— Не говори Тэб, — предупредил Говард. — Еще, чего доброго, сотрет меня, узнав, что я показал тебе это.
Я пообещал сохранить все в тайне. Мне нравилось, что я могу поделиться чем-то с мужчиной, пусть даже и живущим в виде компьютерной записи. Мы с Говардом стали общаться все чаще и чаще, а от Тэб я постепенно начал отдаляться. Однажды, когда она думала, что я сплю, я выскользнул из своей комнаты и тихо пробрался к двери в ее комнату, услышав их с Говардом разговор. Моя мать называла это «болтовня перед сном»: в данном случае это выглядело достаточно странно, ведь Говард не лежал в постели рядом со своей женой.
— Скоро он станет мужчиной, — печально промолвила Тэб.
— Он стал мужчиной, когда умер его отец, — ответил Говард.
— Наверное. Но ты и понятия не имеешь, как я счастлива от того, что у нас наконец-то появился малыш. Мы с тобой так старались все эти годы… и ничего. А потом, прямо как Сарре[4], Господь посылает мне этого мальчика на склоне лет. Только я никогда не увижу его ребенком. Когда он попал к нам, он уже почти повзрослел, а теперь…
Услышав, как Тэб всхлипнула, я и сам почувствовал комок в горле.
— Он хороший мальчик, Тэбита. Мы с тобой знаем это. Думаю, он тебя любит. Он не признается в этом, когда разговаривает со мной, но я это чувствую.
Тэб усмехнулась.
— Ха, искусственный интеллект, умеющий чувствовать!
— Ты знаешь, о чем я, женщина. А теперь — тс-с. Сенсоры подсказывают, что мальчик прячется за твоей дверью. И он, вероятно, слышал наш разговор.
— Простите, — произнес я с сонной улыбкой, входя в комнату.
Тэб вытирала глаза.
— Не извиняйся, Мирек. Я всего лишь грустная старая леди, никогда не имевшая своих детей. Не обижайся, если я слишком привязалась к тебе.
Меня это вовсе не обижало. Скорее, даже наоборот.
Я оттолкнулся от люка и обнял Тэб изо всех сил, так же, как она обняла меня в тот день, когда я решил остаться со своей новой семьей и искать Бродяг.
Она снова всхлипнула — на этот раз, скорее, от радости, — и я рассказал Тэбите и Говарду Маршалл, насколько я их люблю и насколько признателен за то, что они приютили меня.
Когда мне исполнилось шестнадцать, я, наверное, еще не до конца принял самоуничтожение человечества. Этой ноше еще только предстояло лечь на мои плечи. Какая-то часть меня отказывалась верить в то, что все остальные погибли, и последние следы человечества обратились в пыль после контакта с антиматерией. Все, что осталось от цивилизации, — военные автоматы, продолжавшие рыскать по всей системе в поисках несуществующих врагов. Иронично, не так ли? Эти мысли нагоняли на меня тоску. Депрессия стала моей постоянной спутницей.
Мне страстно хотелось, чтобы рядом оказалась сверстница, с которой я мог бы поговорить, к которой бы мог прикоснуться, подержать за руку. Но все шло к тому, что я никогда больше не увижу других людей, кроме Тэбиты.
С тайной помощью Говарда я начал гнать спирт из зерен, росших на ферме, и вскоре он уже испугался, как бы я не превратился в алкоголика.
Но что еще я мог сделать? Мертвое прошлое, туманное будущее. Единственный подросток во всей Вселенной!
Тоска по дому и абстрактная озабоченность усиливали депрессию, добавляя ей оттенок меланхолии.
Я начал пить ежедневно. В одиночестве, запершись в отдельном модуле, который я выстроил на фундаменте обсерватории, там, где Тэбита не могла до меня добраться. Я забросил гимнастику. Зачем она мне? Что меня теперь ждет? Я улетел с Земли мальчишкой и останусь молодым еще много лет, но что такое юность без радости? Без подруги? Я постоянно мечтал обо всех девушках, которые когда-либо меня привлекали: вспоминал выражения их лиц, как они злились или смеялись, как их тела двигались под одеждой. Дошло уже до того, что я с восторгом принял бы любую женщину, в каком бы состоянии она ни находилась — лишь бы дышала и не годилась мне в бабки. Хоть кого-нибудь, кого я мог бы обнять и кто мог бы обнять меня.
Я отдалился и от Говарда, и от Тэбиты.
Я устал от них, а они, думаю, начали уставать от меня.
Иногда мы не разговаривали друг с другом целыми днями, даже неделями. В итоге я окончательно переселился в свой модуль, и Говарду пришлось заботиться об обсерватории в одиночку, если не считать ослабевавшей помощи Тэбиты.
Не так уж и плохо, с учетом того, что Говард все равно почти все делал сам.
А затем, в один прекрасный день, мы засекли маяк. Всего лишь слабый радиосигнал, передающий двоичные данные.
Говард не смог раскодировать сообщение, которое и вправду казалось бессвязным набором цифр — случайный поток единиц и нулей, без всякой логики.
И все же это доказывало, что мы на правильном пути. Этого оказалось достаточно, чтобы вывести меня из депрессии.
К тому времени когда мы достигли источника сигнала — кометы, я достаточно протрезвел, чтобы сесть за штурвал катера, и принял человеческий облик, а Тэб впервые за долгое время взглянула на меня без отвращения.
