Эмили присмотрелась.
— На всех снимках растительность более однородная. Наверное, состав почвы, микроклимат…
— Совершенно верно. Растительность здесь скучная. И на нескольких фото есть ручьи, текущие с холмов, но их едва можно разглядеть, потому что они заросли лесом. Ни травянистых лугов по берегам ручья, ни солнечных искр на воде… — Он вернул на экран первое изображение. — Моя жена… она умерла давно, на Земле, еще до начала экспедиции. Она была садовником. Любила выращивать самые разные растения, и у нее было подлинное понимание эстетики, талант к прекрасным ландшафтам. Я всегда выращивал непримечательные образцы, просто чтобы положить их под микроскоп, зато она по-настоящему видела растения. Видела их красоту, знала, как работать с этой красотой, какие растения будут хорошо смотреться рядом с другими, как использовать сходство, контраст, акцент. Она всегда что-то переделывала в нашем саду, улучшала, строила планы на будущий сезон, — Его голос стал мягким, еле слышимым, — Жена бы одобрила эту долину. Она бы ей понравилась.
Эмили постояла, глядя на Генрика, затем вернулась к работе.
— Первый вид более красив, потому что он был задуман и создан красивым, — сказал Генрик, — Он скомпонован так, чтобы рассматриваться с этой конкретной точки, с этого склона горы. Это сад, задуманный и поддерживаемый пылью. И вообще, вся суша планеты — это сад. Какие-то его части продуманы более тщательно, чем остальные, но все это — один сад.
— Я составил карту радиошума, идущего с поверхности, — сообщил Кент на вечерней встрече команды. — Наиболее активные участки планеты — пустыни на юге и востоке. Я не сумел выявить, есть ли в этих сигналах какая-либо информация, зато обнаружил интересную аномалию. Какую бы модель я ни использовал, все равно оказывается, что общая энергия радиоволн превышает значение, которое можно приписать электростатике, генерируемой ветром. Значит, должен существовать и другой источник.
— Интересно, — заметил Генрик. — Такое мне не приходило в голову, но смысл в этом есть. Для вычислений необходима энергия, так что вполне разумно предположить, что пыль научилась использовать солнце. Наверняка большую часть «мышления» она выполняет в пустынях.
Урсула вздохнула.
— Но пока мы не смогли найти никаких доказательств, что эта… разумная пыль вообще существует, Генрик. А твоя идея о том, что она каким-то образом установила контроль над всеми растениями…
— Пока не может быть поддержана, — договорил за нее Генрик, — Согласен. Как и сама идея разумной пыли. И я не думаю, что за имеющееся время у нас много шансов отыскать хоть какие-то четкие доказательства в пользу этой теории.
— Тогда мы соберем как можно больше информации и проанализируем ее позднее, — решила Урсула, — Возьмем образцы…
Генрик нетерпеливо прервал ее взмахом руки.
— Как только любой образец пыли будет отделен от этой планеты, от всего этого существа, он станет просто пылью. Возможно, интересной по составу, но всего лишь пылью. Эквивалентом нескольких нейронов в мозгу человека. Самое большое, что мы можем надеяться доказать на корабле, так это то, что мое предположение теоретически возможно.
— Значит, тогда это все, что мы можем, — решительно заявила Урсула, — Нам нужно завершить всю прочую работу. В частности, необходимо сосредоточиться на вопросе об отсутствии наземной животной жизни.
— Ах, это… — протянул Генрик. — Причина этому тоже пыль. Извините, я думал, что ясно дал понять — это тоже часть моей гипотезы. Видите ли, на суше здесь нет никаких животных, потому что пыль не разрешает им возникнуть, — До сих пор он стоял, но теперь подошел к стулу и сел, чуть поморщившись, — Местная гравитация не согласна с моим коленом, — пояснил он, потирая левое колено ладонями. — Похоже, мне пора сделать новую замену хряща. А может, я просто становлюсь слишком старым для таких миссий… «старым, седым и сонливым…». — Он взглянул на остальных с мимолетной улыбкой. — Животные очень разрушительны, — пояснил он, глядя на Урсулу. — Представь, что ты состоишь из пыли. И представь, что стада животных будут топтаться по твоему мозгу, небрежно давя при этом глаза. И какой наступит хаос и беспорядок в мире, который ты привыкла считать только своим. — Он махнул в сторону стола, как бы указывая на изображение, которого там уже не было. — И я готов поспорить, что этому существу не нравится идея о животных, калечащих ландшафт, особенно если растения там организованы так, как на том виде с горы. — Он откинулся на спинку стула, полузакрыв глаза, — Когда Айсако была жива и у нее был свой сад, там завелся сурок, который изводил ее год за годом. Он копал ходы под всем садом, поедал саженцы флоксов, васильков, анютиных глазок… Она выходила утром, а от всей клумбы остались только огрызки. Конечно, она никогда не помышляла убить сурка, потому что была очень доброй женщиной…
— Генрик, — начала Урсула, — нам нужно, чтобы ты…
— Кстати, — прервал ее Генрик, и в его глазах блеснула мысль. — Это еще одно интересное обстоятельство, о котором я не подумал. Действительно очень интересное.
