Нина поморщилась.
Так-то оно так… Но заключить под стражу невиновного человека!
— Я знаю, что именно вам не нравится, — продолжал Парамонов. — Вам кажется, будто пилот пострадал, что его права были нарушены. — Академик мягко улыбнулся. — Но если бы мы поставили во главу угла его гражданские права… Пилот был бы потерян. А я думаю, что возвращение пилотских возможностей гораздо важнее. В том числе и для самого Перминова.
Конечно, по профессиональной логике академик был прав. Но чисто по-человечески арест все же был явным перебором.
— И не забывайте вот еще о чем, дорогая Ниночка… Все-таки пилоты — не совсем люди.
Этого он мог бы и не говорить. Уж кому-кому, а Нине было прекрасно известно, что пилот — не совсем человек. Существо в мужском обличье, но совсем не мужчина.
Она вспомнила свою первую встречу с Симоном Перминовым. Встреча только для пилота была случайной. Но Нина-то знала, что это не так. Для того и организовали знакомство, чтобы куратор могла оценить глубину и течение реформации. Куратор шла выполнять профессиональную работу. Но влюбилась в своего подопечного. И на себе испытала происходящую с будущим пилотом реформацию. Она понравилась этому парню — любая женщина чувствует это. Как и то, что вскоре перестала нравиться. Впрочем, тут было иное. Наноциты очень быстро сделали так, что ему перестала нравиться любая женщина, он попросту перестал ощущать то, что в просторечии называют словом «нравиться»…
И еще тогда Нина испытала вину перед ним.
Конечно, она была слишком молода, чтобы справиться со своими чувствами. С ними совладало только время. И слава богу! Не зря говорят, что время лечит. Любовь оно излечило. Но не вину…
— Константин Сергеевич, — Нина немного поерзала на стуле, поправила на коленях юбку, — а что если с ним случится новый кризис?
Академик ответил честно:
— Не знаю, Ниночка. С большинством пилотов и первого-то не происходит. А уж второй — явление исключительно редкое.
— Но, как я понимаю, такие случаи происходили.
Теперь поморщился Парамонов. Как будто его в чем-то обвинили…
— Происходили. За целый век около двухсот пятидесяти раз. Точнее — двести сорок семь…
— И?..
— Третьего виража не последовало. Возможности у пилотов не восстановились. Их пришлось списать.
«Списать, — подумала Нина. — Обычно так говорят о материальных ценностях. А тут люди, дьявол нас всех возьми!»
— Скажите, а почему же об этом мне ничего не известно?
— Потому что это закрытая информация. — Парамонов снова поморщился. И перешел на «ты». — И тебе, Ниночка, не стоит в ней копаться. На войне существует закон: если для спасения ста человек требуется принести в жертву десять, этих десятерых необходимо отправить на смерть.
— Так то на войне, Константин Сергеевич.
Лицо академика стало строгим.
— А мы и есть на войне, девочка! Человечество всю свою историю воюет с природой, и никогда тут не обходилось без жертв.
Нина не удержалась и фыркнула:
— Но ведь пилоты не гибнут, потеряв свои способности.
— Все равно что гибнут, — оборвал ее академик. — Потерявший способности пилот недолго задерживается на белом свете. Он даже не в состоянии учить молодых. Осознание бессмысленности такой жизни быстро сводит его в могилу.
— И тем не менее они не погибшие воины. Скорее, раненые. А раненых положено лечить.
— Что ты имеешь в виду?
— Неужели никому не приходило в голову, что если существует прямая реформация, то должна существовать и обратная? По крайней мере, теоретически.
Академик неожиданно улыбнулся:
— Ты права, теоретически должны существовать наноциты, способные вернуть пилота в состояние обычного человека.
— А почему мы этим не занимаемся?
— Потому что такую работу никто не станет финансировать. Она экономически необоснована. Гробить миллионы на то, что может потребоваться считаному количеству людей. Экономика — тоже наука, и мы вынуждены подчиняться ее законам. Иначе с нас спросят за волюнтаризм. — Академик снова улыбнулся. — Я это к чему говорю… чтобы ты поняла: официально заниматься этой проблемой тебе никто не разрешит.
— Да откуда вы знаете, Константин Сергеевич? — не выдержала Нина. — Грош цена экономике, если из-за этой науки человек не имеет права на спасение…
Парамонов жестом заставил ее замолчать.
— Тише, тише, не заводись… Я знаю оттуда, что когда-то сам пытался привлечь внимание руководства к проблеме потерявших способности пилотов. Однако мои задумки реализовать не удалось. — Он поднял руку с оттопыренным указательным пальцем. — Тебе же повезло. У тебя совсем другое руководство! Готовь план исследований! Только не болтай об этом на каждом углу, а то у тебя закончится тем же, чем и у меня.