На комете мы обнаружили туннель, а на его дне — могилы: шестьдесят восемь замороженных и идеально сохранившихся тел.
Несколько дней я исследовал это место, пытаясь обнаружить хоть какие-нибудь намеки на то, куда дальше направились выжившие. Не знаю, принадлежали ли они к Бродягам, но наша находка однозначно доказывала: человечество продолжает существовать, пусть даже в такой дали от своего покинутого дома. Мне хватило и этого. С глубоким благоговением я обходил мертвецов, переписывал их имена со стальных табличек и делал снимки.
Когда я наконец-то вернулся в обсерваторию, тревоги оставили меня.
Тэб показалось, что я даже слишком спокоен.
Мертвые Бродяги помогли мне преодолеть порог, о существовании которого я даже не подозревал, и наполнили меня решимостью.
Я ликвидировал свой личный модуль и уничтожил весь спирт до последней капли. Потом с энтузиазмом взялся за свои прежние обязанности, рассыпаясь в совершенно искренних извинениях перед Тэб и Говардом. Не знаю, мог ли человек, живущий в компьютере, чувствовать боль, но Тэб наверняка напугало и огорчило мое поведение за последние полгода, ведь я относился к ним обоим просто ужасно. Оставалось только надеяться, что со временем вину удастся загладить. Увидев, что я вновь обрел цель, они, конечно, обрадовались.
— Прощен? — в конце концов спросил я, когда мы с Тэб в кои-то веки вновь оказались за одним столом.
Последовала долгая, очень долгая пауза.
— Да, — ответила она, слегка улыбаясь. Уголки ее глаз окружали морщинки. Она протянула мне сухую дрожащую руку, и я осторожно сжал ее ладонь.
Десять лет спустя после начала нашего путешествия мы нашли первый корабль. Он оказался заброшен и тщательно вычищен — все мало-мальски полезные части исчезли. Пустая оболочка, еще одно массовое захоронение.
На четырнадцатом году мы нашли еще три корабля, в таком же состоянии. Они служили мемориалом людям, лишившимся или, вернее, отдавшим свои жизни ради великой цели.
На этот раз среди них оказались и дети, слишком маленькие, чтобы быть уроженцами Земли. Когда я увидел их, на меня нахлынули воспоминания об Иренке.
Тэб, в силу возраста уже не покидавшая обсерваторию, увидела в этом божественное провидение.
— Если мы окончательно утеряем милость Господа, он отнимет у нас способность иметь детей.
Обдумывая эти слова, я наблюдал, как она плавно перемещается по кухне и кутается потеплее, спасаясь от несуществующего холода. Долгие годы она пыталась обратить меня в свою веру. Особенно, когда я начал гнать спирт. Но меня так и не посетила искра божественного откровения. Она читала мне отрывки из Библии, и я слушал, пусть с неохотой. Я уважал ее веру и даже порой восхищался ею, но никогда ее не разделял.
Тэб свято верила в божественное предназначение, а я… что ж, я не чувствовал ничего. Раньше я часто задумывался об этом, подозревая, что виной всему моя моральная ущербность. Теперь же я склонялся к тому, что просто слишком похож на родителей и потому не способен отодвинуть рациональное достаточно далеко, чтобы обрести веру.
Когда не получалось обсудить это с Тэб, а такое происходило достаточно часто, я беседовал с Говардом, который, похоже, поддерживал убеждения жены, но без фанатизма.
— Ее отец — пастор, — как-то раз сказал он во время тихой ночной беседы в центре управления. — И потому вся ее семья — глубоко верующие люди. Когда мы впервые встретились, меня это несколько… испугало. Она таскала меня на всякие встречи и чтения Библии, а я не сопротивлялся, потому что моя мама тоже пыталась когда-то увлечь меня верой. Тэбби… она привлекала меня настолько, что я, наверное, вошел бы в бассейн с пираньями, лишь бы она была рядом и держала меня за руку. Когда она узнала, что я научил тебя гнать спирт, она меня чуть не убила. Разозлилась почти так же сильно, как и тогда, когда выяснила про те картинки из мужских журналов.
— Она узнала об этом? — я рассмеялся. — Честное слово, я тут ни при чем!
— Я знаю, сынок. Я сам ей рассказал. Никогда не удавалось сохранить что-то в тайне от этой женщины.
Мы захохотали.
Затем я вздохнул и какое-то время молчал.
— Говард, как думаешь, у меня когда-нибудь будет жена?
Динамики умолкли. Мой собеседник задумался.
— Если мы все-таки найдем Бродяг, думаю, да. Определенно. Женщины будут с ума сходить от такого красавца, как ты.
— Но я все еще паралитик.
— Твоя правда. Но позволь сказать кое-что: рост, мышцы — для женщины это не самое главное в мужчине. Особенно с возрастом: чем женщина старше, тем лучше она узнает, насколько трудно найти достойного спутника жизни. И потому начинает ценить подобных тебе людей, когда они ей встречаются. Не беспокойся об этом, сынок. Уверен, она ждет тебя.
— Но что, если я не смогу…
— Будь, что будет, сынок. Сейчас не время думать об этом, ведь мы же еще никого не нашли.
— Так точно, — ответил я, прекращая дискуссию. Но этот вопрос продолжал беспокоить меня.