— Какое?
— Оно нас не убило. Оно знает о нас, интересуется нами, наверняка опознало в нас животных и все же не убило. Очень и очень интересно.
— Убить нас? — удивилась Эмили, — Да как оно может?..
— Например, забить нам рот и нос пылью, — предположил Генрик. — Или ударом тока. Наверняка есть и другие способы. Оно сотни миллионов лет тренировалось убивать животных.
Урсула поднесла руку к лицу и помолчала.
— Хорошо, — решила она, — На тот случай, если ты прав и опасность существует, отныне мы будем герметизировать корабль и пользоваться своей атмосферой. Вход и выход только через шлюз, а за пределами корабля всем носить маску-респиратор и брать запас воздуха.
— Не думаю, что это изменит его мнение, — возразил Генрик. — Поразительно даже представить, что оно, должно быть, думает по нашему поводу — каким откровением и шоком наверняка стал для него простой факт нашего существования. И все же оно подстроилось под этот шок, а не отреагировало способом, который наиболее очевидно гарантировал защиту. Оно решило позволить нам жить, чтобы оно смогло нас изучить. Таким разумом можно лишь восхищаться.
Был день четвертого дня экспедиции.
— Генрик! — кричала Урсула в коммуникатор, — Куда ты подевался, черт побери? Тебе надо вернуться в шлюпку. Немедленно!
— Прошу тебя, Урсула, не кипятись, — ответил голос Генрика, — У меня все будет в порядке. Если вы окажете мне любезность и оставите комплект для долговременного выживания, у меня будет синтезатор пищи, энергия и жилье. А я смогу передавать свои открытия на «Кахутару», пока вы сможете ловить мои передачи.
Эмили, стоявшая в кабине рядом с Урсулой, произнесла в свой коммуникатор:
— Генрик, пожалуйста… ты не должен этого делать.
Она сжала губы, лицо ее напряглось.
— А, Эмили. Боюсь, что должен. «Не бродить нам вечер целый под луной вдвоем…»[11] Или я имел в виду другое… «Моряк из морей вернулся домой, охотник с гор вернулся домой, он там, куда шел давно»[12]. Время настало, Эмили. Для меня больше никаких экспедиций, никаких планет. Пора мне остаться на одном месте и сделать что-то с остатком моей жизни.
— Генрик, — сказала Урсула. — У нас до взлета еще два часа. Позволь мне прийти и всего лишь поговорить с тобой.
— Я сейчас далеко. Я взял вездеход и одну из портативных консолей. Я ей пользуюсь, чтобы показывать пыли разные картинки. Как выяснилось, я ошибся в предположении, что оно перестанет создавать конические структуры. Сейчас вокруг меня их десятки. Оно мне даже позволяет к ним прикасаться.
— Черт побери, Генрик… — произнесла Урсула в коммуникатор на запястье. Рука у нее дрожала.
После краткой паузы голос Генрика послышался вновь:
— Знаешь, я так и не закончил ту историю про Айсако и сурка. Каждую весну и лето она сотни раз проклинала сурка за все, что тот творил. Но однажды мы нашли его мертвым перед сарайчиком, где жена держала садовые инструменты. Наверное, его убила собака или еще кто-то. И Айсако опустилась на колени перед бедняжкой и заплакала. А потом похоронила его в саду и возвела над могилкой небольшой каменный храм. И до конца своих дней сажала на могиле флоксы, васильки и анютины глазки… — Он помолчал, медленно вдохнул. — А здесь так красиво, но неправильно… планета пропадает зря, она мертва без животных. Понимаешь? Здесь должны быть животные.
— Это не нам — и не тебе — решать, Генрик, — сказала Урсула.
— Пыль сама решит, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы ее убедить. До сих пор она реагировала консервативно, думая только о лучшем и самом легком способе защитить себя. Она не понимает, от чего отказывается, что теряет. Она не знает, насколько прекрасным может стать этот мир с бабочками, пчелами, птицами, сурками…
Два часа спустя шлюпка взлетела. Стоя на краю залитой солнцем прерии, Генрик смотрел, как ниточка огня и дыма прочерчивает дугу в небе.
Прошло время.
Однажды на прибрежном мелководье небольшое ракообразное морское существо оказалось на сыром песке после отлива. На ближайшем камне начал образовываться комочек пыли. Он оставался там несколько часов, наблюдая. Комочек рассматривал существо с некоторым страхом, но смешанным с удивлением и восхищением. И смотрел, пока не начался прилив и волны не вернули существо в безопасную воду.
© Karl Bunker.
This quiet dust 2014.
Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале
Analog science fiction and fact
© Андрей Новиков, перевод, 2015
© AkuAku, илл, 2015
Карл БУНКЕР (Karl Bunker)