Искусственная Земля с отдельной, альтернативной историей фигурирует и у Вячеслава Рыбакова в «Гравилете «Цесаревич». Случайно созданная вселенная встречается в «Профессоре А.Донде» у Станислава Лема, который обращался к теме еще и в цикле о Трурле и Клапауции.
Создание новых миров в качестве копий или моделей первоначального образца (или даже Образца) лежит в основе «Янтарного цикла» Роджера Желязны, который высоко ценил творчество Фармера вообще и цикл о Многоярусном мире в частности. И некоторые параллели мироустройства вряд ли случайны. Впрочем, общие черты обоих сериалов в рамках нашего обзора — это удобный повод провести межевую черту между произведениями космологической фантастики и текстами, мироздание в которых основано на космогонических мифах. Если для первых важно знание строения вселенной и принципов ее формирования и эволюции, причинно-следственных связей между явлениями, то вторые удовлетворяются нарративом, историей сотворения мира, что характерно для произведений фэнтези. Вообще, можно заключить, что фэнтези и научная фантастика соотносятся между собой так же, как космогония и космология.
Особое место в ряду текстов космологической фантастики занимают произведения, в которых космология изображенная существенно отличается от космологии нашего мира. Конечно, создание таких миров, непротиворечивых и подчиняющихся не авторскому произволу, а физическим законам, пусть и отличным от тех, что действуют в нашей Вселенной, требует недюжинной научной подготовки и серьезной работы. Дополнительным препятствием является и действие так называемого антропного принципа в литературе.
Суть антропного принципа известный советский космолог Зелманов сформулировал следующим образом: «По-видимому, мы являемся свидетелями процессов определенных типов потому, что процессы других типов протекают без свидетелей». Иначе говоря, именно наблюдаемые свойства Вселенной сделали возможным существование наблюдателей. Применительно к фантастике формулировка антропного принципа звучала бы так: «Мы являемся читателями текстов, описывающих космологии определенного рода, потому что космологии иного рода описать невозможно». Действительно, задача описания абсолютно чуждой человеку вселенной художественными средствами не решается в принципе.
Однако попытки «модификации» знакомого нам мира все же предпринимались. Одна из первых — роман «Флатландия» (1884) Эдвина Эббота. Роман описывает плоский мир и его обитателей, которые (вероятно, в соответствии с антропным принципом для двухмерных существ) не в силах представить существование трехмерного пространства.
Действие трилогии Боба Шоу «Космонавты в лохмотьях» происходит в мире, где число пи равно трем. Айзек Азимов в романе «Сами боги» нарисовал картину энергетической эксплуатации параллельной вселенной, где действуют совершенно иные физические законы. А Вернор Виндж в дилогии «Пламя над бездной» и «Глубина в небе» описал анизотропную вселенную, в которой скорость распространения информации зависит от местонахождения и падает по мере приближения к центру. Хотя в этом можно увидеть и отражение традиционных, земных иерархий, на сей раз вплетенное в саму структуру пространства.
Кстати, последние экспериментальные данные установили анизотропность реликтового излучения и серьезно пошатнули устоявшиеся было представления об однородности Вселенной. Таким образом, альтернативность космологии зависит от современных научных представлений и может меняться по мере их развития.
В этой связи уместно вспомнить роман «Небо падает» Лестера дель Рея, переделанный из совместного с Фредериком Полом рассказа «Больше никаких звезд», описывающий мир, чья космология соответствует воззрениям Аристотеля.
Сильное впечатление производит замысел нового романа Грега Игана «Прямоугольный», в котором автор не ограничивается упоминанием альтернативных физических законов, но и переносит повествование в мир, где они действительны и непреложны. Например, во вселенной «Прямоугольного» скорость света является переменной величиной. Подробное, непротиворечивое и доказательное описание альтернативной космологии выложено на сайте писателя, что заставляет согласиться с мнением одного из зарубежных критиков о том, что «в книгах Игана больше науки, чем в некоторых статьях Physical Review».
Нередко в произведениях космологической фантастики звучат и религиозно-мистические нотки. Что неудивительно: трудно придерживаться материалистических взглядов во Вселенной, где доля привычной и данной нам в ощущениях материи не превышает пяти процентов. Филип Фармер, известный богоискательными мотивами своих произведений, в «Нерассуждающей маске» находит, что сама вселенная является телом юного бога. А Дэн Симмонс помещает в квантовое вещество вселенной «Связующую Бездну», объединяющую «сотни тысяч разумных рас за миллиарды лет» и стоящую у истоков всех религий.
Выделим и произведения, повествующие о конце света и гибели Вселенной. Например, рассказ о путешествии космического корабля к вселенскому финалу в «Тау-Ноль» Пола Андерсона и рассказ «Как мы ездили смотреть конец света» Роберта Силверберга; подготовка цивилизации к неизбежному концу Вселенной составляет содержание цикла «Эсхатон» Фредерика Пола.
