Под ним по выходным обычно собиралось «архангельское землячество» — компания приятелей, которым повезло родиться в одном городе и даже учиться в одной школе.
Антон и Сашка были на месте, а с ними и лобастый обладатель новенькой формы штурмового пехотинца, как раз опустошавший бокал «огненного цветка». Фирменный коктейль Боба не только выглядел красиво, но и взрывал мозг, оставляя при этом в глотке слабенький фруктовый привкус без намека на алкоголь.
— Колян? — недоверчиво сказал Семен, вглядываясь в лобастого. — Ничего себе! Откуда ты взялся?
Поле, информационная сеть, пронизывающая и окутывающая планеты, обжитые человечеством, с началом войны оказалось слегка обрезанным. Почикали в том числе возможность автоматически отслеживать местонахождение друзей и знакомых, поскольку сведения эти для слишком многих стали очень-очень секретными.
— Сюрприз, — усмехнулся Антон, маленький и неприметный, тоже лингвист, но специализировавшийся по новому эсперанто, ныне редактор в каком-то армейском новостном листке. — Он мне брякнул вчера, сказал, что будет в столице нынче. Мог ли я упустить шанс?
— И я не мог! — Колян шарахнул по столу опустевшим бокалом, заморгал враз начавшими косить осоловевшими глазами. — Здорово, братан, тысячу лет не виделись! Как дела на фронтах?
Вопрос этот за годы войны стал чем-то вроде приветствия и вызвал обычные смешки.
Конфликт с бржудами отличался от прочих войн, случавшихся в истории человечества. Бои шли одновременно в десятках звездных систем в разных уголках галактики, ничего похожего на «фронт» здесь и в помине не было, а общую картину имели разве что высокопоставленные шишки из армии, правительства и секретных служб.
Первый год простой народ надеялся, что будет получать что-то помимо официальных сводок, напоминавших стул больного запором, и диких слухов, что, наоборот, отличались мощью и содержательностью, свойственными, скорее, расстройству желудка…
Ну а потом люди начали стебаться.
— Враг бежит перед нашими мощными оборонительными линиями! — выдал Семен один из традиционных ответов и пожал лапу Коляна. — Какими судьбами в наших краях?
— Сам видишь, призвали, — отозвался тот, оглаживая рукав черной гимнастерки. — Отпустили в увольнение перед отправкой… Туда, ну… ведь понимаешь, куда именно. Завтра стартуем к дальним звездам, незнакомым планетам…
Колян бодрился, даже улыбался, но было видно, что ему не по себе.
Да, война гремела вроде бы где-то далеко от метрополии, и сражались в основном бездушные железяки от крохотных, размером с пчелу, до огромных, с раскормленный астероид. Ощущалась больше как напрягающий, суровый, но все же фон, а не повседневная жестокая реальность.
Но похоронки на Землю приходили.
О том, сколько точно, не знал никто, но немало, и все больше становилось тех, кто потерял близких.
Ну а штурмовую пехоту бросают туда, где надо брать врага за глотку руками без перчаток, и потери в ее рядах были ничуть не меньше, чем в истребительных частях космофлота или в подразделениях биозачистки.
— Ладно вам, — вмешался Сашка, улыбчивый бабник, выходец из семьи рабочих, сделавший карьеру в МИД и навестивший за последний год больше экзотических планет, чем тот же Колян увидит за всю жизнь. — Давай лучше выпьем… Где там Боб и наше пиво? Мы и на тебя взяли, Сэм.
Хозяин бара материализовался у стола прямиком в этот момент, словно выскочивший из лампы джинн. Тряся дредами и бормоча себе под нос, он принялся сгружать с подноса кружки, наполненные янтарным элем.
— Хорошего вечера, — пожелал Боб и испарился.
Пиво вошло хорошо, настолько хорошо, что они повторили заказ, а потом занялись коктейлями. О серьезных вещах забыли, разве что Колян поинтересовался местом службы Семена, на что тот озвучил утвержденную «наверху» легенду.
Переводчик с бржудского в Управлении стратегической информации.
В общем-то даже не очень далеко от истины…
Потом к ним за стол подсел кто-то из знакомых по «Черчиллю», ему представили Коляна, пришлось выпить за знакомство. Появились девчонки, Боб врубил музыку погромче, бодрые ямайские мотивы, что ложились на мозг не хуже, чем дельта-ритмы глубокого сна.
— Ну что, пора на охоту? — проговорил Сашка, склонившись к самому уху Семена, чтобы его было слышно. — Пощиплем цыпочек за их пышные бедрышки и яркие перышки.
Хватая шершавые ноги…
Обняв углубленья колен…
— Это что? Стихи? — недоуменно поинтересовался Сашка, и Семен понял, что прочитал вслух просочившиеся в мысленный поток строчки.
— Э, да… — отозвался он. — Тань Аошуан… стихотворец такой… современный…
Интересоваться литературой в последнее время стало модно, в Поле буквально за год возникло несколько оригинальных поэтических школ, и никто не удивлялся, услышав рифмованные строки в общественном месте…
Но еще минуту назад Семен и не думал про Тань Аошуана!
