тебя есть какие-то средства на бирже или в банке, то к тому времени, как нас найдут, там могут накопиться миллионы. Жаль, у тебя нет наследников…
— Да уж, при таком условии как-то глупо писать завещание, — согласился он.
— Оставь их своей любимой церкви или политической партии, — предложил я. — Там им найдут применение.
— Скорее всего…
Он повернулся к микрофону, чтобы надиктовать завещание в компьютер. Неподвижно поглазев некоторое время на экран у своего кресла, он повернулся ко мне со странным выражением лица.
— Что случилось? — спросил я. Ничего худшего уже не произойдет.
— Ты сказал, что система Черчилля необитаема, так?
— Верно.
— И ты не отправлял никаких сообщений?
— Ты же знаешь, что нет.
— Ну, вообще-то к нам приближается корабль, — сказал он.
— Интересно, какая-нибудь из систем обороны работает, — попытался установить я. — Мы можем выстрелить в пространство, чтобы привлечь его внимание.