Такие сюжеты при рассмотрении непременно, в силу культурного детерминизма, обнаруживают эсхатологические мотивы, восходящие к религиозным и мифологическим представлениям. Как, например, в известном рассказе Артура Кларка «Девять миллиардов имен» или в рассказе «Приход ночи» Айзека Азимова, где сама космология обрекает на гибель цивилизацию планеты с наступлением ночи, случающейся каждые 2049 лет.
Отрадно для радеющих о судьбах вселенных то, что мифы о конце света являются частью космогонических мифов и символизируют обновление мира, порядок, в котором на смену старому, обреченному миру из огня его гибели рождается новая вселенная. Некоторые космологические теории также предполагают, что Большой взрыв является лишь частью бесконечного цикла создания и разрушения. Таким образом, конец мира означает его новое начало.
РЕЦЕНЗИИ
ЦЕРКОВНОЕ ПРИВИДЕНИЕ:
Собрание готических рассказов.
Сост. Людмила Брилова
СПб.: Азбука, 2010. — 880 с.
Пep. с англ.
7000 экз.
Привидения в Старой и Новой Англии — что-то вроде элемента национальной культуры. Истории о призраках не выходят из моды. Представительная антология впечатляет объемом и охватом: сорок пять историй тридцати двух писателей XIX–XX веков. Более половины рассказов на русском публикуются впервые, в том числе «Сигнальщик».(1866) Чарлза Диккенса, «Духи в Грантли» (1878) Леонарда Кипа, «Пирушка с привидениями» (1891) Джерома К.Джерома и еще немало классических произведений подобного рода.
Но примечательна антология рассказами, выбивающимися из готического канона. В «Потерянной комнате» (1858) предшественника американской НФ Фиц-Джеймса О'Брайена вполне осязаемые призраки, захватывающие и преобразующие комнату героя, прибывают из «ниоткуда», которое может трактоваться и как другое измерение. В повести «Лицом к лицу с призраками» (1859) лорда Бульвер-Литтона появление «тьмы» — достаточно вещественного призрака — объясняется найденным в потайной комнате странным аппаратом, похожим на компас со стремительно вращавшейся стрелкой и прочими артефактами. «Клуб привидений» (1894) американца Джона Кендрика Бангза привел к появлению его романа «Плавучий дом на Стиксе» (1895) и термина «бангзианская фантастика», а впоследствии — к «Миру Реки» Фармера. «Профессор египтологии» (1904) Гая Ньюэлла Бусби рассказывает о перевоплощении египетского фараона в профессора начала XX века, что вполне может трактоваться и как проявление генетической памяти. В «Одержимом доме» (1912) Сакса Ромера, создателя гениального злодея Фу Манчу, невидимый и обжигающий граф де Стано бессилен перед теми, кто не боится его. В «Корстофайне» (1928) Эдварда Фредерика Бенсона озвучивается теория, сильно смахивающая на эвереттику!
Настоятельно рекомендую книгу всем любителям фантастики.
Валерий Окулов
Геннадий ПРАШКЕВИЧ
ГЕРБЕРТ УЭЛЛС
Москва: Вече, 2010. — 800 с.
(Серия «Великие исторические персоны»).
3000 экз.
Серия «Великие исторические персоны» представляет собой сильно беллетризированный вариант ЖЗЛ. Иными словами, это коллекция биографий, где взгляд писателя превалирует над взглядом исследователя и каждое жизнеописание в идеале должно иметь вид книги-эссе, а не книги — собрания фактов. Но при всем том основные сведения о биографии требуется читателю представить, а если речь заходит о творческой личности, то и основные вехи творчества: главные стихи, главные книги, главные картины… Новосибирскому писателю удалось выдержать принцип «золотой середины». Да, разговор об одном из величайших английских фантастов движется по строгому хронологическому маршруту от одного важного события к другому, от подробного разбора одной знаменитой книги к не менее подробному разбору другой (автор, анализируя основные вещи Уэллса, бывает основателен, нетороплив, солиден). Но гораздо интереснее то, как Геннадий Прашкевич подает своего героя с чисто писательской точки зрения. В качестве собрата по перу. Его точку зрения можно назвать дерзкой, но, думается, она близка множеству творческих людей.
Прашкевич в нюансах прописывает «феминографию» Герберта Уэллса. И весьма убедительно демонстрирует, что женщины британского фантаста оказывали на него очень сильное влияние. То есть, конечно, важны те идеи, которыми Уэллс напитался от культурной среды, его творческое саморазвитие, социальная принадлежность… да-да… несомненно… Но женщины все-таки сыграли роль главного фактора влияния. Уэллсу требовалась искра, приводившая в действие творческую машину его таланта. И когда рядом с ним находилась женщина, способная зажигать писателя новыми замыслами, жаждой новых достижений, он шел от успеха к успеху. А серьезная «поломка» отношений ставила его на «голодный паек» и заметно понижала творческую боеготовность.