Поймал на себе удивленный взгляд Антона и торопливо потянулся к стакану с «рыдающим Пьеро», показывая, что все в порядке, что слегка задумался, вот и выскочили запавшие в память строчки на язык.
— Ага, ну-ну, — буркнул Сашка. — Ну я пошел…
Через мгновение он оказался у стойки рядом с сочной блондинкой в красном платье. Но и Семену поскучать не дали, на нагретое место шлепнулась рыжая бестия — вся в черной коже в обтяжку, волна кудряшек на плечах, веснушки и озорные карие глаза.
— Привет, — она подмигнула. — Не угостишь меня чем-нибудь?
— Конечно! — отозвался Семен, пытаясь вспомнить, как зовут барышню.
Они знакомились как минимум один раз и даже изрядно отплясывали как-то на танцевальном вечере…
Но ничего, если память не справится, то можно будет и спросить.
Попозже, когда они окажутся в его квартире, на роскошной, огромной кровати, предназначенной как раз для таких визитов.
— За встречу, — сказала рыжая, когда Боб приволок две «искрящиеся бомбы».
— За встречу, — отозвался Семен и прикончил свою одним глотком.
В голове предсказуемо взорвалось, он даже услышал легкое «ба-бах» между ушами.
Спустя несколько минут, а может быть и полчаса, они очутились вдвоем в самом тихом и темном уголке бара. Семен осознал это, обнаружив над головой прижатой им к стене рыжей портрет Черчилля, произведенный на свет немецкой пропагандой — хищная бульдожья физиономия, толстенная сигара в пасти.
Но про британского премьера он мигом забыл, поскольку губы барышни без имени оказались сладкими, а сама она на ощупь… он разом вспотел, а волосы на затылке встали дыбом.
Но затем Семен поднял взгляд и обнаружил, что человек-бульдог с портрета грозит ему сигарой.
Капитан невольно отшатнулся.
— Ты что? — недоуменно поинтересовалась рыжая.
— Я… эээ… — ответить Семен не смог, поскольку Черчилль, непонятным образом сошедший с картины, замахнулся кулаком.
От удара капитан уклонился, но при этом врезался в стену и ушибся плечом. Равновесие удержать не удалось, и он шлепнулся на четвереньки.
— Да ты больной! Тебе лечиться надо! — воскликнула рыжая негодующе, отскакивая в сторону.
Она ушла, а Семен стоял на коленях и пытался осознать, что с ним произошло: вроде бы не напился до такой степени, чтобы поймать глюки; башка трещала неимоверно, и обстановка бара, знакомая до последней трещины на полу, выглядела искаженной, точно предметы вмиг изменились в размере — одни увеличились, другие уменьшились.
Вечер субботы оказался испорченным…
Отдел семантических исследований УСИ, в документах проходящий как «референт ХИД», оккупировал целых три комнаты.
В первой восседала туша майора Компрадор-Санта-Мария-де-ла-Круса, постоянно нывшего по поводу того, что ему не положено секретарши. Вторую занимали офицеры, находившиеся у майора в подчинении, а третья именовалась лабораторией. Стоящее в лаборатории оборудование даже время от времени пускали в ход, но много чаще помещение использовалось для выпивона с девчонками-переводчицами или соседями из аналитического отдела.
У них в отличие от «семантиков» народу было полно, а места маловато…
Причем комнаты располагались так, что вошедший первым делом оказывался в вотчине начальника отдела и только через нее мог попасть в офицерскую и далее в лабораторию.
Утром понедельника Семен явился на службу в отвратительном настроении.
Его субботнего позора вроде бы не заметил никто, кроме рыжей бестии, да и галлюцинации сгинули так же внезапно, как и появились, и он почти сразу же уехал из «Черчилля».
Но мерзкое послевкусие осталось. Кроме того, Семен целое воскресенье, единственный выходной, провалялся с жесточайшим похмельем, какого не испытывал очень-очень давно. Голова едва не лопалась от боли, несмотря на таблетки, а съесть хоть что-то капитан смог только к вечеру.
И все симптомы чуть не вернулись, когда он переступил порог.
Де-ла-Крус находился на рабочем месте, за огромным столом под роскошным гербовым щитом, и вид у него был суровый, почти как у изображенного на щите геральдического льва.
Не хватало только меча в лапе и золотистой гривы.
— А, вот и капитан Буряков… — протянул майор, улыбаясь притворно-ласково. — Уделите-ка мне несколько минут.
Семен вздохнул и послушно опустился на стул перед столом начальства.
Орать де-ла-Крус не любил, он унижал подчиненных, запутывая в паутине липких бессмысленных речей, из которых становилось понятно, что ты ничтожество и виноват во всем, начиная с первородного греха. В ответ полагалось сокрушенно кивать, горестно каяться и посыпать голову пеплом, отчего майор утихал и оставлял жертву в покое.
Ясное дело, что де-ла-Крус не забыл субботнего доклада, во время которого его оттерли на задний план, так что наглому выскочке-капитану было не избежать непростого разговора с начальством…
Так что Семен терпел и слушал, поддакивая в нужные моменты, и давил желание послать майора подальше.