Дастин описал результаты совместного эксперимента в статье и попытался куда-нибудь ее пристроить, однако отказы в публикации последовали и от «Журнала Американской медицинской ассоциации», и от «Природы», и от «Медицинского журнала Новой Англии». Ее не взял даже «Ланцет».
Шелли Нгуен проявила милосердие — или она просто умела привлекать зрителей где угодно и когда угодно — и вернула Дастина в шоу, но теперь доктор Вегнер оказался по другую сторону баррикад: он пытался убедить скептически настроенного врача традиционной медицины, что факты исследования подлинны, и пока стойко выносил не возражения по существу, а личные выпады касательно своей честности, принципиальности и умственных способностей, в общем, все то, что он с наслаждением высмеивал в других не так давно.
Наконец ему это надоело. Прервав своего мучителя на полуслове, он сказал:
— А знаете ли вы, что на самом деле есть наука?
— Естественно, знаю, — ответил доктор Уоррен Морган из Национального института здоровья и качества медицинской помощи Великобритании. — И кто об этом забыл, так это точно вы.
— Что бы вы сделали, если бы имели неопровержимое доказательство, что вера лечит?
— У вас нет такого доказательства. И я как раз…
— Я спрашиваю не об этом. Я спросил, что бы вы сделали, если бы оно у вас было? Что бы вы как ученый сделали с фактами?
— Вопрос не имеет смысла. Таких фактов не существует. Не может существовать. Это…
— Значит, вы признаете, что закоснели в собственном консерватизме до полной невозможности умозрительно представить свои действия при наличии фактов, которые противоречат той якобы истине, в которую вы верите.
— Я ничего такого не признавал, — быстро проговорил доктор Морган.
— Тогда ответьте на вопрос. Если бы у вас было доказательство, что излечение верой существует, что бы вы сделали?
— Конечно, — начал доктор Морган, — совсем не то, что пытаетесь сделать вы. Хождением в народ с этим вашим плохо проведенным экспериментом вы подрываете веру в традиционную, научную медицину.
— Так проблема в этом? Я заставляю людей утратить веру? — Дастин рассмеялся. — Значит, вас беспокоит не наличие веры, а ее предмет? — Он подался вперед, не давая Моргану возразить. — Вы будете скрывать факты, которые конфликтуют с вашим видением мира, ведь это приведет к тому, что люди потеряют веру в систему. И вы называете это наукой?! Я вам покажу науку. — Он обратился прямо в камеру, держа перед собой рукопись своей статьи. — Здесь у меня содержатся данные, которые без тени сомнения доказывают: вера человека в лечение исцеляет в 99 процентах случаев. Не имеет значения…
— Ерунда! — воскликнул Морган.
— …во что вы верите, если вера ваша крепка. Могу с уверенностью сказать, что если вы положите руку на экран телевизора, пока я держу статью с описанием исследования перед камерой, то вы излечитесь от бессонницы, и если вы поверите в это, то так и случится.
— Вы не сможете этого доказать, — проворчал доктор Морган.
— Смогу. Давайте попробуем. Спорим на тысячу баксов, что по меньшей мере 80 процентов людей, кто сделает это, завтра позвонят и расскажут, как крепко и сладко они спали. Я бы поставил на 99 процентов против некоторого числа неприкаянных душ, которые больше поверят вам. Но здесь у меня чистые научные данные, и держу пари, что люди скорее примут правду, чем мнение любого количества так называемых ученых, прячущих голову в песок при появлении фактов, которые им не нравятся.
— Вы хотите продемонстрировать лечение верой? — вмешалась Шелли. — Прямо здесь и сейчас?
— Почему бы и нет. Лично я уверен в действенности этого метода. И факты это подтверждают. Готов держать пари, что многие люди вне нашей студии тоже в это верят. По всей вероятности, сегодня вечером я могу помочь большему количеству людей, чем вылечил за всю свою медицинскую карьеру.
— Это не то, чем нужно хвастаться, — фыркнул доктор Морган.
— Завтра утром посмотрим, кто здесь хвастает, — парировал Дастин. — Итак, дело в следующем, — сказал он в камеру, и миллионы людей внимали ему. — Если вы страдаете бессонницей, встаньте и подойдите к телевизору. Если вы не можете встать, просто потянитесь к экрану. Я взмахну рукописью три раза, и поскольку вы верите, что так гласит научно разработанный эксперимент двойной анонимности, это подействует — ваша бессонница будет излечена.
— Это просто смешно, — скривился доктор Морган.
— Перед нами будущее медицины, — произнес Дастин. — Принимайте или отвергайте, вы останетесь динозавром. Все готовы? Положите руку на экран! Потянитесь к силе науки! На счет три… Один… два… три! — Он трижды взмахнул рукописью. — Ваша бессонница уходит. Теперь идите спать, добрых вам снов. Завтра утром позвоните мне и расскажите, как вам спалось.
Слева раздалось необычное мягкое шуршание, Дастин тут же повернул голову и увидел, что Шелли сползает с кресла, безвольно свесив голову набок. Вместе с доктором Морганом они бросились и успели подхватить ее, пока она не стукнулась о подлокотник. Инфаркт? Инсульт? Годы практики помогли Дастину за несколько секунд определить состояние журналистки. Она в полном порядке. Просто заснула.
