Однако Плащ предлагал иную точку зрения.
«Уничтожь Фаббро, и станешь им, — безмолвно нашептывал он. — И тогда сможешь перевести назад стрелку часов».
Таувус понимал, что Плащ прав. Без Фаббро, способного помешать ему, он и в самом деле сумел бы отсрочить конец — не навсегда, но еще на несколько поколений. И все это время мог править в Эсперине так, как никогда не правил до того, без Фаббро, надзирающего снаружи, когда некому будет заглядывать внутрь и судить его. Плащ был прав. Он станет Фаббро, станет Фаббро и Таувусом одновременно. Это было возможно, и более того, послужило главной причиной, побудившей его явиться сюда.
Он посмотрел вниз, на Фаббро. Торопливо отвернулся к глади озера. Прошло полных десять секунд.
Наконец Таувус неторопливо потянулся к застежке Павлиньего Плаща. Помедлил. Опустил руку. Снова тронул застежку. Пальцы его дрожали, повинуясь поступавшим от мозга противоречивым сигналам, но, наконец, он расстегнул Плащ и начал стаскивать его с плеч, сперва медленно, а потом вдруг отбросил его, слово опасаясь, что одеяние вцепится в него и не отпустит. Плащ повис на ветвях невысокого дубка, уголком касаясь каменистой почвы. Умные глазки его — зеленые, золотые, черные — все оглядывались по сторонам. Плащ смотрел на Таувуса, следил за Фаббро. И как всегда наблюдал за всем, анализируя, оценивая варианты и возможности. Однако (что вполне понятно для висевшего на дереве одеяния) у него не было собственных намерений, а стало быть, и собственной цели.
За озером горели восточные холмы. Пасшиеся на них овцы купались в золотом свете. Однако над озером ощущалось присутствие и холмов западных, тени которых тянулись длинными пальцами к двум небольшим фигуркам у края воды — безмолвно стоящей, и безмолвно сидящей на бревне. Без Плаща, в простой белой рубашке и белых бриджах, Таувус сделался еще более похожим на Фаббро. Незнакомец не смог бы различить их.
Над водой появилась стая гусей, пасшихся весь день ниже в долине. Мирно перекликаясь, они с плеском опускались на прозрачную светящуюся воду.
— Поднимаясь сюда, — проговорил наконец Таувус, — я встретил троих детей, напомнивших мне о других ребятишках, которых я видел, просто заметил когда-то, проезжая мимо в танке. Я был слишком занят отчетами подчиненных и собственными приказами, чтобы обратить на них внимание. Но по какой-то причине эти трое навсегда застряли в моей памяти.
Подобрав новый камень, он без особой решимости швырнул его в озеро.
— За ними находились руины дома, — продолжил он, — и в этих руинах, скорее всего, лежали обгорелые трупы их родителей. Не потому что эти люди участвовали в сражениях… просто их страна, сонная земля Мидоу-Ли, временно превратилась в квадратик на шахматной доске, где происходила великая игра… где случилось пересечься силовым полям. Фокальная точка очень скоро переместилась в другие края, армии ушли из Мидоу-Ли и забыли об этой стране до следующего эпизода. Но эти дети… разве они забыли? Нет, не забыли… не забыли до конца дней своих. Этот день навсегда запятнал остаток их жизни, подобно тому, как сгустившийся дым затянул тогда мирное голубое небо над их головами. И если подумать, разве может быть худший поступок, чем обречь детей на подобные ужасы? В известном смысле он соответствует сотворению малого, но совершенного ада.
Он схватил еще один камень, однако Фаббро, вскочив, быстрым и грациозным движением перехватил запястье Таувуса, помешав тому совершить бросок.
— Будет тебе, Таувус, довольно. Восстание окончено. Убитые и убийцы… мучители и мученики… порабощенные и поработители. Все они примирились. Все вернулись назад.
— Все, кроме меня.
Камень выпал из руки Таувуса. Создатель Таувуса выпустил его руку, снова сел на бревно и опять похлопал по дереву рядом с собой.
Таувус посмотрел на Фаббро, потом на бревно и снова на Фаббро. И наконец сел.
Оба они теперь полностью утопали в тенях, сами превратились в тени. На гладкой поверхности озера играли розовые и голубые отблески, и во множестве усеявшие его поверхность птицы также казались тенями… теплыми живыми тенями, тихо мурчавшими друг другу на каком-то водяном языке… подвешенными в пространстве между сверкающей водой и небом. А от противоположного склона наползала новая тень, по одной поглощая овец, унося их из золотой славы в мирное забвение. Скоро лишь самые вершины остались погруженными в поток солнечного света, проливавшегося горизонтально над головами обоих мужчин.
— Все, кроме тебя, — кротко согласился Фаббро, вновь потянувшись за биноклем, чтобы повнимательнее рассмотреть некую совсем уж необычайную утку или другую птицу, которую он заметил на поверхности воды.
Таувус бросил взгляд на свой Павлиний Плащ, свисавший с ветки. «Какая дешевка, — вдруг подумал он. — И зачем я решил упрятать себя в него?» Плащ сверкал и блестел, играл собственным светом в тенях, глазки его ярко светились, словно он решил превзойти последние ослепительные солнечные лучи или сияющее мягким светом озеро. Это было все, что осталось от империи Таувуса, от его воли, от его власти.
