— И вот появляюсь я. Еще одна говорящая собака.
Печальный кивок.
— Да. Либо мир сошел с ума, либо мы.
— Вы не безумны. Вам многое предстоит узнать. Вы хотите чистую правду или же мне ее подсластить?
Она оборачивается на своих товарищей и потом снова переводит взгляд на меня.
— Полагаю, вам лучше говорить прямо. Мне кажется, мы слишком отупели для тонкостей.
Я ставлю обветшалый армейский стул для нее и другой для себя. Хлоя смотрит на меня в ожидании распоряжений.
— Хватай стул, — говорю я, — и садись рядом со мной. — Я хочу, чтобы Хлоя расположилась таким образом, потому что от нее не исходит никакой угрозы. Напротив, она по-житейски источает расположение к себе, что поможет облегчить разговор.
— Кстати, — говорю я, когда она направляется за стулом, — эта очаровательная девушка — мой пилот Хлоя.
— Собаки и летать умеют? — с сомнением спрашивает Виола Спунер.
— Уж лучше мы, чем свиньи, — со смехом отвечает ей Хлоя.
После того как все расселись, я кратко излагаю историю последних пяти лет. Свою лекцию я адресую Виоле Спунер. Если у меня получится объяснить произошедшее ей, то потом она поможет справиться с ситуацией своим товарищам.
Я, как и просили, прямолинеен.
— Нас, то есть планету Земля, захватили пришельцы.
В обращенном на меня взгляде я читаю вопрос, еще прежде чем она озвучивает его:
— А вы…
— Пришелец? Нет. Но они действительно весьма походили на собак своим видом и поведением. Так вот, они явились, и им не понравилось то, что они здесь обнаружили.
— В смысле?
— Всем заведуют люди, а собаки — домашние животные, имущество, собственность. Для них это было… кощунство. Нестерпимое надругательство. Нечто настолько преступное, что позволить подобному сохраняться для них было непозволительно.
— И что же они сделали?
— Вы должны понять, что, когда это произошло, я и все остальные, жившие в ту пору, были лишь собаками. Поэтому наше понимание — и выводы, которые мы можем извлечь, — до некоторой степени ограничены. Наш вид был для этих существ такими же пешками, как и люди.
Виола Спунер хмурится.
— Вы готовите меня к чему-то плохому.
— Да. По существу, людей списали. Их интеллектуальный уровень до некоторой степени передали нам. Благодаря чему мы обзавелись способностью к речи, образованностью, приобретенными навыками, мыслительными процессами и даже некоторыми манерами.
— Под «списали» вы подразумеваете… — Ей трудно выдавить из себя это слово. — Истребили?
— Да. Сожалею.
Она качает головой, пытаясь постичь катастрофу умом. Ей это не очень удается, так же, как не удалось и нам. Весь первый год мы провели под черной тучей неверия и скорби, обремененные чувством вины, пускай даже от нас ничего и не зависело.
— Почему же они сотворили такое?
— Они считали, что восстанавливают надлежащий порядок вещей. Псовые на вершине, приматы внизу. Они не тронули мартышек, горилл и прочих. Уничтожили только людей. Мерзких, чванливых приматов, свершивших грех становления господствующим видом. И еще они не тронули наших диких собратьев — волки, койоты и прочие остались такими же.
— Это безумие!
— Да, мадам, безумие, — соглашаюсь я. — И мы ни о чем не просили. Нам навязали это для нашей же пользы. — Я воздеваю руки. — Нас изменили и физически. Предоставили способность ходить прямо. Наши лапы превратились в руки. Наш мозг изменился, чтобы работать почти как ваш. Все это было проделано над нами посредством технологии, которую мы так и не смогли понять, и нас швырнули в новую жизнь практически в одночасье. Они проделали все это с нами, со всей планетой, а потом просто оставили, чтобы мы сами разбирались, как сможем.
Виола Спунер глубоко вздыхает, прежде чем спросить:
— А президент. Он — собака?
Я улыбаюсь.
— Он был собакой. Термин, который мы используем для описания того, чем мы стали — «псовек». Сочетание псового и человека. «Собака» теперь считается уничижительным словом.
Она бледнеет.
— Я не хотела вас оскорблять.
Моя улыбка становится шире.
— Я понимаю. Думаю, вам понравится президент Билл. Он смесь колли и лайки, не породистый. Он проницателен и любит пошутить, а как президент старается управлять самой большой и странной стаей, которые когда-либо существовали, и делает все, что в его силах, чтобы сплотить нашу страну.
Она качает головой.
— Это похоже на плохое кино.
— «Планета собак», — с усмешкой предлагает Хлоя. — «Рассвет псов».
— Не настолько уж все и плохо, — тоже посмеиваясь, говорю я. — Вот только гарантии счастливого конца нет.
— Или попкорна, — соглашается Хлоя.
Я наклоняюсь вперед, сожалея, что приходится обрывать миг веселья, но мне неизвестно, сколько у меня остается времени на общение с ней, а у меня есть вопросы, требующие ответа.
— Так как же вы здесь оказались?
