Наконец, Элизабет не выдержала:
— Ради бога, Джинни, перестань маячить.
Джинни тут же плюхнулась на диван и дождалась, пока Элизабет обратит на нее свой взор:
— «Выбор новой жизни», да, мам? Звучит, словно служба знакомств в сети. Откуда ты вообще узнала о них?
— От этой сестры, Конни Грей.
— Папа рассказал мне о вашей затее.
— Я ничего не затевала.
— Ну и насколько ты думаешь стереть его память? Хочешь, чтобы он забыл, что вы женаты? Что у него есть дочь?
— Ты видела его этим утром. Тогда у него была дочь?
— Но то болезнь. А ты сделаешь подобное намеренно! Ты хочешь отнять у него жизнь?
— Его жизнь разваливается. Тебе-то с этим сталкиваться не приходится. Звонишь раз в два месяца, раз в год прилетаешь, как принцесса, — и ты думаешь, что знаешь его? Я его знаю. Я знаю его вот уже тридцать пять лет. Мы спим в одной кровати. Я готовлю ему. Забочусь о нем, когда он болен. Стираю ему. Слежу за тем, чтобы на нем были одинаковые носки.
— Ты сама выбрала это…
Элизабет почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
— Мы сидим за обеденным столом, и я понимаю, что он не помнит моих последних слов. Я отправляюсь искать его, когда он звонит, потому что заблудился в городе. Он забывает, как мы познакомились.
— Мама…
— Это слишком тяжело, Джинни. Уж лучше увидеть, как он потеряет все одним махом, чем наблюдать, как разваливается по частям.
Кажется, ей удалось достучаться до дочери.
— Я не хочу, чтобы он забыл меня, — промолвила Джинни.
— Он все равно забудет. И с этим ничего не поделаешь. Что он сказал тебе?
— Он сказал… То же, что и ты. Что уж лучше забыть все сразу.
— А стиральщики утверждают, что если его память достаточно очистить, то слабоумие не разовьется. Он не будет бояться, не станет забывать дорогу, не окажется параноиком. Ты хочешь увидеть, как он мечется в бреду, привязанный к кровати или напичканный наркотиками, чтобы не покалечил себя? И ему потребуются сиделки. Одна я не справлюсь.
— Если его сотрут, тебе это вообще не понадобится! Ты просто уйдешь. Как хотела сделать вот уже лет десять.
Элизабет взглянула на дочь. Да, она помнила, как тридцать лет назад смотрелась в зеркало и видела ту же самую уверенность.
— Ты можешь считать, что я больше о нем не забочусь, но говорить так ты не имеешь права.
— Ты дала обещание. Ты должна поддержать его, если он попадет в беду. Ты его жена.
— А кто поддержит меня? Ты, Джинни? Уж точно не твой отец. Я останусь одна. Я и так была одна целых пятнадцать лет.
Джинни вскочила с дивана и закричала:
— Бог мой, да ты все уже продумала! Ты хочешь избавиться от него! Стало быть, остановить тебя я уже не смогу.
— Ты несправедлива.
Джинни развернулась и выбежала из комнаты.
До Элизабет донесся звук шагов дочери, поднимающейся в свою старую комнату. В подвале же стояла тишина. Она задумалась, слышал ли Дэн их разговор, и если да, то почему не вышел объясниться, взять на себя ответственность за собственные поступки?
Почему не вышел сказать Элизабет, что он думает о стирании своей жены из собственной памяти?
Души не существует. Есть только мозг и его структура: полушария, мозжечок, лимбическая система, ствол головного мозга. И еще подструктура: лобная, теменная, затылочная и височная доли. Таламус, гипоталамус, миндалевидное тело и гиппокамп. Вот и все: душа — лишь пучок возбужденных нейронов. Или не возбужденных.
Рубен зарабатывал на хлеб чтением душ. Он знал, где в мозгу сокрыта любовь. Страсть, страх, смущение, вера, замешательство, вина. Он видел их на экране. Он составлял их карту, чтобы потом стереть.
Но сегодня Рубену сосредоточиться было нелегко. Прошлым вечером он так и не предложил Марии Сузе Гонсалвес выйти за него замуж.
Он взглянул на монитор, демонстрировавший комнату для интервьюирования, где Фиби беседовала с предполагаемым клиентом, пожилым мужчиной с редкими рыжими волосами. Мужчине — титры на экране гласили «Даниэль Макклендон», — согласно досье, шел шестьдесят первый год. Датчики давления и температуры в кресле, где тот сидел, фиксировали спокойствие: в отличие от большинства их клиентов, он не волновался. Физиогномическая программа, читавшая по его лицу, также не выявляла признаков опасности.
Прошлым вечером Рубен собирался сделать предложение в ресторане, однако присутствие других посетителей напрочь лишило его мужества. А если бы она ответила отказом? Однако, когда они вернулись в ее квартиру и занялись любовью, Рубен осознал, что быть с другой женщиной он не сможет. Блеск ее карих глаз в тусклом свете. Запах ее пота, пробивающийся из-под духов. Все это так живо стояло перед ним, будто произошло лишь мгновение назад.
Рубен проверил сканограмму мозга. Активность слуховых и зрительных центров Макклендона в норме. Хотя Рубен и выключил громкость динамиков, до него доносился голос мужчины, отвечающего на вопросы Фиби. Она умела успокаивать клиентов. Один из множества ее талантов.
