— Филип.
Хмурое, озадаченное выражение скользнуло по ее некогда красивому лицу.
— Кажется, я когда-то знала человека по имени Филип. — Она помолчала и улыбнулась: — У тебя замечательный костюм.
— Спасибо.
— И мне очень нравится твой голос, — продолжала она. — Он звучит, как колокольчики у нас на веранде, когда дует летний бриз.
— Я рад, что тебе нравится, — сказало создание, которое когда-то было нашим сыном.
— Ты умеешь петь?
Он пожал плечами, и по всему его телу пробежали блики отраженного света ламп.
— Даже не знаю, — признался он. — Никогда не пробовал.
— Ты, наверное, проголодался, — сказала она. — Хочешь, я приготовлю тебе поесть?
Я толкнул его локтем и коротко качнул головой: «Нет». Джулия уже дважды устраивала на кухне пожар, после чего я стал заказывать еду на дом.
Он понял.
— Нет, спасибо. Я уже поужинал.
— Как жаль! Я хорошо готовлю.
— Готов поклясться, у тебя замечательный денверский пудинг.
Когда-то это был его любимый десерт.
— Самый лучший, — подтвердила она, сияя от гордости. — Вы мне нравитесь, молодой человек. — Затем озадаченно сдвинула брови. — Ты ведь человек, не так ли?
— Да, я человек.
— Сегодня Хэллоуин?
— Еще нет.
— Почему же ты в маскарадном костюме?
— Тебе, правда, интересно?
— Очень, очень интересно. — Внезапно она вздрогнула. — Холодно стоять в дверях босиком. Ты не против, если я залезу под одеяло и тогда мы поболтаем? Ты можешь сесть возле кровати, нам будет хорошо и уютно. Джордан, не приготовишь ли мне горячего шоколада? И предложи также… Я забыла твое имя.
— Филип.
— Филип… — повторила она, хмурясь. — Я уверена, что когда-то очень давно знала человека по имени Филип.
— Я тоже в этом уверен, — тихо сказал он.
— Ну что, идем?
Джулия вернулась в комнату и забралась на кровать, которая когда-то принадлежала Филипу, подложила под спину подушки и укрылась шерстяным одеялом и вязаным пледом.
Он вошел следом и встал у кровати.
— В ногах правды нет, молодой человек, — сказала ему Джулия. — Возьми стул.
— Благодарю.
Он взялся за спинку стула, на котором сидел много лет назад за компьютером, когда писал свою диссертацию, подкатил к кровати и сел.
— Джордан, мы, пожалуй, выпили бы горячего шоколада.
— Я не знаю, захочет ли наш гость, — ответил я.
— С большим удовольствием, — сказал Филип.
— Вот и отлично! Джордан, принеси на подносе две чашечки: одну мне, вторую для… Простите, как вас по имени?
— Филип.
— А ты можешь звать меня просто Джулия.
— А можно мне называть тебя мамой? — спросил он.
Она озадаченно сдвинула брови.
— Зачем это?
Он дотянулся и нежно взял ее за руку.
— Просто так, Джулия.
— Джордан, — сказала она, — сделай мне, пожалуйста, горячего шоколада. — Затем повернулась к Филипу. — А вы не хотите, молодой человек? Вы ведь человек, не так ли?
— Человек. И всегда им останусь.
Я отправился готовить шоколад, не дожидаясь, пока Джулия начнет все заново. На кухне я смешал в кастрюле очень большую порцию — сам не знаю зачем: им-то надо всего ничего, а сам я шоколад не пью. И уже собрался налить две чашки, но представил себе его руки и пальцы и решил, что из кружки ему будет удобнее. Поэтому взял старую сколотую кружку с логотипом «Питонов», которую сын подарил мне на день рождения, когда ему было то ли девять, то ли десять. Думаю, он целый месяц копил на нее карманные деньги. С минуту я с любовью смотрел на эту кружку, гадая, узнает он ее или нет. Затем вдруг вспомнил, кто, точнее «что», будет из нее пить, и решил заняться делом. Весь процесс, от начала до конца, занял у меня три, от силы четыре минуты. Я поставил чашку и кружку на поднос, положил ложку для Джулии (с некоторых пор она стала размешивать все подряд) и добавил пару свернутых салфеток. Затем взял поднос и пошел в спальню.
— Будь добр, поставь на стол, Джордан, — попросила Джулия, и я пристроил поднос на тумбочку.
Она живо повернулась к Филипу.
— И какие же они?
До сих пор не знаю, как должна отражаться мечтательность на таком лице, как у него, но тогда оно было именно таким.
— Это самые прекрасные существа, какие я когда-либо видел, — сказал Филип звенящим голосом. — Я бы сказал, что они прозрачные, но это не совсем верно. Их тела разлагают солнечный свет, как призма, и когда они летят, то отбрасывают вниз, на землю сотни разноцветных, радужных лучей.
— Как они, должно быть, прекрасны! — воскликнула Джулия. Такого оживления я не видел уже много месяцев.
— Они собираются в стаи, состоящие из десятков тысяч особей. Словно в небо взмыл огромный калейдоскоп; отбрасываемые ими яркие, все время меняющиеся блики сплошь покрывают пространство, равное по площади небольшому городу.
— Замечательно! А что они едят?
— Этого никто не знает.
