— Да? А разве не ты через два дня покидаешь родную планету навсегда? Или ты намерен взять меня с собой? Ну-ка, расскажи, как ты себе все это представляешь?
Я потянулся к стоящей на столике бутылке виски. Мы выпили почти все, но на донышке еще чуть-чуть оставалось.
— Не только по моей вине мы не стали духовно близкими людьми, — сказал я. — Ты с самого начала поняла, что я от тебя без ума, а сама даже ни разу… А-а, пошло оно все куда подальше! — Я осушил бутылку. — Что, черт возьми, тебе от меня надо? Ну-ка, давай! Только ты ведь наверняка ничего не скажешь.
Мэри в бешенстве схватила меня за руки, и я выронил бутылку. Освободившись от захвата, я сжал ее запястья, но она успела до крови расцарапать мне плечо. Когда же я попытался ее оттолкнуть, Мэри повалила меня на спину и уселась сверху.
Само собой, после этого нам оставалось только забыть о ссоре.
В ту ночь я так и не смог заснуть. Чего не скажешь о Мэри. Она сообщила, что будет спать — и тут же уснула, а я сидел еще не один час, разглядывая в лунном свете ее лицо.
Какие у нее резкие черты и какие сильные чувства скрываются за ними, думал я. Лицо Мэри было энергичным, властным и непреклонным. Ни малейшей черточки, которая говорила бы о готовности к компромиссу, я так и не заметил. Определенно, я влюбился не в ту женщину. А ведь послезавтра я действительно улечу отсюда навсегда. Всю свою сознательную жизнь я стремился именно к этому, и никакого запасного плана у меня не было.
За то короткое время, что прошло после моего отлета с Земли, я так и не успел разобраться в своих чувствах к Мэри, не говоря уже о том, чтобы понять, как она ко мне относилась. Я любил ее, но мне не нравились ее хулиганские замашки, задиристая манера речи, самонадеянная уверенность в том, будто я сделаю все, что она захочет. Я страстно желал ее, и в то же время сильнее всего мне хотелось бы больше никогда ее не видеть. У меня были средства, и вся Вселенная открывалась передо мной. Мое будущее предопределено.
Но, Бог свидетель, попроси она меня остаться, и я не задумываясь послал бы все чудеса Вселенной подальше.
Ради нее.
На следующее утро мы совершили гиперпереход в Голуэй и осмотрели его остеклованные развалины.
— Наиболее упорным сопротивление было на западе Ирландии, — рассказывала Мэри. — Одна за другой все страны Земли просили мира, о примирении заговорили даже в Дублине, и только мы продолжали сражаться. Тогда пришельцы вывели на геостационарную орбиту боевой корабль и применили против нас свое странное оружие. Этот прекрасный город-порт превратился в стекло. Прибой выбрасывал суда на берег, где они разбивались вдребезги. Кафедральный собор рухнул под собственной тяжестью. С тех пор здесь никто не живет.
Дождь на время прекратился. Между порывами шквалистого ветра, который в этой части страны волнами накатывается с Атлантики, наступило короткое затишье, и в тысячах стеклянных граней ослепительно засверкало солнце. Наступившая тишина давила, как тяжелая рука, внезапно опустившаяся на плечо.
— По крайней мере, здесь пришельцы никого не убили, — неуверенно возразил я.
Я принадлежал к поколению, считавшему, что завоевание Земли пришельцами в конечном счете обернулось для нас благом. Мы стали здоровее, богаче и счастливее, чем наши родители. Нам больше не нужно опасаться экологической деградации планеты и истощения природных ресурсов. Что и говорить, в результате их вмешательства мы стали намного совершеннее…
— Странное милосердие — избавить жителей Голуэя от мгновенной смерти, но заставить их перебраться в сельскую местность. Без каких-либо средств к существованию, только в той одежде, которая была на них в момент нападения. Как, скажи на милость, могли бы выжить все эти врачи, юристы, клерки?.. Кто-то, несомненно, занялся разбоем и насилием, но остальные брели из последних сил до тех пор, пока не падали замертво прямо на шоссе. Я могла бы дать тебе посмотреть тысячи и тысячи часов видеозаписей, относящихся к Великому Голоду, но боюсь, ты просто не выдержишь. Еды не было — ее нельзя было купить ни за какие деньги, зато благодаря пришельцам, разрушившим земную экономику с помощью своих нанобезделушек, у всех людей имелись подключенные к зрительным нервам видеофиксаторы… Очень полезное устройство — особенно если захочешь запечатлеть, как умирают от голода твои дети.
Мэри была не права: экономический коллапс устроили не пришельцы. Мне это было доподлинно известно, поскольку в университете я изучал экономику. Равно как и историю, и потому знал, что война была навязана пришельцам. И все равно я не находил подходящих слов, которое могли бы как-то подействовать на Мэри. В моей душе просто не было того огня, который жарко пылал в ее сердце.
— Но ведь жизнь изменилась в лучшую сторону, — слабо возразил я. — Взять хотя бы то, что пришельцы сделали для…
— Это просто щедрость завоевателей, которые швыряют в пыль медяки и смеются, глядя, как холопы дерутся друг с другом из-за каждого гроша. Они улыбаются, пока мы стоим перед ними на коленях, но достаточно кому-то из нас выпрямиться во весь рост и послать их к черту… Вот увидишь, как быстро все изменится.