Фиби протянула Макклендону планшет и начала объяснять:
— На экране вы увидите ряд тестов на восприятие и осознание. Например, страница букв «О», а среди них одна «С». Как только вы ее заметите, коснитесь индикатора перехода на следующую страницу.
— Но я уже проходил эти тесты у невролога, — запротестовал Макклендон.
— Я знаю, — ответила Фиби. — Просто сделайте мне одолжение.
Пока Макклендон справлялся с тестами, Рубен отмечал его реакцию. Чтобы выбрать «N» на поле «М», ему потребовалось полторы минуты. Нормальный же показатель — десять секунд.
Фиби поблагодарила клиента и взяла у него планшет:
— Хорошо, пойдем дальше. Позвольте мне задать вам несколько вопросов. Что вы сегодня ели на завтрак?
— Овсяную кашу. С бананами. Черный кофе.
— Кто президент Соединенных Штатов?
— О, пожалуйста, не напоминайте о нем.
— А нужно напомнить?
Рубен отметил его церебральную функцию.
— Нет, не нужно. Следующий вопрос.
— В чем заключается закон Ома?
— Я не идиот, — заявил Макклендон. Всплеск активности в миндалине. Гнев, раздражение, страх?
— Конечно же, нет, — ответила Фиби. — Вы взрослый человек, электротехник. Вы можете рассказать о законе Ома?
— Ток в проводнике между двумя точками прямо пропорционален… пропорциональности… разности потенциалов… напряжению между двумя точками… и обратно пропорционален сопротивлению между ними.
Фиби заглянула в свои заметки.
— Вы можете сообщить о том времени, когда получили Премию Дрейпера?[4]
Макклендон стал отвечать. Рубен же блуждал в мыслях. Он мечтал привести сюда Марию и усадить в этот сканер. Он задал бы ей вопросы, проследил за активностью ее мозга и узнал наверняка о ее чувствах. А потом достал бы кольцо, вручил его, и она бы ответила «да». Они бы поженились и были вместе до конца своих дней.
— Расскажите, как вы познакомились со своей женой, — попросила Фиби.
— Это случилось тридцать лет назад. Я не помню подробностей.
— Однако вы помните, где это произошло?
— Ее парень… Я и ее парень вместе учились на инженеров-электриков в Университете штата Мичиган. Мы познакомились на вечеринке или в ресторане, что-то вроде этого.
— Как она выглядела?
— Она выглядела… Она была прекрасна.
Фиби вернулась к списку вопросов. И задала последний:
— Есть нечто такое, чего вы не хотели бы забыть?
— А у меня есть выбор?
Выбор, подумал Рубен. Выбор является функцией лобной доли, месторасположения рассудочности и анализа. Конечно же, она наслоилась за весь период деятельности, восходящей еще к инстинктам.
— Мистер Макклендон, то, что вы стираете, и объем этого — целиком ваш выбор. Чтобы получить наилучший шанс на выздоровление, вам придется принять трудное решение.
— Я знаю.
Фиби ждала, пауза затягивалась. Рубен отметил вспышки возбужденных нейронов в коре головного мозга пациента. Сцепив руки, Макклендон наклонился вперед, устремив взор на ковер, избегая смотреть на Фиби.
— Госпожа Мередит, я человек, который может процитировать двенадцать главных разделов, вместе с подразделами, «Справочника электротехника». И теперь все это исчезает.
— Да, исчезает.
— Мне это не нравится. Чем больше я захочу стереть, тем выше мои шансы победить болезнь Альцгеймера?
— Судя по всему, так оно и есть. Это радикальное лечение.
Макклендон молчал.
— Мы можем очистить вашу память настолько, насколько вы сочтете нужным. — Она помолчала и добавила: — Что вы думаете об утрате воспоминаний о жене и дочери?
Активность лобной доли запестрела вспышками еще сильнее, и в зрительной памяти Макклендона произошел скачок — вероятно, возник некий яркий образ.
— Джинни оказалась для нас сюрпризом, — произнес он. — Мы не планировали заводить детей. — Макклендон принялся теребить брюки на коленке. — Я не хотел становиться отцом. Но когда она родилась… — Он умолк. — Она была некоей зверушкой в доме. Я увлекся ею. Наблюдал, как она меняется. Учил ее всякому. — Он поднял глаза на Фиби. — Было очень интересно.
— О чем вы будете скучать больше всего?
В мозгу Макклендона вспыхнул настоящий фейерверк. Электрические импульсы разлились по всему мозгу: в извилине Брока, височных и затылочных долях, полушариях и глубже — в гипоталамусе, миндалинах, гиппокампе. Нечто серьезное, особо чувствительное.
Макклендон откинулся в кресле. И ничего не ответил.
Рубен все записывал, но это окажется бесполезным, если только Макклендон не даст им какое-то указание. А тот положил ногу на ногу и принялся приглаживать волосы на макушке. Может быть, Фиби стоит опять включиться?
— О чем вы думаете? — спросила она наконец.
— Как я могу ответить, о чем я буду скучать больше всего? Что самое главное в моей жизни? Это… это не ваше дело.
Рубен фыркнул. Как раз это их дело. Когда настанет время чистки памяти, именно он будет отвечать за передвижение точно по этим крошечным зонам. Определять неясности. Избавляться от них.