— Никто-никто?
— На всей планете нас не больше сорока человек, и ни один до сих пор не забирался в хрустальные горы, где гнездятся эти существа.
— Хрустальные горы! — повторила она. — Какая чудная картина!
— Ты не представляешь, насколько это удивительный и прекрасный мир, — продолжал Филип. — Там такие растения и животные, которых не увидишь даже в самых фантастических снах.
— Растения? — переспросила она. — Что необычного может быть в растениях?
— В гостиной рядом со старым фортепьяно… которое, думаю, все так же фальшивит… я видел комнатные растения, — сказал он. — Ты никогда с ними не разговаривала?
— Разговаривала, — ответила Джулия, одаряя его улыбкой. — Только они не отвечают.
Он улыбнулся:
— А мои отвечают.
Она сжала его кисть обеими руками, словно боялась, что он может уйти.
— О чем они говорят? Готова спорить: о погоде!
Он покачал головой.
— В основном они обсуждают вопросы математики или философские проблемы.
— Когда-то я слышала о подобных вещах, — сказала она и добавила чуть растерянно: — Во всяком случае, мне так кажется.
— У них нет чувства самосохранения, поэтому их не волнуют ни опыление, ни дожди, — продолжал Филип. — Свой интеллект они используют для решения абстрактных проблем, потому что, с их точки зрения, все проблемы абстрактны.
Я не удержался и громко спросил:
— Они действительно существуют?
— Да, они существуют.
— А как они выглядят?
— Они не похожи ни на одно земное растение. У большинства из них полупрозрачные цветы, и почти у всех есть протрузии — жесткие выбухания, своего рода мельчайшие веточки, которые трутся друг о друга. Таким способом растения общаются.
— Значит, ты разговариваешь звонкими трелями, а они легкими щелчками? — уточнила Джулия. — Как же тогда вы друг друга понимаете?
— Первые исследователи потратили полвека, чтобы понять значение их щелчков. Теперь мы общаемся через компьютер, который принимает сообщения, переводит их и воспроизводит на нужном языке.
— Что же можно рассказать растению?
— Пообщавшись с ними сколько-нибудь продолжительное время, начинаешь понимать, почему человечество так упорно борется за выживание. Для растений ничто не имеет решающего значения. Они ни к чему не стремятся, ничто их не заботит — даже любимая математика. У них нет ни надежд, ни мечтаний, ни целей. — Он помолчал. — Тем не менее они живут.
— Хорошо бы… — начал я и осекся. У меня чуть не сорвалось с языка, что я тоже хотел бы увидеть такое растение.
В этот момент Джулия потянулась к чашке, но то ли зрение у нее затуманилось, то ли рука дрогнула (в последнее время глаза и руки частенько ее подводили): чашка зашаталась и едва не опрокинулась. Я и глазом не успел моргнуть, как длиннющие пальцы Филипа метнулись вперед и удержали чашку; на поднос упала лишь пара капель.
— Спасибо, молодой человек, — поблагодарила Джулия.
— Не за что. — Он бросил на меня красноречивый взгляд: «Что бы ты ни думал, но двенадцать лет назад подобный фокус мне ни за что бы не удался».
На короткое время наступила тишина, которую нарушила Джулия:
— Разве сегодня Хэллоуин?
— Нет, Хэллоуин еще не скоро.
— А, верно! Ты носил этот костюм в том, другом мире. Расскажи мне еще о тамошних обитателях. Какие там звери?
— Одни очень красивы, другие огромны и ужасны; есть еще мелкие и очень изящные существа, но все они совершенно непохожи на тех, что ты видела. Ты даже представить себе не можешь, какие они.
— А там есть… — она задумалась, — не могу вспомнить название…
— Не торопись. — Он нежно похлопал ее по руке, успокаивая. — Я здесь до утра.
— Не могу вспомнить, — пожаловалась Джулия, чуть не плача. Она напряглась всем телом, будто пыталась задержать ускользавшее от нее слово. — Большое, — произнесла она наконец. — Оно было большое.
— Слово? — спросил Филип.
— Нет, — покачала она головой. — Животное.
Он задумался.
— Ты имеешь в виду динозавров?
— Да! — На ее лице отразилось облегчение: наконец-то пропавшее слово нашлось.
— Там нет динозавров, это земные создания. Зато у нас есть зверь, который больше любого динозавра. Он настолько велик, что на всей планете у него нет естественных врагов. А раз некого бояться, то и скрываться ему нет нужды, поэтому он светится в темноте.
— Всю ночь? — захихикала она, как девчонка. — Но раз зверь не может выключить свет, как же он тогда спит?
— А ему и не надо выключать… — Филип разговаривал с ней, как с ребенком; впрочем, в какой-то степени она им и была. — Поскольку он светится на протяжении всей своей жизни, то это его нисколько не беспокоит и не мешает спать.
— А какого он цвета? — спросила Джулия.
— Когда он голоден, то светится темно-красным. Когда разъярен — ярко-синим. А когда ухаживает за своей дамой, — Филип улыбнулся, — то ослепительно желтого цвета и бешено пульсирует, как огромная, высотой в пятьдесят футов, лампа-вспышка.
— Ах, как бы мне хотелось его увидеть! Это, должно быть, прекрасное место — мир, где ты живешь!