— Капрал, впредь получше заботьтесь о своем оружии, — вернул я мушкет солдату. — Вам предстоит воевать в Испании, а Испания — это такое место, где, нажимая на спуск, надо твердо знать, что осечки не будет.
Я посетил конюшню и вернулся с фонарем, но не нашел подле дома даже черного пера. Зато под окном валялась оловянная кружка объемом в осьмушку пинты. Такими на кораблях отмеряют порции рома, а сэр Чарлз приноровился топить в них воск для своих клавесинных струн. Птица, которой понадобилось спешно разбить стекло, очевидно, сочла эту увесистую штуковину наиболее ухватистой для своего клюва.
Приблизительно через час провалилась крыша, а к полуночи от Баллард-Хауза остались одни головешки. В комнатах второго этажа накопилось много воска, осветительного масла, поделочного дерева и других горючих материалов, и все это терпеливо дожидалось своего часа. Короче говоря, сэр Чарлз знал, где надо поджигать. Я выставил оцепление и наказал солдатам глаз не сводить с пожарища, но утром, как ни обыскивал развалины, не обнаружил ничего полезного.
Уцелели только два паровых двигателя с генераторами и дневники сэра Чарлза за 1809 и 1810 годы. Я уже знал, что и в этих заметках никаких ценных сведений не содержится. И хотя я записал все, что сохранилось в памяти об искровом семафоре, а также тщательнейшим образом расспросил мастеровых, устройства, собранные благодаря этим воспоминаниям, увы, не заработали. Как же теперь недоставало тех нескольких дней, которые сэр Чарлз обещал посвятить моему обучению.
Сейчас октябрь. На континенте по-прежнему бушует война, и продлится она, уверен, не один год, тогда как будь у нас искровой семафор, мы бы с ней покончили в считаные месяцы.
Продав имение, леди Моника перебралась в Лондон, дабы носить парик и утешаться аристократическим обществом. Меня же тревожат думы о вороне и оружии, что было испробовано на мне, но к счастью, безуспешно. Вероятно, губитель рассудка не годится против человека — он не убьет, разве что ошеломит. В любом случае, завоевание целого мира — непосильная задача для одной вороны.
Такими вот рассуждениями тщусь я себя успокоить, но, будь моя воля, поселился бы в Лондоне, напротив дома леди Моники, чтобы следить за прилетающими и улетающими воронами, и возле окна всегда бы стояло нарезное ружье Бейкера. К прискорбию, вряд ли у меня появится такая возможность.
Эти строки я пишу на борту судна, плывущего в Испанию; я возвращаюсь на войну. Смею надеяться, что Вы с сочувствием прочтете сей пространный отчет о моей необычной миссии, а также уповаю на позволение вернуться к Вам в штаб. Мне теперь хочется лишь одного: делать то, что у меня лучше всего получается, — разгадывать французские шифры. Ведь моя страна все еще сражается, а я, как и Электрика, являюсь живым оружием.
Ваш друг и слуга
мистер Майкл Флетчер,
лейтенант,
57-й полк
Перевел с английского Геннадий КОРЧАГИН
© Sean McMullen. Electrica. 2012. Публикуется с разрешения журнала
«The Magazine of Fantasy & Science Fiction».
Джон Дж. ХемриСабли и сёдла
По всхолмленной равнине продвигалась истязаемая бурей воинская колонна. Впереди — Улисс Бентон; капитан, как и вся его рота, вел коня под уздцы и всматривался в завесу ливня — верен ли путь?
Штатский видит кавалеристов только на церемониях Четвертого июля, в парадном облачении, под гром оркестра; штатскому мнится, что не бывает образа жизни более романтического. Уж кто-кто, а капитан Бентон и плетущиеся следом за ним люди знают, чего стоит эта романтика.
Вот она, настоящая жизнь конника: бредешь по бескрайней прерии, вязнешь в раскисшей земле, скользишь по мокрой траве, и ноют натруженные в долгом походе ноги, и ветер набрасывается, норовя повалить, и свинцовое небо хлещет водой, а та затекает в каждую складку, просачивается в каждый шов, чтобы не оставить на тебе сухой нитки. И надо тащить за повод коня, который, как и ты, от усталости едва жив; жалкий и злой, он временами пытается цапнуть зубами, а то и рвется прочь бешеным чертом, тут оплошаешь — мигом шлепнешься в грязь. В животе пусто, ведь похлебки в такую непогоду не сваришь, а до нее семь дней кряду была только солонина с бобами. Нынче о костре можно только мечтать — придется обойтись размокшими галетами.
И все эти тяготы и лишения — за тринадцать долларов в месяц. Таково жалованье рядового, не очень-то разгуляешься. Прежде платили шестнадцать, но в нынешнем, 1870-м, Конгресс урезал денежное довольствие.
В середине походной колонны вихляли и подпрыгивали на кочках четыре почти порожних фургона — запас провизии был израсходован. Еще двое суток, думал Бентон. Еще два дня пути, и рота вернется в форт Харкер. Единственное утешение — у каждого кавалериста теперь широкополая фетровая шляпа вместо прежней фуражки, нисколько не помогавшей в дождь.