И Нина поняла, что академик прикроет ее своим авторитетом. Болтать же и в самом деле ни к чему. Вот когда будут первые результаты… Победителей, как известно, не судят!
Профессор Нина Матвеевна Круглова летела к орбитальному городу Гагарину, на новую встречу с пилотом Перминовым. Вернее, теперь уже с бывшим пилотом…
Нине Матвеевне в общем-то в жизни везло. Хотя для успеха было приложено немало собственного труда. В юные годы Нина с отличием окончила специальный факультет Медицинской академии, где преподавал сам академик Парамонов, светило мирового масштаба, автор трудов по проблемам человеческого организма во фрактальном континууме. Отбор на спецфакультет был жесточайшим, но абитуриентка прошла все рогатки и препоны. За время учебы Нина проявила незаурядный ум и трудолюбие, в результате академик взял ее работать в стены своего главного детища — Института космической медицины. А потом, много лет спустя, разрешил заняться проблемой обратной реформации.
Проблему в конце концов удалось решить. Наноциты соответствующего характера были созданы. Одна беда — проверить их действие было невозможно. Никто бы не позволил профессору Кругловой рисковать жизнью работающего фрактал-пилота.
И потому пришлось ждать, пока кто-либо из этих «ласточек Вселенной» сделается неработающим. Да не просто неработающим, а настолько, что опробованные методы психологического воздействия будут бессильны! Кому нужна фрактал-химия, если работает психология!
И вот, наконец, нашелся раненый, которому опробованные методы лечения уже не помогали.
Перминов снова потерял свои способности, и никакого выхода у него не оставалось. После чего академик Парамонов выдал профессору Кругловой карт-бланш на применение обратной реформации.
Дело теперь за малым…
За ним она и летела к Гагарину.
Перминов выслушал профессора молча. Даже понять, слышит ли он ее объяснения, было невозможно. Глаза пилота скрывались за черными очками. Да и не будь очков — толку нет, поскольку под очками прячется вовсе не человеческий взгляд. Уж ей-то это известно!
— Так что вы скажете, Симон? — спросила Нина Матвеевна, когда молчание стало невыносимым. — Согласны?
— Нет, — коротко ответил пилот.
— Но почему?!
— Мне это не нужно.
— Но почему? — повторила Нина Матвеевна.
Симон пожал плечами, и это движение подсказало Кругловой, что в сидящем перед ней существе еще осталось что-то человеческое. А значит, можно применить опробованные методы психологии. Пусть не к лечению, а всего лишь к подготовке лечения. Что называется «надавить на совесть».
— Послушайте, Симон… Если вас не волнует собственная судьба, подумайте о других. Кроме вас в мире существуют и другие пилоты. То, что случилось с вами, может произойти с кем-нибудь из них. Такие вещи бывали. Хоть и крайне редко…
— Никогда не слышал ни о чем подобном! — сказал Перминов.
— Разумеется. Это вообще закрытая информация. Да и… э-э… заболевшие не рассказывают никому. Они просто умирают от безысходности. А вы можете дать им шанс выжить. — Профессор не удержалась и добавила: — И станете героем науки. Не побоюсь этого слова!
Перминов снял очки, как будто больше не хотел видеть собеседницу. Впрочем, бездонно-черные глаза уже не пугали Нину Матвеевну.
— Плевал я на вашу науку, — голос Перминова по-прежнему оставался равнодушным. Голос, но не он сам. — Для любого пилота главное — летать. И если фрактал-конт недостижим, то и жизнь такая не нужна.
Разговор между пилотом и профессором длился еще с четверть часа. А потом Перминов встал из кресла:
— Это вы хотите стать героем науки. Не побоюсь этого слова… Простите, но нам не о чем больше разговаривать!
Он снова спрятал глаза за очками. И пошел прочь.
«Что ж, — подумала Нина Матвеевна, стискивая пальцы. — Хоть я тебя и любила когда-то, но ты — нечеловек. А значит, с тобой вполне можно поступать по-особому. Чего не добиться доброй волей, то доступно с применением силы. Для блага других можно взять на себя такой грех».
И она связалась с командиром специального подразделения, ожидающего исхода переговоров.
— Действуйте, капитан!
— Есть, профессор!
Нина Матвеевна снова стиснула пальцы.
Ей было жаль Перминова. Но познание требует жертв. Тем более от нечеловека.
Видеодром
Экранизация
Черный кот Булгакова
Только что вышедший на экраны фильм Юрия Кары «Мастер и Маргарита» мы попросили прокомментировать Марину и Сергея Дяченко. Поскольку они не только писатели (кстати, имеющие пристрастие к городской сказке), но и сценаристы. Да и с Булгаковым связаны вполне зримой нитью — ведь скоро выйдет экранизация романа «Белая гвардия», снятая по их сценарию.