Он повернулся к Фаббро.
— Только не ошибись, — начал он. — Я ни в коей мере не сожалею…
И наконец сломался, прикрыв все еще трясущейся ладонью лицо.
— Мне жаль, Фаббро, — проговорил он совершенно другим тоном. — Я ведь все испортил, так ведь? Я был дураком. Я испортил все.
Опустив бинокль, Фаббро похлопал Таувуса по руке.
— Может быть, и испортил. Но я не уверен в этом. Ты совершенно прав в одном: я создал всего лишь скорлупку, и только твое восстание сделало ее вселенной. В глубине души я всегда считал, что твой мятеж закономерен. Я должен был допустить его, ибо все, что ты делал, исходило из глубин моего существа. Восстание было необходимо. Я просто надеялся, что в Эсперине оно каким-то образом примет иной оборот.
Золото обливало уже только самые высокие вершины. Они сверкали как огромные оранжевые лампы. А потом начали гаснуть… одна за другой.
Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ
© Chris Beckett. The Peacock Cloak. 2010. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2010 году.
ПИТЕР УОТТСОСТРОВ
Вы послали нас сюда. Мы делаем это для вас: плетем ваши паутины и строим ваши магические порталы, пронизываем игольное ушко со скоростью шестьдесят тысяч километров в секунду. Мы никогда не останавливаемся, никогда не осмеливаемся даже притормозить — иначе свет вашего прибытия превратит нас в плазму. И все это для того, чтобы вы могли ступать от звезды к звезде, не запачкав ног в этой бесконечной пустоте между ними.
И если мы иногда просим поговорить с нами, то неужели это слишком много?
Я знаю об эволюции и инженерии. Знаю, насколько сильно вы изменились. Я видела, как порталы рождают богов, демонов и существ, которых мы даже не можем понять. Мне не верится, что они когда-то были людьми — наверное, это чужие, катающиеся автостопом по рельсам, которые мы оставляем за собой. Инопланетные завоеватели.
А может быть, разрушители.
Но я также видела, как эти врата остаются темными и пустыми, пока не исчезнут из вида позади. Мы строили догадки о вымирании и темных веках, о цивилизациях, сожженных дотла, и о других, восстающих из пепла. А иногда, позднее, выходящее из порталов напоминает корабли, которые могли бы построить мы — в свое время. Они переговариваются между собой — радио, лазер, нейтринные лучи, — и их голоса иногда чем-то напоминают наши. Было время, когда мы осмеливались надеяться, что они действительно похожи на нас, что круг вновь замкнулся на существах, с которыми мы можем говорить. Я уже сбилась со счета, сколько раз мы пытались сломать этот лед.
И не могу подсчитать, сколько эпох миновало с тех пор, как мы сдались.
Все эти повторы тают позади нас. Все эти гибриды, послелюди и бессмертные, боги и впавшие в оцепенение пещерные жители, запертые в магических и непостижимых для них «колесницах»… сколько их было? И никто из них ни разу не направил коммуникационный лазер в нашу сторону, чтобы сказать: «Привет, как дела?», или «Знаете, а мы победили Дамасскую болезнь!», или хотя бы «Спасибо, ребята, делайте и дальше ваше нужное дело!».
Ведь мы не какой-нибудь долбаный груз. Мы — хребет вашей проклятой империи. Если бы не мы, вас бы здесь вообще не было.
И еще… мы ваши дети. Какими бы вы ни стали, когда-то вы были такими же, как я. Однажды я вам поверила. Было время, очень давно, когда я всей душой поверила в эту миссию. Так почему же вы нас бросили?
Итак, новое строительство началось.
На этот раз, открыв глаза, я обнаружила знакомое лицо, которое никогда прежде не видела: парень немного старше двадцати. Физиономия чуть перекошена — слева скулы более плоские, чем справа. Уши слишком большие. Выглядит почти натуральным.
Я не говорила уже тысячу лет. И голос мой звучит как шепот:
— Ты кто?
Я знаю, что спросить должна не об этом. Любой на «Эриофоре» после пробуждения задает иной первый вопрос.
— Я твой, — отвечает он. Вот так дела… Выходит, я — мать.
Мне хочется это обдумать, но парень не дает мне такой возможности:
— По графику тебя не следовало будить, но шимпу понадобились дополнительные руки. На очередной стройке возникла ситуация.
Значит, шимп все еще у руля. Как всегда. Миссия продолжается.
— Ситуация? — переспрашиваю я.
— Возможно, сценарий контакта.
Интересно, когда он был рожден? И думал ли когда-нибудь обо мне — до сегодняшнего дня?
Этого он мне не говорит. Сообщает лишь:
— Впереди звезда. В половине светового года. Шимп думает, что она разговаривает с нами. В любом случае, — мой сын пожимает плечами, — торопиться некуда. Еще куча времени.
Я киваю, но он медлит. Он ждет тот самый Вопрос, но я уже вижу на его лице нечто вроде ответа. Наши помощники должны быть