Рукам было тепло. И животу.
И на душе тоже.
Засыпая в обнимку с меховым тельцем, Маша сонно решила называть зверька Пушистиком.
Тополь настойчиво скребся ветками в окно, что-то тревожно шептал под ветром, а ей всю ночь, как в детстве, снились цветные сны.
Следующую неделю Машенька провела в задумчивости. Сисадмин Володя, между прочим, решил, что она на него обижена за исчезновение из пивной, и пытался загладить вину. Абсолютно напрасно. Маша его едва замечала. Она выполняла работу — и тотчас забывала о ней; она перестала всматриваться в лица и вслушиваться в разговоры. Она жила на своей волне, как будто ее внутренний приемник наконец получил сигналы точной настройки и теперь жадно ловил передачи из эфира. Все в ее жизни стало осмысленным, но смысл этот отличался от прежнего. Как будто Машенька влюбилась.
Вот только любовь здесь была ни при чем.
Деревья на улицах оделись свежей листвой. Нежно пахли цветущие абрикосы, усыпая землю белым конфетти лепестков. Весна! Гулять бы и гулять, да не одной, а вдвоем, целуясь в скверах под каштанами, тая от сладких предчувствий…
После работы Маша спешила домой.
Она невидимкой проскальзывала по коридору коммуналки — даже к тетке Зое она больше не заглядывала — и скрывалась от мира в своей комнате, как в волшебной шкатулке.
Пушистик, словно собака, чуял ее появление и встречал у порога. Ластился, льнул к ногам, терся мордой о колени. Он сильно вырос и напоминал теперь диванный валик на куцых лапках. Двигался он по-прежнему то ползком, то перекатываясь, притом довольно быстро.
Девушка переодевалась в домашнее, ставила чайник, заваривала себе чай и приступала к кормлению питомца.
Это в первые пару дней зверек был так голоден, что жрал все подряд и уничтожил три стопки книг под столом в Машино отсутствие. Теперь же он стал разборчивым. Сильно оголодав, Пушистик мог откушать сам, но обычно ждал Машу. Ему нравилось есть из ее рук. У них выработался вечерний ритуал: не простое поглощение пищи, а целое действо.
Маша влезала на высокую лестницу, которой раньше не видела применения, и наугад вынимала томики с полок.
— Вот эту хочешь? А эту? Или вон ту?
Откуда Пушистик знал, придется ли ему по вкусу книга, Машенька не задумывалась. Она приняла повадки любимца как данность.
На большинство книг Пушистик не реагировал вовсе. Если книга ему не нравилась, презрительно фыркал. Но стоило Маше угадать, под какой обложкой сегодня прячется лакомство, зверек устраивал целое представление. О, на это стоило посмотреть!
Он пищал и закатывал глаза. Он подпрыгивал и опрокидывался на спину, потешно дрыгая лапками. Он бросался к подножию лестницы, пытался взобраться по ней и даже влезал на первую ступеньку, но тотчас скатывался с нее и верещал негодующе.
Наконец Машенька, смеясь, нисходила по лестнице. Пушистик тотчас прекращал показную истерику. Девушка ставила на табуретку рядом с диваном чай и сладости, забиралась на диван с ногами, брала к себе Пушистика и открывала первую из выбранных книг. Зверек довольно урчал у нее под боком.
Книги бывали самые разные. Пушистик предпочитал сбалансированное питание.
Тонкая книжка в мягкой обложке шла для разминки, как салат.
— Джеральд Даррелл, «Шорохи земли», «Под пологом пьяного леса», — озвучивала Машенька.
Пушистик деликатно подталкивал ее рыльцем, Маша выпускала книгу из пальцев, и зверек медленно заглатывал. Когда последний край корешка скрывался внутри, по телу Пушистика проходила судорога, он обмякал и распластывался, словно подушка. Девушка ласково гладила клочковатый мех. Ей становилось необъяснимо хорошо. На несколько минут она вместе с Пушистиком проваливалась в сытую дрему. Грезились ей тропические леса, где большеглазые существа, похожие на тонколапых обезьянок, смотрели на нее из влажной зеленой тьмы…
— «Война и мир», том второй, — сообщала Маша, очнувшись от дремоты. От книги исходил слабый пряный дух плесени. — Лев Николаевич Толстой… Ага, проходили в школе… Ничегошеньки не помню. Ты уверен, что хочешь?
Пушистик отвечал утвердительным писком. Маша заламывала переплет толстому тому, выворачивала обложку, как куриные крылышки при разделке тушки. Смачно хрустел корешок, и Пушистик вздрагивал от нетерпения. Книга была сделана прочно. Маша бралась правой рукой за книжный блок, левой — за переплет, поддевала корешок пальцем и тянула изо всех сил. Применять ножницы ей казалось неправильным. Наконец трудная добыча поддавалась, трещала марля, скрепляющая переплет с книгой, и прошитая стопка тетрадей книжного блока представала голенькой, как очищенный апельсин.
Пока Пушистик чавкал классиком, Маша лениво перебирала прочие книги.
