— Это лейтенант Флетчер, он в Испании разгадывает шифры для Уэлсли, — тут же выдал меня с потрохами сэр Чарлз. — Лейтенант Флетчер, перед вами моя жена Моника.
В Испании за столь безрассудную болтливость вообще-то расстреливают; пришлось напомнить себе, что я в Англии.
— Леди, вы само очарование. — Я поклонился и поцеловал ей руку.
— Симпатичный убийца, да еще и с мозгами? — отозвалась она. — Бедняжка Наполеон. Полагаю, против таких мужчин, как вы, у него нет ни малейшего шанса.
Ужин был в патриотическом духе: бифштексы, лук-шалот, печеный картофель, свекла, горчица, портвейн. Все это подавалось на преизящнейших блюдах — в жизни не видывал столько серебра на одном столе. Да, вовсе не к таким кушаньям довелось мне привыкать в Португалии и Испании… Разумеется, за исключением портвейна.
Супруги явно не ладили между собой, но старались соблюдать приличия.
Сэр Чарлз без умолку разглагольствовал о своем шифре из точек и тире, об искровой сигнальной машине. Тем временем леди Моника вздыхала, а то и вовсе устремляла взор в потолок. Вдруг хозяин спохватился, что у него на тарелке остыло мясо. Он живо проглотил бифштекс, попросил у нас извинения и убежал по лестнице так торопливо, словно наверху его ждала любовница… Я уже знал, что любовница эта сделана из латуни, стекла и воска.
Мы с леди Моникой остались тет-а-тет. Ужин продолжался: спаржа, свекольные оладьи и довольно тонкое немецкое вино.
— Хотелось бы немного узнать о вашем прошлом, — сказала она.
И порхнула волшебными ресницами, что на человека, еще совсем недавно скитавшегося в далеких горах Иберийского полуострова, подействовало ошеломляюще.
— Да почти нечего рассказывать. Был капралом, стал офицером. Мне посчастливилось отличиться.
— В шпионаже?
— В математике… Представьте, она помогает воевать.
— Редкий капрал в красном мундире скажет «математика». Скорее от него услышишь «счет», в лучшем случае «арифметика». Вы, видимо, из хорошей семьи. Чем занимались до того, как пошли служить?
— Отец у меня приходской священник, сам я до войны был учителем.
— Готова побиться об заклад на сто гиней, что еще ни одну шлюху вы не удостоили улыбкой.
Да, это правда, но откуда о том знать леди Монике? Застигнутый врасплох, я взял паузу, чтобы собраться с мыслями. Да, я знал, как полагается вести себя в свете, но свет для меня был чужим.
— Я же не приказчик в лавке, чтобы улыбаться направо и налево.
— Рипост…[6] Мои поздравления.
— Почему вы готовы на пари?
— О лейтенант, мужчинам, которые пользуются услугами шлюх, свойственна самоуверенность. Они вообще всех женщин считают продажными, допуская лишь, что одни стоят дороже других. В вас же учтивости больше, чем самоуверенности.
— Вы мне льстите.
— Безусловно. И это повод для ответной лести, но вы им, конечно же, не воспользуетесь.
И тут мне вспомнилось предостережение майора Джордана.
— Лесть в мои обязанности не входит, мэм.
— Да что вы говорите? Но вам не по себе в моем обществе, особенно когда я улыбаюсь, и это льстит мне.
— Скажите, вы помогаете сэру Чарлзу в работе над сингальными устройствами? — неуклюже попытался я сменить тему.
— Вы, конечно, шутите? Чтобы я, да интересовалась проводами, искрами и паровыми трещотками? Помилуйте, о его увлечениях я вспоминаю, только когда он уезжает испытывать свои игрушки, оставляя на меня заботу о Баллард-Хаузе и наших сторожах — бравых солдатах и галантных молодых офицерах.
С этими словами она покинула кресло. Я тоже встал и откланялся.
— В десять вечера разделите со мной ужин? — спросила леди Моника.
— Сожалею, мэм, но я уже собираюсь почивать.
— Так ведь сейчас всего шесть, даже солнце еще не зашло.
— Я просто с ног валюсь от усталости. В последний раз мне удалось поспать на корабле.
Она плавной походкой двинулась к двери.
— Доброй ночи, мэм, — сказал я вдогонку.
В проеме она обернулась.
— Доброй ночи, мой бравый и галантный молодой офицер, — промурлыкала хозяйка усадьбы и на прощание выразительно качнула бедром в мою сторону.
В ту ночь я спал мертвым сном, но, как и всякий солдат в военное время, проснулся еще затемно. Атаки часто случаются на утренней зорьке, поэтому я обзавелся привычкой встречать восход одетым и готовым ко всему. Найти сэра Чарлза не удалось, поскорее свидеться с леди Моникой не входило в мои планы, так что я направился за пределы усадьбы, в лагерь, где меня встретил юный капитан Хартуэлл. В первых лучах рассвета мы обошли расположение.
— Ну как, вы удостоверились, что Баллард-Хауз — не гнездо французских шпионов? — спросил он.
— К сожалению, я ни в ком пока не уверен.
— Ни в ком? Что, даже хозяин у вас под подозрением?
— Хозяева порой раскрывают секреты своим леди в постели. Или вы считаете, что леди подозревать нельзя?
