ро схарчили, а вот рискну ли я поехать в какой-нибудь мегаполис, ещё неизвестно.
Спал спасатель в мешке, наглухо закрывши горловину. От завтрака отказался, так что вышли мы, едва начал брезжить тусклый свет.
Я почти бежал, хотя и понимал, что бегать по зарослям не стоит даже в тех местах, где бывал сотню раз. Захребетник твердил что-то про степени допуска, мол, Карьер не выдаст мне всей информации, поскольку она недоступна рядовым пользователям. Ха-ха! Это мне он что-то не выдаст? Я думаю чрезвычайно медленно, но в запасе у меня было несколько лет, чтобы обойти все степени защиты. Мои воспитатели полагали, что Карьер будет следить за мной, а на самом деле я давно слежу за Карьером. Неважно, что машина стократ быстрее человека, управлять всё равно будет человек.
Ещё передо мной стоял вопрос, куда девать спасателя. Не может же он храниться в мешке, пока я буду совершать второй поход в заросли. Потом меня осенило: ведь на станции есть колыбель, в которой я лежал, когда мне было два месяца от роду. Колыбель достаточно просторна, чтобы туда поместился миниатюрный спасатель. Там есть простейшие разъёмы, которыми я так и не научился пользоваться, а вот спасателю они очень пригодятся. Но главное, спасатель будет накормлен, напоен, подлечен и надёжно укрыт от всего, что может прилететь из зарослей. А то не хватает, чтобы его инфицировала чипсовая пыль, отчего он превратится в человекообразную лягву. Кроме того, колыбелька предложит ему обучающие программки для новорожденных детишек. Почему-то последнее соображение заставляло меня тихо умиляться.
Спасатель тоже размышлял на эти темы, во всяком случае, он непрерывно бормотал, нечленораздельно обращаясь не то ко мне, не то к несуществующим информационным массивам. Объединяла этот бред рефреном повторяемая мысль, как бы нам отправиться в заросли вместе, раз ухе он один не смог дойти.
Наконец, я не выдержал.
— Что тебе неймётся? Видишь же, там нет дороги для таких, как ты. Зачем тебе обязательно идти?
Ответ заставил меня удивиться.
— Потому что я мужчина.
Сказанное ничуть не походило на логические диалоги с Карьером. На вопрос «Зачем?» — спасатель ответил: «Потому что». Значит, это не столько ответ мне, сколько результат его собственных долгих размышлений. Уж такие вещи я понимаю.
— Я много читал древней литературы, и современную хронику я тоже смотрю, хотя и с десятикратным замедлением. Мужчина должен быть сильным, а ты даже среди изнеженных современников будешь слабаком. Сам подумай, ты не смог есть малину, которой лакомятся все кто угодно. Твой удел — питательные кашки. Какой же ты мужчина? Мужчина это я.
Кажется, он засмеялся. Не знаю, как иначе интерпретировать звуки, которые он издал.
— Сила вовсе не в том, чтобы поднимать тяжести. Любой автопогрузчик делает это лучше, чем ты. Сила во владении информацией, в способности воспринимать, перерабатывать её и принимать решения. Для этого приходится многим поступаться, в том числе способностью переваривать малину и бегать босиком.
— И много тебе помогла твоя информация? Тупой медмех слопал тебя вместе со всеми твоими знаниями.
— Я столкнулся там с неизвестным, неизученным явлением. К сожалению, результаты погибли. Из-за того что неподалёку работал излучатель, я не смог передать их в центр. Но я помню, что там было неизведанное, а это самая важная информация. Частности можно будет легко восстановить. Настоящая беда в том, что я не смог выручить человека. Значит, я должен идти снова. Потому что я мужчина.
Ничего не скажешь, характер у человечка был железный. Вот только железо в зарослях ржавеет очень быстро.
— Мужчина должен знать границы своих возможностей и не мешать тому, кто может больше. А я могу больше. Я пойду к месту катастрофы один и доберусь туда, хотя и не владею всей информацией. Как ты только что сказал: «Потому что я мужчина».
— Да какой ты мужчина? Даже с точки зрения биологии мужчина это не переразвитые мышцы, а первичные половые признаки, о которых твоя любимая древняя литература стесняется писать. В своём нынешнем состоянии я не могу судить, что тебе известно по этому поводу, но должен тебя огорчить: ты не мужчина.
Это был удар ниже пояса. Очень хотелось встряхнуть мешок, чтобы захребетник умолк, но я лишь сжал зубы и ускорил шаг.
Станцию уже было видно. Последние полкилометра я преодолел рысью, стараясь только не слишком растрясти нежного мужчинку. Ещё на ходу стащил с плеч мешок, а оказавшись в изолированном помещении, не раскрывая, поставил его в угол. Словно там не живое существо, а добытые в зарослях образцы растений. Дал задание Карьеру, затем активировал колыбельку, много лет пребывавшую в забвении, подогнал её к мешку. Отлепил клапан, выпуская спасателя на волю. Указал на створки колыбели:
— Полезай.
— Сначала надо получить координаты…
— Как ты их получишь? У тебя ни одного разъёма не осталось целого.
— Осталось. И потом можно голосовой связью воспользоваться.
— Ишь, о чём вспомнил… А маршрут тоже будешь голосовой связью прокладывать? Полезай. На станции это единственный механизм, с каким ты привык иметь дело. Здесь тебе хотя бы первичный набор чипов восстановят.
Спасатель вздохнул и, по-червячьи извиваясь, заполз в колыбель.
Вот так. Колыбель не выпустит его наружу, пока не залечит все травмы, не восстановит и не протестирует все контакты. Колыбель действует основательно и неторопливо, она запрограммирована на обслуживание младенцев, а не пострадавших спасателей.
Пять минут ушло на сборы, ещё столько же, чтобы выделить и переписать на отдельный носитель массив информации, касающийся недавней катастрофы. Координаты я уже получил, остальное будет адаптироваться к моему режиму восприятия по дороге к месту аварии. Даже если пыль сожрёт носитель прежде, чем я узнаю всё, что там записано, координаты мне известны и их из моей памяти не выест никакой медмех.
Уходя, я оглянулся на колыбель. Спасатель что-то призывно бормотал, но я не стал вслушиваться. Обида слишком сильно жгла грудь. Тоже мне, мужчина нашёлся, с первичными половыми признаками… Это что, висюлька, что у него промеж ног болтается, — первичный признак? Как же, пусть кому другому рассказывает.
Прежде мне не доводилось идти по зарослям и одновременно считывать не предназначенную мне информацию. Но ничего, вроде бы справлялся.
Дорога практически совпадала с той, по которой я шёл в прошлый раз, ведь тогда я следовал за спасателем, который пёр прямиком к цели. Пару раз я обходил неприятные места — прямой путь не всегда самый быстрый, — да крюк ради малины не пришлось делать. Ночь, уже третью подряд, провёл на Каменном бугре. Этак скоро там хворост кончится, придётся сидеть без огня, греясь возле одинокого термопатрона. В прошлые ночи термопатроны тоже пришлось тратить, иначе хворост не разгорится, поскольку из облаков продолжало моросить. Эх, кончится спасательская эпопея, вернусь домой, высушусь как следует и все экскурсии буду совершать только в пустыню. Целый месяц в заросли носа не покажу.
Информационный блок тем временем нашёптывал в ухо данные об упавшей капсуле. Нет чтобы сначала сообщить всё, что известно о пассажире. Пассажирская капсула это не лайнер и не космолёт. Величиной она меньше даже стандартной грузовой капсулы и рассчитана на одного человека. Ею пользуются, если надо очень срочно пройти каким-то непопулярным маршрутом, где и один пассажир — редкость. Путешественник ложится в капсулу и засыпает или смотрит фильм с эффектом присутствия, а часа через три оказывается там, куда нужно попасть. Хотелось бы быстрее, но нуль-транспортировки покуда не изобрели и, судя по всему, вряд ли изобретут в обозримом будущем.
Но эта капсула разительно отличалась от обычной транспортной. Вместо стандартных систем жизнеобеспечения в ней имелась прорва дополнительного оборудования, в котором я, при всём желании, не мог бы разобраться. Вернее, мог, но на это ушли бы годы. Поэтому всю мусорную информацию я пропускал мимо ушей, стараясь вычленить главное. И я понял, в чём там дело! Это была медицинская капсула для перевозки тяжелобольных людей!
Человеческий организм невероятно сложен, сложнее всех спасателей и медмехов, вместе взятых. В нём случаются поломки, с которыми тяжело справиться ординарной медицине. Таких больных отправляют в специализированные центры. Казалось бы, три часа — и ты там… Но вмешивается катастрофа, и больной, если он жив, лежит запертый в медицинском отсеке.
Вот об этом спасатель мог бы сообщить. Хотя бы предупредить, какие лекарства взять с собой. А он только порадовал, что пассажир может умереть с голоду. И я тоже хорош: разглагольствовал чёрт знает о чём — о долге, о мужестве, но не о деле. И ушёл, не дослушав, а ведь спасатель кричал мне вслед что-то. Мало ли что тихо кричал, громко он не умеет, глотка не так устроена.
Возвращаться назад поздно, остаётся идти и быть готовым ко всему на свете. В том числе и к тому, что больной может умереть с голоду.
Характеристик пассажира я так и не узнал. В наушнике защёлкало, затем включилась и тут же оборвалась музыка. Пара тактов, по которым невозможно угадать мелодию. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, в чём дело. Инфоблок не вынес непрерывных атак кибернетической мелочи, произошла разгерметизация разъёмов, и теперь всякая лягва могла считывать с блока информацию и записывать туда свою, несомненно весьма интересную, но совершенно неосмысленную. Невооружённый глаз не мог различить места разгерметизации, но я увидел, что на коробочке инфоблока устроился москит. Кажется, он подключился прямо на корпус и теперь вдохновенно транслировал отрывок чего-то, некогда доставшегося ему от давно погибшего прибора. Не исключаю, что это и впрямь было нечто музыкальное и москит делился со мной двумя тактами песни, что была популярна лет триста назад. Но мне была нужна не музыка, а диагноз пострадавшего и способ лечения!
Чертыхнувшись, я отключил инфоблок и зашвырнул его в кусты на пожрание лягвам.