Хорошее вино, как известно, от хранения приобретает глубинный букет, Картины и статуи, покрываясь патиной, обретают дополнительную ценность.
История отечественного кино знает немало примеров, когда от зрителя прятали фильмы, а они и через годы вспыхивали сверхновой. Язык кино развивается стремительно, актуальное быстро стареет, но великие фильмы способны, подобно Бенджамину Баттону, молодеть с годами.
И вот на экраны вышел фильм Юрия Кары — с отсрочкой в 17 лет. Он затаился не из-за цензуры: коммерческие споры между режиссером и продюсерами фирмы ТАМП, иски наследников… Не будем говорить об этом, ибо до конца не ведаем. Может, и мистика тут замешана, Михаил Афанасьевич — он такой, он может…
С каким же чувством отправляется зритель в поход на фильм, который наконец-то вышел но экраны? Скорее всего, надежды. Ведь известно, что в фильме представлен непревзойденный актерский состав, а композитор — сам Альфред Шнитке, и снималась картина не только в Москве и Крыму, но и в святых местах Израиля.
Правда, вызывала опасения фигура режиссера, снявшего фильм «Воры в законе», получивший на одном из кинофестивалей «Премию трех К» (конъюнктура, коммерция, китч). Но тот же Кара знаком нам и по картине «Завтра была война» — волнующей, светлой и трагичной.
Информированный зритель помнит, что об этой экранизации мечтали большие режиссеры — Климов, Рязанов, Быков, Наумов, Тарковский, — но так и не смогли скомандовать «Мотор!». Гениальный Анджей Вайда снял картину «Пилат и другие»… и провалился, превратив мистику в политику. На той же мине подорвался Владимир Бортко в «Мастере и Маргарите». Режиссер, сумевший передать тончайшие нюансы булгаковской прозы в «Собачьем сердце», перегрузил свой сериал бериевскими красками, дописав их за автора. Не затронул сердце и польский телесериал режиссера Войтышко (1990). Из всей «киномастериады» запомнился лишь давний фильм Александра Петровича «Мастер и Маргарита» (1972). Югославский режиссер соединил в фильме собственно «Мастера…» и «Театральный роман», изобразив в виде Мастера-Максудова самого Булгакова, описав его травлю, проникновенно передав гнетущую атмосферу 1930-х годов. После этого режиссера Петровича подвергли остракизму, он вынужден был переехать в ФРГ, фильм же запретили в России на долгие годы. Сейчас этот шедевр, с потрясающими ролями Уго Тоньяцци и Мимси Фармер, с музыкой Эннио Морриконе, несправедливо заперт в гетто «авторского кино»…
Но вернемся к Юрию Каре. В прокат он согласился выпустить двухчасовую версию, вместо трехчасовой авторской — та ждет своего срока на DVD. Так что будем судить о фильме по сокращенному варианту.
Сразу после сеанса между авторами этих строк случился раскол. Поэтому лучше не пытаться усреднить их мнение, а предоставить слово каждому.
— Вот что значит великие актеры! Как играет Ульянов: почти весь фильм у него закрыты глаза. Мутно глядит на Иешуа, но проходит головная боль — и вдруг открываются глазищи, да какие… На Гафта можно смотреть часами, даже когда он молчит. Хорош и Бурляев — спокойный и просветленный еще со времен «Андрея Рублева».
— Пожалуй, лишь Ульянов показался мне убедителен, монументален, несмотря на дешевизну костюмов, сшитых для игемона в студийных ателье. А вот любимый мною Гафт хорош, конечно, но почему он похож в начале фильма на какого-то базарного жулика с молдавским акцентом? Пережимает он и далее… Что за нелепый смех в кадре и за кадром? А что до Бурляева… Да, это Иешуа, ему веришь. Но уж слишком чистеньким висит на кресте, возникает мысль о бутафории, и не веришь в его страдания… Театральщина — даже в лучших ролях. Особенно в массовках: такое впечатление, что какой-то капустник самодеятельного театра, да еще с выпившим режиссером. Сцены театра Варьете или бала Сатаны просто стыдно смотреть. И не из-за обилия голых унылых баб, а из-за вульгарщины.
— Хорош Раков в роли Мастера — таким он и должен быть, и жаль, что этот образ выпал из творческой истории актера. А как эмоционален Гармаш в роли поэта Бездомного!
— Гармаш — он играет и в «Белой гвардии» — замечательный актер. Но почему он в роли Бездомного? Тому в романе 23 года, а Гармашу было уже 36, и возраст отпечатан на лице. А ведь Бездомный — «сквозной персонаж» романа. Его пролетарская и пылкая наглость происходит от молодости, от невежества; он способен задуматься, одуматься, стать как бы учеником Мастера… А зрелый персонаж Гармаша не меняется, это глубоко испорченная личность, какая уж тут эволюция… Может, поэтому он внезапно исчезает из сюжета, так и оставшись для зрителя в сумасшедшем доме. Но главная пробоина в теле этого «кинотитаника» — образ Маргариты. Что ты об этом скажешь?