Хартуэлл промолчал — возможно, не нашелся с ответом. Мы прошли еще с дюжину шагов, прежде чем он снова подал голос.
— В моем взводе есть ветеран сражений в Португалии и Испании, он слышал о вас. Говорит, вы из солдат, сумели отличиться.
— Да, сэр, это так.
— Видно, совершили нечто поистине героическое.
— Вы мне льстите. Ничего особого я не совершил.
— Пожалуйста, расскажите! Сгораю от любопытства! Разве вы еще не поняли, как скуп на развлечения Дорсет?
Тут я заподозрил, что в Баллард-Хауз капитана перестали пускать как раз по причине его чрезмерной тяги к развлечениям: юнец волочился за хозяйкой. С другой стороны, он старше меня по чину, а с такими людьми невредно поддерживать добрые отношения.
— Я немного говорю по-португальски и довольно сносно владею испанским и французским. Поэтому, едва сойдя с корабля, я получил капральское звание. Мне дали в помощь двух испанцев из нерегулярных войск и отправили в глубь неприятельской территории.
— Истреблять французских офицеров? — предположил взволнованный Хартуэлл.
— Зарисовывать укрепления, считать солдат, повозки снабжения. Однажды нам встретились двое французских шпионов, занимавшихся, в сущности, тем же, что и мы. Последовала короткая и грязная драка, и живым оттуда ушел только я.
— Ага, так вот за что вы получили второго лейтенанта!
— Ну, подобное там в порядке вещей. Однако на трупе француза я обнаружил секретную депешу, она оказалась крайне важной.
— Выходит, вы совершили подвиг, но получили награду не за него, а за грязные тайны, в которые вляпались ненароком? — разочарованно проговорил Хартуэлл.
— Сэр, при всем моем уважении замечу: на войне секретные депеши зачастую куда опаснее пуль. Если вам доведется побывать на поле боя, вы поймете, чего стоит неведение о следующем шаге противника.
— Отдаю должное вашему опыту, лейтенант, но сам я предпочел бы шпионским играм честную драку.
Та депеша оказалась шифрованной, и я, пока возвращался в расположение наших войск, каждую свободную минуту только и делал, что пытался разгадать код, и наконец справился с этой задачей. В сообщении говорилось, что в штабе генерала Уэлсли засели двое вражеских агентов. Вопреки моим ожиданиям, их не разжаловали с позором и не расстреляли как собак; просто однажды они погибли в мелкой стычке. Что ж, понятно: в штабе генерала Уэлсли не может быть предателей. Вскоре после этого начальство сочло свежеиспеченного второго лейтенанта Флетчера слишком ценным офицером, чтобы подвергать его опасности на полях сражений. Меня перевели в квартирмейстерскую службу и поручили разбираться с французскими шифрами.
Мы уже подходили к конюшне. Я обратил внимание, что над ее крышей поднимаются две трубы; из одной валил дым. Слышался размеренный стук.
— Там паровой двигатель, — сообразил я.
— Терпеть не могу грязную тарахтелку, — проворчал Хартуэлл. — Как и все эти дурацкие поделки.
— Для чего он служит?
— Ни для чего путного, уж поверьте.
— Все же я не откажусь взглянуть.
Я увидел батрака, хлопотавшего у машины высокого давления; вроде тех, что с недавних пор позволяют конкам избавляться от лошадей. Здесь изобретение Ричарда Тревитика вращало ось электростатической машины[7], чьи стеклянные диски терлись о фетровые накладки, а образующееся при этом электричество снималось тонкими серебряными щетками и по клавесинным струнам, обмазанным нутряным жиром и пчелиным воском и натянутым между деревянными столбами, поступало в Баллард-Хауз.
По словам кочегара, конструкция эта работала в течение дня; в сумерках ее глушили, а потом чистили и налаживали. Мы с Хартуэллом уже собирались уходить, и тут мальчишка-батрак спросил, не угодно ли нам взглянуть на «ночную машину». Услышав мое «да», он отворил дверь в помещение, где стояла такая же точно пара механизмов.
— Отсюдова в дом листрический хлюид текёт, вот уж два года как, и хоть бы раз запнулся.
— Постоянный источник электричества? — удивился я. — И для чего же он потребен?
— Сэр, про то хозяину ведомо, а нашенское дело — пар в котле держать. Пар — это будущее, во как! Оченно надеюсь на нем богачество сколотить, с Божией помощью.
— Ненавижу эти гнусные машины! — брюзжал Хартуэлл, когда мы выходили из конюшни. — Известно ли вам, что на некоторых угольных шахтах они уже заменили лошадей?
Передо мной встала новая загадка: для чего в Баллард-Хауз все время поступает заряд? Искровые семафоры работают от вольтовых столбов, значит, электростатические машины нужны для чего-то другого. И это «что-то» бесперебойно действует вот уже два года.
— А что находится вон там, на втором этаже, куда ведут провода? — указал я на дом.
— Моника эту комнату называет вороньей, — ответил Хартуэлл.
Моника? Судя по такой фамильярности, Хартуэллу тоже достались лестные слова от хозяйки поместья. А если учесть, что с некоторых пор он там персона нон грата, эти слова не проскользнули мимо ушей сэра Чарлза.