Роджер Желязны, «Князь света»… эзотерика, что ли? Заглядывать внутрь было неохота. Нил Гейман, «Американские боги». Святослав Логинов, «Многорукий бог Далайна»… Девушка хмыкала: похоже, сегодня ее любимец выбрал на второе сплошь религиозное чтиво. Тут Пушистик сглатывал, и последний краешек «Войны и мира» исчезал у него внутри, по мохнатому пузику шла волна перистальтики, а Машеньку накрывало теплым облаком. В сонном брожении ума чопорные бледные дамы, сплошь в длинных платьях, тянули руки к обезьянкам; раздавались взрывы, и пороховой дым затягивал зеленые джунгли…
После второго блюда Маша засыпала надолго. Пушистик грел ей бок, а разум девушки блуждал в иных реальностях. Сны были яркими, но непонятными. Боги древних пантеонов, люди будущего и современности мирились, ссорились, соперничали, сражались и устраивали друг другу ловушки. Стрельба, взрывы, погони… Какой-то страшный обожженный человек куда-то брел, шлепая ногами в опорках по дымящейся жиже…
Вынырнув из диких выкрутасов сна, Маша долго трясла головой и пила остывший чай. Пушистик требовательно мурлыкал, просил сладкого, и девушка тянулась за совсем тоненькой книжицей в твердой обложке.
— Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».
Она помнила эту книжку.
После шестого, кажется, класса учительница литературы дала им список для внеклассного чтения на лето. Тогда Маша еще не понимала, что чтение книг в жизни не пригодится. Экзюпери дома имелся: Маша соблазнилась картинками.
«Маленький принц» ее чудовищно разочаровал. Сказка была непонятная, вместо приключений — дурацкие разговоры, вдобавок она ничем не закончилась… а может, Маша не долистала ее до конца.
Девушка морщила нос:
— Малыш, не ешь, это невкусно! Найдем тебе другой десерт, а?
Пушистик громко пищал. Он хотел эту.
Маша со вздохом разламывала переплет, как вафлю. Зверек глотал лакомство, и Машенька смутно отмечала, что он за сегодня увеличился в размерах. Мобильник показывал полночь, девушка с тяжелой головой брела в ванную почистить зубы, а в голове у нее звучал нестройный хор голосов. Люди, боги, обезьянки — все твердили ей: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
— Уйдите! — сердилась Маша. — Это не ко мне. Я тут ни при чем!
Пушистик ждал ее на диване, мурлыкал всю ночь до утра, и Машеньке снился настоящий принц — такой, какого она хотела бы встретить, с ласковыми глазами и за рулем иномарки. Он приручал ее, она приручала его, и все было хорошо на их ослепительно белой вилле у берега южного, невозможно лазурного моря…
Минула еще неделя.
Облетел цвет с вишен и абрикосов. Зелень парков и скверов стала пышной после дождей. Каштаны выпустили свечки — нарядные, как для торта. Маша в очередной раз перепутала договоры разных фирм и получила выговор с последним предупреждением. Пушистик очень вырос.
Теперь он был похож на здоровенный рюкзак, какие носят туристы, эдакий плотно набитый цилиндр больше метра длиной. Мордочка размером, как у болонки. Маша больше не могла прочесть выражение карих глаз. Большое тело было обтянуто мелкочешуйчатой грязно-розовой кожей. Кое-где еще встречались пятнышки пестрой шерсти.
Изменилась и Машина комната. Обнажились скелеты полок. Книжные шкафы зияли пустым нутром. От огромной библиотеки осталось десятка два томов — в основном дубликаты или другие издания уже съеденных книг. Под столом валялись немногие недоеденные переплеты и пустые суперобложки, как обертки от шоколада.
Однажды Маша вдруг вспомнила, что тетка Зоя собиралась книжную коллекцию продать, но никаких угрызений совести не ощутила. Впрочем, формально она не нарушила данного слова, ни одной книги за порог не вынесла. И потом, время книг кончилось безвозвратно. Если даже ушлая тетка до сих пор не нашла покупателя, вряд ли их вообще можно сбыть. А обещания не кормить бумажными неликвидами книжного червя с девушки никто не брал.
Да-да, Машенька повзрослела. Игры в Пушистика кончились. Никакие иллюзии больше не отгораживали от нее действительность. Маша отлично понимала, что в ее комнате живет неизвестное науке существо, питающееся книгами… ну и что? Важно другое. Книжный червь набрал нужный вес, и ему пришла пора превратиться в куколку.
Посмотрев утром в зеркало и отчаявшись замазать тональным кремом черные синяки под глазами, Машенька осталась дома. Кажется, она позвонила на работу — сказать, что заболела. А может быть, и нет. Ее внимание было отдано созданию, которое она недавно звала Пушистиком.
Книжный червь лежал под окном, иногда вздыхая. Брюхо его раздулось, и лапки, которые больше не могли поднять тяжелое тело, торчали по бокам, как плавники. Повинуясь интуитивно понятному зову, Машенька поднесла ему томик Пушкина ин-октаво. Червь принял книгу из ее рук, втянул в себя и утомленно закрыл глаза. Девушка ждала, что по туловищу пройдет судорога поглощения, но оно осталось неподвижным. Маша приложила ладонь к округлому боку — и отдернула. Кожа существа была жесткой и горячей. Началось окукливание.
— Я вас любил, — неожиданно для себя произнесла Машенька, — любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем…
Она прижала губы ладонью. Строчки звучали в ее уме:
«Но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно…»