— Ну, доктор, — сказал он Моргану, — какие еще вам нужны доказательства?
Доктор Морган. взглянул на тихонько посапывающую ведущую. Потом на рукопись в руке Дастина.
— Думаю, я бы хотел поподробнее ознакомиться с вашими фактами, — кивнул он.
Перевела с английского Татьяна Мурина
© Jerry Oltion. Quack. 2011. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2011 году.
Стивен БернсЖди!
Президент Соединенных Штатов, явственно взволнованный только что услышанным, подходит сзади к эмиссару Плохих Земель. Наклоняется и нюхает его.
Когда же он выпрямляется, выражение у него задумчивое и озадаченное. Эмиссар в тревоге замирает.
— Сэр? — нервно спрашивает он.
Неожиданно президент обезоруживающе улыбается. Он хлопает эмиссара по плечу:
— Да уж, задал ты мне задачку. Мне необходимо какое-то время, чтобы поразмыслить над ней.
— Конечно, сэр. Это… э-э… очень важная новость.
— Именно. Мой помощник проводит тебя в комнату отдыха, а я пока обдумаю, как реагировать на предложение, которое ты принес.
В глазах эмиссара вспыхивает искорка страха.
— Сэр?
Президент обнимает его за плечи.
— Ты почетный гость Белого дома, друг мой. Здесь тебе не причинят вреда, и ты можешь оставаться столько, сколько захочешь.
И снова легендарное обаяние президента творит чудо. Эмиссар благодарно улыбается и кланяется:
— Благодарю вас.
— О нет, это тебе спасибо. — Он поднимает руку, подавая знак, чтобы посетителя увели, как следует напоили и накормили и одновременно с этим осторожно прозондировали его мозг на предмет полезной информации о враге.
Когда эмиссара уводят, я снова захожу в Овальный кабинет. Президент уже вернулся к своему столу. Он садится медленно и осторожно, словно опасаясь, что все те новости, которыми загружена его голова, вдруг перемешаются.
— Ну? — вопрошает он, когда я предстаю перед ним.
— Он верит в то, что говорит, — отвечаю я.
Кивок.
— Я тоже так считаю.
— Но сам он не видел предлагаемого.
— Нет. Он лишь посланник, — президент пожимает плечами, — и может искренне верить в то, что ему велели сообщить. Но я не оставил бы его хозяина наедине с овцой.
Я усмехаюсь подразумеваемому заключению, что овца наверняка будет изнасилована или съедена — а скорее всего, и то, и другое.
Миг потехи проходит, и президент вздыхает:
— Если все это правда, то перед нами грандиозное…
— Затруднение? — предлагаю я.
— Завернутое в передрягу и посыпанное сверху дилеммой. Любое соглашение приведет…
Именно так он обычно и выясняет мое мнение. Не напрямую, но предоставляя мне возможность вставить слово для обобщения данной ситуации.
— К проблемам?
Он отзывается смехом:
— Милое словечко для обезьяньей ловушки из колючей проволоки[17].
— И все-таки это хоть какая-то возможность.
— Да, но какая? — Он заглядывает мне в глаза. — Ну так как, по-твоему, нам поступить?
Ответ на его вопрос очевиден, хотя он и не из тех, что мне особенно нравятся.
— Нам придется заглотить наживку и все выяснить. То есть сыграть по правилам Вольфа.
— И если предлагаемое существует…
На этот раз подходящего слова я не нахожу. И вместо этого говорю:
— Ты хочешь, чтобы я отправился немедленно. — Это даже не вопрос, а заключение.
— Да. Как можно скорее.
Важность и безотлагательность моей поездки президент подчеркивает, предоставляя мне самолет с пилотом.
Я с облегчением узнаю, что летчиком будет Хлоя — лохматая, не ведающая покоя и не отличающаяся особой почтительностью сука-дворняжка, как она сама представляется. Она любит полеты, живет ради них. В отличие от большинства нашего племени.
— Эй, босс! — весело вопит она, завидев меня. — Ну как, готовы поматросить облака? — и для пущей наглядности покачивает бедрами.
— Готов как никогда, — отвечаю я скорбно. — Я уже переписал завещание.
— Круто! А мне что-нибудь оставили?
На самом деле мы играем. Я летал с Хлоей множество раз. Она лучшая из корпуса летчиков Белого дома. Хотя не то чтобы у нас их так много — мы не слишком доверяем небесам.
— Нет, конечно, — отвечаю я. — Ведь если мы разобьемся, то погибнем оба.
— Тогда лучше не разбиваться.
— Можешь заверить это распиской?
Когда нам навязали Перемену, наша физиология была перестроена, дабы полностью соответствовать физиологии пришельцев, которые нас «освободили». И она, как бы смешно это ни звучало, является частичным отражением и физиологии наших прежних хозяев. Мы стали выше. Теперь нам не составляет труда держаться прямо, а передние лапы превратились в руки с пальцами. Был переделан и речевой аппарат, чтобы мы могли разговаривать.