Вдруг засверкало-заполыхало, словно рота очутилась под артиллерийским обстрелом. И пусть лишь на миг, но до того ярко осветили молнии все кругом, что люди жмурились, прикрывали глаза. У Бентона провалилась нога и с силой топнула оземь — так бывает, когда при спуске по лестнице не учтешь высоту ступеньки. Он даже равновесие потерял и не устоял бы, не будь на кулак намотан повод. Нервному скакуну роль костыля не пришлась по душе, и он опять попытался куснуть хозяина.
Кто-то поблизости тихо выругался. Темнота вернулась; напрягая глаза, Бентон высмотрел сержанта Тиндалла.
— Сержант? Вы как, в порядке?
— Так точно, кэпн. Вот только замерз, промок и на ногах едва стою, а в остальном — полный порядок, не извольте беспокоиться, сэр.
— «Хочешь жизни настоящей — в кавалерию вступай», — напомнил Бентон вербовочный лозунг.
— Верно, сэр. В наших краях октябрь всегда неласков. Ох, как не хочется еще одной военной зимы в прериях. А тут еще молнии эти, как будто снова деремся с Джонни Ребом[8]. Похоже, сэр, мы набрели на колонию луговых собачек.
— Ты тоже оступился?
— Так точно, сэр. Подумал, собачки нашкодили, вот только нор нигде не заметил, да в такой каше разве разглядишь…
Люди и кони упорно брели сквозь бурю, потому что ничего другого не оставалось. Но ближе к рассвету, на их счастье, ветер и дождь поутихли, а потом и тучи расползлись, явив неисчислимые звезды. Рота наконец остановилась на отдых, и Бентон, обойдя бивуак, проследил, чтобы солдаты позаботились о лошадях, насколько это возможно, когда всё и вся промокло насквозь. От капитана, как и от сержанта Тиндалла, почти ничего не зависело, они могли лишь подбодрить измотанных бойцов, пообещав, что еще пара дней, и их примет родной форт Харкер.
Лейтенант Гаррет, шедший в хвосте колонны, за фургонами, встал по стойке смирно и четко, как в училище, козырнул, желая привлечь внимание командира.
— Капитан, я распределил оставшиеся галеты среди личного состава.
— Что, галеты нашлись? Отлично.
Бентон потер лоб. Одолевала усталость, и он понимал, что спать ему, как и всем остальным, придется на сырой земле под мокрым одеялом. И все же командиру будет полегче, чем подчиненным, мундир у него добротный, из хорошей ткани. А у нижних чинов форма дешевая, наскоро пошитая в годы гражданской, и военное ведомство не станет обновлять экипировку, пока не кончатся старые запасы.
По штатному расписанию роте полагались два лейтенанта. Но четыре месяца назад лейтенант Рэндалл умер от холеры, и неповоротливая армейская канцелярия все еще не прислала замену. К счастью, с тех пор никто от холеры не слег.
— Хорошая работа, лейтенант. Особенно для офицера-новичка на первых маневрах.
От такой похвалы у Гаррета как будто прибыло сил.
— Благодарю вас, сэр. Однако же сегодня был момент, когда я чуть не ударил лицом в грязь, в прямом смысле.
— Вы о чем? — недоуменно сдвинул брови Бентон. — О тех вспышках?
— Так точно, сэр. Земля вдруг ушла из-под ног, вернее, оказалась не на месте. Кругом меня тоже все оступались — и люди, и кони. Очень странно.
Бентон нахмурился еще сильнее.
— Мне тоже показалось, будто земля чуть сместилась. Как думаете, лейтенант, это не землетрясение?
Гаррет осмотрелся, словно ища подтверждение догадке командира.
— Сэр, вроде Канзас землетрясениями не славится.
— Насчет Канзаса не скажу, а вот в Миссури лет шестьдесят или семьдесят назад трясло еще как! Там до сих пор помнят. Даже Миссисипи однажды потекла вспять. — Бентон в задумчивости покачал головой. — Ладно, если это и землетрясение, то совсем короткое, и на прерии почти не сказалось. Ступайте, лейтенант, поспите, сколько осталось. Надо отдохнуть — вон как лошади измотаны. Завтра опять в пешем порядке и полегоньку — дадим им оправиться.
— Есть, сэр.
Наступил новый день, безоблачный и ясный. Вставая, Бентон скривился — после мокрой ночевки ныли все кости.
— Доброе утро, кэпн! — протягивая дымящуюся кружку, поприветствовал сержант Тиндалл.
— Кофе? Как вам, сержант, удалось костер развести?
— А я, сэр, старый индейский фокус знаю.
Бентон не сдержал улыбку и принял кружку.
— Лейтенант Гаррет, к вашему сведению: какие бы подвиги ни совершал сержант Тиндалл, все они называются старыми индейскими фокусами.
Гаррет улыбнулся, хотя на его лице тенью лежала усталость.
— Вы, сержант, наверное, знавали немало старых индейцев?
— Так точно, лейтенант, — согласился Тиндалл, оглядывая горизонт. — Кэпн, взгляните-ка туда, — указал он, — вон на те холмы. Они как раз там, где им положено. Стало быть, вчера мы с пути не сбились. — Он щурился, вглядываясь. — Но вроде что-то появилось на одном из них.
Бентон достал бинокль. Холм венчала приземистая башня — и капитан не помнил, чтобы она была там раньше.