. Теперь еще один диполь, и на этот раз он присоединяется своим положительным концом к отрицательному концу первого диполя, — Он махнул рукой, пока на экране продолжалась анимация. — И так далее и так далее. Частицы различной формы с различными зарядами дрейфуют ближе и присоединяются к структуре. По мере роста скопление рано или поздно становится нестабильным и распадается, создавая новую конфигурацию, а та, в свою очередь, определяет, какие новые частицы могут быть притянуты и стать частью комка. Процесс продолжается, и комок растет, пока в какой-то момент удерживающие его статические заряды не утекают в воздух, после чего комок разваливается, а пыль уносится ветром.
Генрик взглянул на Урсулу. Та, хмурясь, смотрела на экран.
— В любом случае, — сказал он, очистив экран, — главное то, что из-за необычных характеристик пыли на планете идут постоянные процессы наподобие этого. Когда ветер гоняет пыль, постоянно создаются и уничтожаются различные конфигурации, и некоторые из этих конфигураций стабильнее других. Находки Кента показывают, что частицы пыли существуют преимущественно в фиксированном количестве размеров, форм и зарядов. Это означает, что имеется фиксированное количество правил, определяющих их взаимодействие, и образующихся в результате конфигураций, поэтому система не является хаотической, — Он перевел дыхание. — И наконец, некоторые из этих конфигураций ведут себя как логический элемент, а это создает динамические структуры, сравнимые с математическими конструкциями, называемыми «клеточными автоматами».
Он снова сделал паузу, на этот раз глядя на пустой экран.
— Я предполагаю, — продолжил он, выделив голосом это слово, — что в далеком прошлом из миллионов образовавшихся конфигураций заряженных гранул возникли такие, которые были способны динамически поддерживать свое существование неограниченно долго.
Урсула еще больше нахмурилась.
— Динамически… — медленно произнесла она.
— Именно так, — подтвердил Генрик. — Это ключевое слово. Я говорю не о комке слипшейся пыли, превратившемся в песчаник. А о динамической системе, поддерживающей свое существование за счет постоянных и периодических изменений. Путем накопления необходимого материала, его использования и непрерывной пересборки себя по краям, по мере того как ядро теряет энергию и начинает рассыпаться. Другими словами, некоего аналога жизни.
Эмили медленно выдохнула через нос.
— Это… чертовски интересная теория, Генрик, — сказал Кент. — Но, на мой взгляд, чересчур смелая.
— Значит, по-твоему, пылевые конусы представляют собой именно это? — спросила Урсула. — Примеры таких динамически стабильных конфигураций?
— Нет, не совсем. Понимаете, если говорить об аналогии с жизнью, то здесь главное то, что жизнь эволюционирует. Поначалу будет много различных типов таких пылевых образований. И все они будут черпать из конечного запаса свободных и статически заряженных пылевых частиц, необходимых для продолжения их существования. Это означает, что начнется конкуренция за ресурсы и наиболее сложные и приспосабливаемые… э-э… существа… получат преимущество. Начнется эволюция, и началась она, наверное, миллиарды лет назад.
— И где же результат этой эволюции? — быстро спросила Урсула. — Даже если ты прав, дальше маленьких конусов эта пылевая жизнь не продвинулась.
— Нет, это лишь та ее часть, которую мы видим. Все, что она позволяет нам увидеть. Думаю, и конусы вскоре исчезнут, как только это существо поймет, что мы о них знаем. Уверен, у него есть и более тонкие способы наблюдать за нами. — Он подался вперед, положив руки на стол. — А оно наблюдает за нами, это ясно. И это означает, что оно достаточно разумно, чтобы проявлять любопытство. Понять, что мы нечто необычное, и поэтому следит за нами. Это установленный минимум. А максимум — кто знает? У нас нет способа рассчитать вычислительную мощность или разумность всего существа.
— Ты говоришь «оно», — сказала Эмили. — А я подумала, что ты представляешь их как множество существ или сущностей, эволюционирующих через конкуренцию.
— Первоначально это наверняка были многочисленные существа. Но мы сейчас говорим не о биологической жизни. Для нашей пыли правила будут иными. Их индивидуумы не имеют ни кожи, ни костей, ни фиксированной морфологии. Поэтому нет причин, из-за которых множество таких существ не могло бы слиться воедино. И как только оно научится общаться по радио, то сможет существовать в виде любого числа дискретных единиц, рассеянных по всей планете.
— Радио? — переспросил Кент. — A-а… радиошум от статических разрядов.
— «Что для одного шум, то для другого сигнал», — сказал Генрик, — Эдвард Нг,[9] тысяча девятьсот какой-то.