— Волей случая, как я понимаю. — Она корчит мину. — Хотя не знаю, счастливого или же нет. Судя по тому, что вы только что рассказали мне, во время вторжения мы находились в нескольких километрах под землей, проводя долгосрочное исследование экосистемы комплекса пещер.
Пожалуй, это все объясняет. В первые дни поступали сообщения о людях, которым удалось избежать «списания», поскольку они находились в глубоких шахтах. Сообщения из Китая и Южной Африки считались вполне достоверными, из других же мест не столь надежными. Во всех случаях, о которых я знал, люди, обнаружившие по выходу наружу вместо людей псовеков, впадали в истерику и в последующем хаосе не выживали.
— И что произошло, когда вы вышли?
— Говорящие собаки… — Взгляд искоса. — Простите, псовеки схватили нас и взяли в плен. — Она прикоснулась к своему лицу. — Они не особенно миндальничали. Нас привели сюда, заперли, и с тех пор мы здесь и сидим.
— Возможно, слово «собаки» как раз и уместно для ваших тюремщиков, — говорю я, чтобы несколько разрядить атмосферу. — В этом районе перед Переменой находился оплот движения «Патриоты крови».
— Я помню их. Кучка сепаратистских параноиков, борцов за выживание. — Она грустно усмехается. — Конечно, так я воспринимала их, всю свою жизнь слушая NPR и сотрудничая с Южным центром правовой защиты нищеты[21].
— SPLC несколько уменьшился по сравнению с тем, каким был раньше, NPR же практически не изменилось, — говорю я ей. — Ваше описание очень точное. Некоторые псовеки этого района подхватили дело своих хозяев, организовали стаю — милицию — и захватили власть. Когда это произошло, мы оказались не готовы. И теперь мы большей частью стараемся лишь сдерживать их. Как это характерно для районов, управляемых фанатиками, все здесь разваливается. Вольф хочет использовать вас и ваших друзей, чтобы предотвратить полный крах. Вождь всего этого дерьма — самозваный генерал Вольф.
— Вы здесь потому, что он утрачивает свою власть?
— У него проблем выше головы, и он хочет продать вашу безопасность.
— Мы всего лишь товар?
— Больше у него ничего нет. Помните Северную Корею? Вот здесь нечто вроде нее. Основное ядро — фанатичные верующие, а население жмется по углам. Инфраструктура рушится. Постоянная нехватка продовольствия, воды и топлива. Энергетическая система разваливается. Остальная же страна продолжает традицию рынка, что была до Перемены. А здесь экономическая черная дыра. Мы отказывались от всех предложений торговать с Вольфом. Но вы — то предложение, от которого, как ему представляется, отказаться не сможем.
— Продажа… — Она хмурится. — Вы сказали о продаже нашей безопасности.
Я киваю.
— Что это означает?
— Эта фраза прозвучала, когда нам сообщили о вашем существовании. Что до ее смысла… — Я поднимаюсь. — Я собираюсь узнать об этом.
Она поднимает на меня глаза.
— Вы нас вытащите отсюда?
— Я не знаю, смогу ли, — не скрываю я.
Взмахом руки она указывает на своих товарищей.
— Мы умираем здесь.
При ответе мне трудно сохранять спокойствие:
— Я знаю.
Когда мы возвращаемся в зал, Бадди уже не один. Он забился в угол, изгнанный новыми посетителями. Вид у него испуганный и измученный.
— Трогательные создания, а? — говорит Вольф, когда Хлоя закрывает за нами дверь.
— Печально, конечно, — отвечаю я, впервые видя правителя Плохих Земель воочию. Все его изображения, распространяемые отсюда, несут на себе печать пропаганды. На каждом из них он выглядит, будто позирует для памятника или же словно аверс на монетах.
На деле же он менее выразителен. Не такой крупный. Старее. Челюсти у него обвислые и убелены сединой. Вольф восседает на штуке, которую можно описать не иначе как паланкин. Я сразу же задумываюсь, носят его для вычурности или же он не может ходить. По сторонам и позади него стоит охрана — тоже доберманы, с электрошокерами, дубинками и холодными отталкивающими взглядами.
Вольф жестом приглашает нас сесть (чтобы не приходилось поднимать на нас глаза, ясное дело). Я подтаскиваю стул и устраиваюсь напротив него. Хлоя размещается сбоку и чуть позади меня.
— Билл не стал терять время с посланцем, — ухмыляется Вольф.
Я пожимаю плечами.
— А зачем тянуть? У нас есть средства для быстрого и эффективного передвижения. — Это отклонение от темы и укол: в нашем распоряжении есть самолеты и летчики, а у него нет.
— Наверняка они вам очень нужны.
— Мы хотели убедиться в их существовании.
Глаза его собираются в линию:
— Моего слова недостаточно?
Как легко и приятно было бы ему сообщить, что цена его слову — как остаткам в кошачьем лотке после съеденной мышки, но уклонение от прямого ответа на вопрос его разозлит не меньше:
— Вы наверняка ожидали, что кто-нибудь явится посмотреть на них. Может, не столь быстро, но все равно придет.
Он хмурится и выдавливает улыбку.
— Итак, вы видели мой небольшой зверинец.
— Видел.
— И?
Я развожу руками: