Генрик встал, на миг поморщившись, когда его колени выпрямились. Нажав кнопку рации, он задал вопрос всей команде:
— Все еще никаких признаков животной жизни на суше или в воздухе?
Урсула и Кент ответили «нет», через секунду такой же ответ дала Эмили.
— Я вижу на некоторых растениях структуры, — сообщил всем по рации Генрик, — которые, кажется, предназначены для выделения или приема пыльцы, но нет ничего, поощряющего насекомых переносить пыльцу, — Выключив рацию, он обвел взглядом ландшафт, затем посмотрел на Эмили. — «Ни тени, ни света, ни бабочек, ни пчел», — продекламировал он, возвысив голос, — «ни фруктов, ни цветов, ни листьев, и не птиц. Ноябрь!» — И, улыбнувшись, добавил: — Томас Худ, тысяча восемьсот какой-то.
— Генрик, у нас очень много работы, — с каменным лицом напомнила Эмили.
— Нам работы хватит на тысячу жизней, Эмили. На миллион жизней. Нужно изучить целую планету, а у нас на это всего несколько дней. Так что да, ты совершенно права. Займусь-ка я лучше делом.
Он направился обратно к шлюпке. На ходу он набрал команды на коммуникаторе на запястье, дав сервомеханизмам инструкции выгрузить его поддон с приборами и оборудованием и установить возле корабля.
Несколько часов спустя, собирая образцы, его взгляд кое-что привлекло. У вершины длинностебельного растения высотой около метра, чуть ниже пучка листьев, Генрик увидел серый конический бугорок с основанием примерно в полсантиметра. Он протянул руку, чтобы коснуться его, но, едва палец приблизился, крохотная структура внезапно рассыпалась в пыль, которую сразу унес ветерок.
— Этого старика вообще не следовало брать в экспедицию, — заявила Эмили, — Он в лучшем случае перегорел, а в худшем — впадает в старческое слабоумие. По его поведению и словам видно, что он не воспринимает нашу работу всерьез. Для него она так себе, развлечение. И он предпочел бы сидеть под деревом, жевать травинку и читать стихи.
— Эмили, доктор Тарковски — самый уважаемый ботаник на всем корабле, — ответила Урсула, не отрывая взгляда от экрана, перед которым сидела, — А его информационный вклад в результаты нашей миссии доказывает, что до сих пор он работал превосходно.
— Ты имеешь в виду, что он ухитрился собрать несколько образцов, бормоча себе под нос «Оду земляному червю»?
— Я такую оду не знаю, — возразил Генрик, входя через открытый люк в главную кабину шлюпки, — И, в любом случае, на этой планете нет земляных червей, так что ода прозвучала бы напрасно. Как вы считаете?
— Ты опоздал, Генрик, — сказала Урсула, — Нам пришлось тебя ждать.
— Извините, — Генрик смотрел на запястье, набирая на коммуникаторе команды, — Кто-нибудь заметил эти структуры?
На дисплее, служившем в кабине и экраном, и крышкой стола, появилось изображение — маленький хрупкий конус, теперь уже на стволе дерева.
— Генрик, — начала Урсула, — на совещаниях полагается придерживаться определенной повестки…
— Пыль, — сказал Кент, сидящий у дальнего конца стола. — Мы еще на орбите выяснили, что на этой планете много углерода в коре, по большей части в виде карбида кремния. Что ж, как оказалось, большая его часть существует в виде разносимой ветром пыли. Гранулы карбида кремния, когда их несет ветром, накапливают заряд статического электричества. — Он стал касаться запястья, и на экране появились другие изображения, — В любом случае, эти конусы представляют собой комочки богатой углеродом пыли, а конфигурацию им придает электростатический заряд. Они здесь повсюду.
— Им не нравится, когда к ним прикасаются, — добавил Генрик.
— Да, я это заметил. — Кент был молод, но когда он улыбался, как сейчас, на его лице появлялись глубокие морщины, — Если подойти слишком близко, то электростатическое поле вокруг тела разрушит статический заряд, удерживающий пылинки вместе. — Он примиряюще поднял руку. — Во всяком случае, таково мое предположение. А с полным анализом и моделированием придется подождать, пока не вернемся на корабль. — Он повернулся к Урсуле. — Кстати говоря, это имеет отношение к моему главному открытию на сегодня…
Он вопросительно взглянул на Урсулу.
— Пожалуйста, продолжай, — сказала она.
— Эта пыль является источником очень слабого радиошума. Мы определили, что радиоволны излучаются с поверхности. Тут десятки разновидностей пылевых гранул, они отличаются минеральными примесями в карбиде кремния. У каждого типа минерала свои четкие электростатические характеристики. Иногда статический заряд перераспределяется по скоплению гранул с микроскопическими искрами — отсюда и радиошум. Есть много разных типов взаимодействий как между, так и внутри скоплений пылевых гранул. Пока компьютер смог промоделировать лишь некоторые робкие аппроксимации наиболее простых взаимодействий, — Он снова постучал по запястью, и стол-экран заполнили изображения и формулы, — Короче говоря, эолия этой планеты может рассматриваться как очень сложная и динамичная система, уникальная в нашей структуре знаний.
— Эолия? — переспросил Генрик.
— Это та часть реголита, то есть рыхлых поверхностных отложений, которая переносится движением воздуха, — пояснил Кент. — Кажется, происходит от Эола, греческого бога ветров.
— А, конечно.
— Ты нашел какие-либо указания на то, что эта пыль как-то связана с отсутствием здесь наземной жизни? — спросила Урсула.
— Нет, минералогия этот факт не объясняет. Нет причин думать, что пыль или количество углерода в коре планеты способны подавить животную жизнь на суше.
— Если у этой планеты есть главная загадка, то это отсутствие животной жизни, — сказала Урсула. — Вот о чем мы должны все время помнить, собирая данные. Растительность на суше очень разнообразна, а морская жизнь, похоже, эволюционировала далеко за ту точку, когда на Земле она принялась заселять сушу, хотя, конечно, мы не знаем, насколько универсальна такая модель. Есть какие-нибудь теории, Эмили?
— Парциальное давление кислорода здесь лишь немного выше нынешней земной нормы. Когда на Земле появились первые сухопутные организмы, оно было намного выше. Быть может, именно относительно низкое содержание кислорода и мешает морским животным совершить эволюционный прыжок и перейти к воздушному дыханию?
— Какая чепуха, — возразил Генрик. — Я отказываюсь верить, что жизнь настолько робка или что эволюция настолько нерешительна, — Улыбаясь, он взглянул на Эмили, — Дайте мне минутку, и я вспомню подходящие стихи.
На следующий день около полудня Генрик сидел на камне, потирая левое колено. Его взгляд привлекло какое-то движение, но он быстро понял, что это лишь качнувшаяся на ветру ветка. Какое-то время он не сводил с нее взгляда, а затем продекламировал:
Радуйся жизни этой весной,
Все, что плохое, кинь позади,
Юность недолго будет с тобой —
Птичкой умчится, новой не жди[7].
Прищурившись, он посмотрел на небо.
— Где же твои птицы, планета? — уже громче спросил он. — Где твои звери земные и птицы небесные? Разве ты не знаешь, что плохо оставлять все эти растения, всю зеленую жизнь без животных? Без них ты мертва. Пуста, мертва и истрачена впустую.
Опустив взгляд, он заметил пылевой конус на камне рядом с тем, на котором сидел. Этот конус был слегка наклонен, а его кончик нацелен ему в лицо. Генрик медленно наклонился и протянул руку, наставив палец на конус. Когда до него от кончика пальца осталось несколько сантиметров, конус рассыпался, а составлявшую его пыль развеяло ветром.
— Ах, — вздохнул Генрик. — «Я покажу тебе ужас в пригоршне праха»[8]. Это Томас Элиот, год тысяча девятьсот какой-то.
— Вот ведь что интересно, — сказал Генрик позднее, на вечернем собрании команды, — Я пустил зонд летать на небольшой высоте и снимать меня сверху, пока я собирал образцы. Потом я изучил картинку, высматривая маленькие пылевые конусы. И нашел целых семь. — На столе-экране появилось изображение Генрика, снятого сверху. Затем в семи точках на картинке появились круги. — Вот эти конусы под увеличением. — Участки изображений с конусами расширились, а центр каждого из них увеличился. — Никто ничего не заметил? — Он обвел взглядом сидящих за столом, ожидая возгласов. — Все они нацелены на меня, — Он широко улыбнулся и провел пальцем несколько линий на экране монитора. Все они сошлись на Генрике. Картинка на экране изменилась, — А вот наша доблестная Эмили, кажется, деловито программирующая вездеход и сфотографированная с той же высоты. Восемь конусов, и все нацелены на нее. — Изображение опять сменилось. — И наконец, вот несколько фотографий наугад выбранных участков, где поблизости нет никого из нас. Та же высота, та же точка съемки. На каждом я смог отыскать лишь один или два конуса, и все они нацелены в непересекающихся направлениях.
Какое-то время все молчали, потом Урсула спросила:
— Кент… или Генрик… кто-нибудь из вас определил, есть ли внутри этих конусов какая-то упорядоченная структура?
Кент начал отвечать, помедлил, глядя на Генрика, затем продолжил:
— Они… э-э-э… распадаются, как только к ним приближается любая значительная масса. Статический заряд, удерживающий их вместе…
— Они не хотят, чтобы к ним прикасались, — перебил его Генрик. — Они застенчивые. Они боятся. Или, скорее, как я полагаю, боятся.
— И что ты хочешь этим сказать, Генрик? — спросила Урсула. Ботаник опять сменил изображение на экране.
— При достаточном увеличении видно, что у каждого конуса на вершине есть отверстие. Маленькое — достаточно маленькое, например для микроскопической камеры. И, судя по количеству образующейся после распада пыли, конусы полые.
— Генрик, — жестко повторила Урсула, — что именно ты хочешь?..
— Я просмотрел данные Кента по его моделям взаимодействия пылевых частиц, — ответил старик, — Это не моя область, но выводы вполне ясны, если взглянуть на них должным образом, — Он прошелся пальцами по кнопкам на столе, и на экране появилась схематическая анимация, — Смотрите. Вот одна пылевая частица, статически заряженная. Она представляет собой диполь с положительным зарядом на одном конце и отрицательным на другом. Теперь приближается другая частица, отрицательный монополь. Она присоединяется к положительному концу более крупной первой частицы