— Не самая лучшая роль Анастасии Вертинской.
— Это потрясающая актриса и театра, и кино. Вспомним Ассоль, Офелию, Лизу Болконскую… Вполне допускаю, что она даже 50-летней могла сыграть 30-летнюю Маргариту, а потом и сбросившую десяток лет ведьму… Ведь есть в ней внутренний аристократизм, благородство, потаенная страсть. Но режиссер невероятно сузил ее роль. Она появляется в середине фильма, за кадром сбивчиво звучит малопонятный рассказ Мастера об их отношениях, далее она впопыхах соглашается на предложение Азазелло — и вот она уже фурия, и вот уже бал. Нет ее истории, нет колебаний, нет очень важного разговора с Воландом перед балом… Ничего нет. И с грустным смехом она будет рассказывать о полете колдуньи над Арбатом в длинном-длинном шлейфе. Троса не видно, как в полете Геллы, но он ощущается. Везде ощущается этот трос.
— Согласись, что тот же Арбат, та же Москва переданы хорошо.
— Да, режиссер сумел уловить атмосферу 30-х годов прошлого века… Талант. Это у него еще от фильма «Завтра была война». Что, впрочем, не спасает картину…. Чтобы закончить об актерских работах, давай вспомним о коте Бегемоте, Какая он прелесть в романе! А что в фильме?
— А как его можно было снимать? «Камень преткновения» для всех режиссеров, кто думал об экранизации!.. Но в образе человека он — ничто. Виктор Павлов справился с этой ролью, хотя у него преступно мало реплик.
— Так потому и мало, что, видимо, и сам режиссер понимал: такой Бегемот может выступать только на утренниках в детском садике… Не решив художественной задачи, Кара кастрировал если не кота, то его незабываемый образ. Где Торгсин, где «сцена разоблачения» в Варьете? Так вместе с любимыми сценами, уходит важнейшая составляющая романа — его блистательная ирония. Вместо «фирменной» булгаковской иронии возникает низкопробная комедия. Обман — как и с заявленной музыкой Шнитке. В важнейших сценах картины, скажем, пролете ведьмы над Москвой, звучит вполне ожидаемый Вагнер с «Полетом валькирий», а на балу Сатаны — почти не обработанное «Болеро» Равеля. Во многих эпизодах, когда музыка необходима, ее попросту нет, в других же местах она звучит набатом, заглушая диалог… Но вернемся к главному. О чем этот фильм?
— А о чем роман? Здесь можно спорить бесконечно, и у каждого будет своя правота. Этому фильму семнадцать лет, и его нельзя судить по законам сегодняшнего времени, Молодежи он может понравиться хотя бы своими аттракционами, комедийностью. И если это будет позывом к чтению романа — уже хорошо.
— Помню, на экзамене по литературе во ВГИКе мне как раз попался билет по анализу жанра «Мастера и Маргариты» — роман только вошел в программу изучения. Была жаркая дискуссия, длилась около часа: наша сценарная мастерская забыла о времени. Говорили о том, что это философский роман, меннипея — по определению Бахтина, философский жанр литературы, «экспериментирующая фантастика» для художественного анализа метафизических идей, жанр, включающий в себя «смеховой элемент», сновидения, мечты, безумие, скандальность… Сложнейший вид искусства, гармония несочетаемого… Однако в основе все же анализ «последних вопросов бытия»: что есть жизнь? смерть? воля? любовь?
— Но это ведь присутствует и в фильме Кары.
— Формально — да, режиссер так гордится присутствием в фильме всех сюжетных линий романа… Но разве хоть одна из них раскрыта? Тот, кто не читал книгу, вообще ничего не поймет. Сюжет изобилует смысловыми провалами — и, напротив, многие второстепенные сцены растянуты. Какая уж тут философия: ее место занимают гэги в виде шествующих на бал Сатаны таких персонажей, как Ленин, Гитлер, Сталин…
— И все же финал картины хорош. Мастер… сидящий в отдалении Понтий Пилат со свои псом… проходящий легкой походкой Иешуа… Ты же говорил: это трогает.
— Да, в этот момент действительно испытываешь какие-то элементы катарсиса. Но это идет не от Кары, а вопреки Каре, потому что это любимые наши образы, наполненные поэтикой Булгакова. По мне, лучше бы этот фильм оставался на полке, вместе с его DVD-версией… Был бы легендой. А так он стал просто трэшем. Кара не смог увидеть черного кота в черной комнате… А ведь он там есть.
Марина и Сергей ДЯЧЕНКО