В нескольких тысячах километров от них, на побережье единственного континента планеты, небольшое ракообразное морское существо оказалось на берегу после отлива. Существо было самкой, и несло на себе оплодотворенные яйца. Ее вид приспособился обшаривать прибрежное мелководье, питаясь мертвым планктоном. Они не эволюционировали настолько, чтобы жить вне воды, но и ее отсутствие не становилось для них мгновенно фатальным. Это существо было знакомо с толчками небольших волн во время кормежки на отмелях, и в тот день оно питалось в таком месте, где после отката волн тело на несколько секунд оказывалось на воздухе. Инстинкты приказывали самке отступить в более глубокие воды, но здесь было много пищи, и она сопротивлялась этим приказам. Причина была не в слабости инстинкта или силе голода. Просто в глубине ее крошечного протомозга существовало нечто вроде храбрости: сопротивление страху и тяга к новым ощущениям. Не имея социальной группы для сравнения, она даже не осознавала своей храбрости — как и того, что половина ее потомства унаследует этот ген.
Волны накатывались и откатывались, она кормилась, перемещаясь, когда тело погружалось в воду, и становясь неподвижной из-за собственного веса в интервалах между волнами. А потом особенно большая волна приподняла ее и вытолкнула на полметра на берег. Там волна бросила ее, и после этого волн уже не было. Теперь ни волн, ни моря для нее не будет, пока через несколько часов не вернется прилив.
Слабенький разум подсказал: произошло что-то неправильное. Утратив подводную плавучесть, она едва могла передвигаться, к тому же вода больше не омывала те участки полупроницаемой кожи, через которые в кровь поступал кислород. Она не знала, что почти наверняка умрет до того, как вернется прилив, но сознавала, что находится в плохом месте, и ей было страшно. Она отчаянно пыталась двигаться, но слабые конечности оказались почти бесполезны. Но все же она боролась, и за несколько минут смогла немного приблизиться к воде. Вероятность ее выживания увеличилась.
В нескольких метрах от самки на сухой песок упала частичка углеродистого минерала. Скоро ветер принес еще одну, привлеченную электростатическим притяжением первой. Потом еще одну, и много других. Частицы сбивались в комок, терлись друг о друга, побуждаемые отчасти меняющейся динамикой их статических зарядов, а отчасти шепотом радиоволн, окутывающих поверхность планеты. Ядро из черной пыли росло. Через несколько минут оно превратилось в рыхлую сферическую оболочку диаметром в несколько сантиметров, ощетинившуюся и потрескивающую из-за статического заряда в десятки киловольт. Затем ниточка, удерживающая сферу на грунте, разорвалась, и она покатилась, подгоняемая ветром, и через несколько секунд столкнулась с маленьким ракообразным. Толчок запустил каскадный разряд накопленного статического заряда. Сфера рассыпалась с громким треском и брызгами искр. Панцирь ракообразного слегка задымился. И самка, и ее невылупившееся потомство были мертвы.
Генрик поднялся по рампе и вошел через люк в главную кабину шлюпки. Было начало третьего дня экспедиции, и в кабине осталась только Эмили. Она сидела возле одного из небольших экранов, отслеживая передаваемое летающим зондом видео.
— Не обращай на меня внимания, — сказал он. — Я лишь хочу воспользоваться большим экраном.
Несколько минут спустя Генрик склонился над столом, где появилось панорамное изображение местности. Он задумчиво хмыкнул и выпрямился.
— «И вдруг увидел пред собою, — громко продекламировал он, — нарциссов желтых целый рой. В тени деревьев у реки бриз волновал их лепестки»[10]. — После секундного молчания он повернулся к Эмили, сидящей возле экрана, — Извини, Эмили. Не надо было тебя дразнить. Но вообще-то здесь есть кое-что интересное. Не хочешь взглянуть?
Эмили молча встала, подошла к столу и посмотрела на экран.
— Это вид с вершины одной небольшой горы к востоку от нас. Я послал туда вездеход, чтобы он снял эту картинку с уровня земли — вид на долину сверху вниз. Чудесно, не правда ли?
— Совсем не обязательно посылать вездеход на гору, чтобы сделать такой кадр, Генрик. У нас есть спутниковые и воздушные снимки всей планеты.
— Я подумал, что вид с горы — с уровня земли и вниз на долину — будет особенно интересным, — ответил Генрик. — И оказался прав — это впечатляющее зрелище. Обрати внимание на цвета и текстуру растительности. Лес на восточном и южном склонах, затем более темная зелень вьющихся по земле лиан, переходящая в желтую траву на южном склоне, рассекающий луг ручей, отражения солнца на воде… — Генрик смолк, пригладил венчик седых волос на затылке. Улыбнулся, кратко взглянув на Эмили, — Я тут кое-что обнаружил, Эмили, пусть даже в это и трудно поверить, — Он постучал по каким-то органам управления на столе, и на экране появились другие изображения, выстроенные рядами и колонками. — Все это фотографии похожих долин, снятые под близкими углами и на близких высотах. Разница лишь в том, что для них я использовал летающие зонды, потому что все они расположены в местах, где нет гор, с которых открывается вид на эти долины. Другими словами, такие фотографии могли быть сделаны только с воздуха. Видишь разницу?