Мы остановились на ланч в пабе, а после взяли хоппер до озера Лох-Гартан. Оттуда на велосипедах отправились дальше в глубь страны — в сельскую местность, которая никогда не была особенно густо населена. Теперь же нам попадались одни только развалины домов, покинутых четверть века назад. Дороги плохо замощены, большинство и вовсе оставалось ухабистыми проселками, но вокруг было так красиво, что хотелось плакать. Погода стояла замечательная: светило солнце, в голубом небе курчавились редкие облака. Тяжело нажимая на педали, мы поднялись на вершину холма к древней каменной церкви, крыша которой провалилась столетия назад. Вокруг теснились заброшенные, заросшие полевыми цветами могилы.
У входа на кладбище лежал Камень Одиночества.
Огромный продолговатый Камень был упавшим менгиром — одним из тех столбообразных мегалитов, которые встречаются на всей территории Британских островов. Неведомые племена воздвигли их еще в эпоху неолита, причем назначение большинства сооружений до сих пор остается неизвестным. В одних районах массивные каменные столбы стоят группами, образуя круговые ограды — кромлехи, в других встречаются только одиночные менгиры. На одном конце Камня Одиночества, том, который когда-то был верхним, еще виднелся полустершийся спиралевидный рисунок. Камень был настолько большим, что на нем мог в полный рост поместиться взрослый мужчина.
— Что нужно делать? — спросил я.
— Ложись, — велела Мэри.
Я подчинился.
Вытянувшись на Камне Одиночества, я закрыл глаза. Пригревало солнце, среди цветов лениво жужжали пчелы. Мэри немного отступила от камня и запела:
Пали в сраженье три льва,
Я осталась одна, одна…
Это был «Плач Дейдры» — песня, которую я впервые услышал на концерте в пабе «Заскочил — опрокинул». По древней ирландской легенде, Дейдра с детства была предназначена в жены королю Ульстера Конхобару. Но, как это часто бывает, девушка полюбила молодого героя Найси, сына Уснеха, и стала его женой. Спасаясь от гнева короля, Найси с Дейдрой и два его брата Ардан и Андле были вынуждены бежать в Шотландию, где некоторое время жили мирно и спокойно. Но мстительный старый король обманом заманил их назад в Ирландию, пообещав полное прощение всем четверым. Когда беглецы вернулись в Ульстер, вероломный Конхобар приказал убить трех сыновей Уснеха и овладел Дейдрой.
Поглотила трех соколов тьма,
И теперь я одна, одна…
Дейдра-мученица, как ее часто называют, стала символом Ирландии — прекрасной, страдающей от несправедливостей страны, знававшей и счастливые дни, которые, похоже, уже никогда не вернутся. О реальной, живой Дейдре, ставшей прототипом такого количества легенд, что, будь каждая из них камнем, ее погребальная пирамида поднялась бы до самых облаков, мало что известно. Согласно легендам, Дейдра-мученица покончила с собой, но ее история получила неожиданное продолжение. Коварство Конхобара привело к кровопролитной войне, а допущенные в ее ходе жестокости, в свою очередь, вызвали новые войны. И так по сей день.
Впрочем, вся эта череда несправедливостей и взаимных обид выглядит подозрительно стройной.
Разбудили брани грозы
Глад, изгнание и слезы.
Ей-богу, создатель «Плача Дейдры» был бардом из бардов.
Впрочем, все это я вспомнил потом. Тогда я даже не думал о легенде. Стоило мне лечь на холодный камень, и я почувствовал, как все невзгоды Ирландии наполняют каждую клеточку моего тела. Камень Одиночества очаровывал, словно источник в Буррене. Говорили, что он способен излечивать от ностальгии, поэтому во времена голода и невзгод эмигранты, навсегда покидавшие Ирландию, проводили на нем последнюю ночь на родной земле. Мне же, распростертому на упавшем менгире, казалось, что все страдания, от которых эти люди когда-то избавились, перетекли в мое тело. Каждую их горькую утрату я ощущал как свою. Не в силах справиться с чувствами, я начал всхлипывать и в конце концов разрыдался. Я уже почти не понимал, о чем пела Мэри, хотя ее голос звучал по-прежнему громко. Разобрал я только последние слова:
Разройте его могилу
Глубоко, до самого дна,
Положите меня с моим милым —
Я здесь не останусь одна…
На этом песня закончилась. Осталась лишь звенящая тишина, гулко отдававшаяся во мне с каждым ударом сердца.
А потом Мэри сказала:
— Теперь, я думаю, ты готов кое с кем встретиться.
Мэри привела меня к какому-то неопределенного вида зданию из шлакоблоков. Она вошла первой. Кое-как преодолев страх, я последовал за ней. Внутри было так темно, что я споткнулся о порог, но потом мои глаза привыкли к недостатку освещения, и я понял, что нахожусь в баре. Не в уютном и приятном пабе, куда приходят пообщаться семьями, где взрослые чинно сидят за кружкой пива, а дети тянут безалкогольные напитки, а именно в баре — заведении, куда мужчины отправляются, чтобы надраться. В воздухе пахло паленым ирландским виски и прокисшим пивом. Дверь сортира была сорвана с петель, и никто не потрудился повесить ее на место. По-видимому, Мэри была первой женщиной, появившейся в этом странном и зловещем месте за долгое-долгое время.