Причин подобной ситуации множество, но можно выделить две основные. Первая заключается в снижении эффективности управления современным ВПК в сочетании с чрезвычайно высокими стандартами потребления западного мира. В отсутствие возможности перенести военное производство, как это сделано со значительной частью гражданских, в страны третьего мира, западные страны вынуждены платить намного больше на всех этапах — от НИОКР до производства готового изделия.
Эта причина, однако, не абсолютна — теоретически она может быть ликвидирована. Гораздо более важной и труднопреодолимой выглядит вторая проблема: технологический барьер, в который сейчас с тем или иным временным разрывом упираются одна за другой все ведущие разработчики и производители оружия.
Барьер, влекущий понижение отдачи с каждого вложенного рубля (или доллара), возникает перед военной промышленностью не в первый раз. Последний раз так было в годы Второй мировой и первые послевоенные, когда, в частности в авиации, совершился переход от винтовых машин, повышать ТТХ которых становилось все труднее, к реактивным. Тогда произошел технологический рывок огромной мощи, он удался ведущим странам мира «благодаря» Второй мировой войне, заставившей на порядки увеличить вложения в исследования в области военной техники и фундаментальной инженерии.
Стоит сказать лишь, что практически все сегодняшние современные образцы техники и вооружения растут именно оттуда, из Второй мировой, когда появились первые образцы реактивных боевых самолетов, управляемого вооружения различных классов, эффективных радаров, наконец, баллистических и крылатых ракет.
Сейчас новый барьер встал практически перед всеми отраслями и во весь рост, требуя все большей платы за все меньшие шажки по пути прогресса, сводящиеся зачастую к косметическим изменениям.
Ситуацию барьера хорошо понимают технари в промышленности, но совсем другое дело те, кто принимает административные решения — от менеджмента компаний до высшего военного и политического руководства, а также эксперты без инженерной квалификации, работающие на соответствующие структуры.
Подобный разрыв приводит к тому, что в своих планах и требованиях военные ведомства все чаще отрываются от технической реальности, и, в частности, именно такой диагноз был поставлен Пентагону в докладе ассоциации авиакосмической промышленности США «Неожиданная расплата: промышленные последствия выбора военной стратегии». В этом докладе ведущие инженеры американского авиапрома прямо говорят о том, что планы Пентагона по достижению глобального технологического превосходства не могут быть реализованы в отсутствие соответствующей фундаментальной базы.
Технологический барьер вырос не только перед США. Перед ним стоят и ЕС, и Япония, к нему приближается и Россия, упустившая полтора десятка лет после распада СССР и наверстывающая их сейчас. При этом на руку России во многом играет то, что ряд реализуемых сегодня военных программ США были приняты уже из расчета отсутствия России как самостоятельного игрока. В противном случае ни «Вирджиния», ни F-35, ни ряд других изделий не имели бы шансов быть принятыми на вооружение в их существующем виде, в то время как соответствующие российские разработки велись, ведутся и будут вестись и далее, именно исходя из постулата неизбежности военного противостояния с ведущими странами Запада, что определяет требования к характеристикам и возможностям получаемых изделий. При этом особенности функционирования российской оборонки, суммарный уровень непроизводительных расходов которой хотя и серьезно вырос, но остается куда ниже, чем в западных странах (рекордсменом здесь, пожалуй, являются даже не столько США, сколько ЕС), позволяют получать ультимативные по характеристикам образцы вооружений по приемлемой цене.
Хорошим примером, если уж сравнивать подводные лодки, могут служить субмарины проекта 885 «Ясень»: создание головной лодки этого типа, «Северодвинск», обошлось в 119 миллиардов рублей в ценах 2011 года, то есть почти в четыре миллиарда долларов по тогдашнему курсу. Серийные лодки, которым в отличие от головного корпуса не пришлось проходить через переработку проекта с последующей перестройкой лодки на стапеле под новые системы, обходятся уже примерно в 70 миллиардов рублей и с учетом текущего курса доллара оказываются почти втрое дешевле «Вирджинии», значительно превосходя оппонента и в скорости хода, и в глубине погружения, и в мощности вооружения, и в уровне автоматизации. Сравнить возможности гидроакустики трудно, но имеющиеся данные позволяют говорить о кратном превосходстве «Ясеня» над модернизированными АПЛ предыдущего проекта 971 «Щука-Б», которые уже устанавливали контакт с новыми американскими субмаринами.
Барьер, однако, никуда не денется — те же «Ясени» определят лицо русского подплава на полстолетия вперед просто потому, что сегодняшние достижения в материаловедении, энергетике, гидродинамике и других дисциплинах, определяющих технические характеристики лодок, не позволят резко их повысить без заоблачного роста стоимости, а развитие науки в этих отраслях тоже отнюдь не становится дешевле.
Остальные промышленно развитые страны, пользующиеся в основном плодами американской, русской, европейской инженерной мысли, будь то Китай, Индия и т. д., также неизбежно упрутся в технологический барьер вслед за своими «донорами технологий».
Как он будет преодолен? Предсказать это сложно. Очевидно, что такое преодоление потребует десятков лет напряженного труда и огромных инвестиций в фундаментальную науку. Сжать эти несколько десятков лет на порядок войной, как это было раньше, невозможно. Современная большая война между державами первого ранга с неизбежным применением ядерного оружия приведет, скорее, к отбрасыванию от этого барьера на десятки лет назад, чем к его преодолению.
Сказанное выше о войне великих держав отнюдь не гарантирует ее отсутствия в перспективе, однако именно этот риск, осознаваемый всеми ведущими странами, скорее, приведет к увеличению числа ведущихся proxy-wars, в которых интересы сверхдержав будут отстаивать, сами того не зная, люди, предельно далекие как от технического прогресса, так и от конвенций о законах и обычаях войны.
Сравнение сегодняшних ядерных арсеналов с химическими времен ВМВ, так и не пошедшими вдело, совершенно некорректно: в отличие от химического оружия, которое обеспечило бы инициатору применения массу политических проблем при крайне слабом военном эффекте, практически абсолютный разрушительный потенциал ядерного оружия делает его применение в случае большой войны неизбежным — как минимум с мотивацией «забрать более удачливого противника на тот свет с собой». Для России вдобавок ядерное оружие является логичным и доступным средством компенсации численного превосходства потенциального противника.
Ведение таких войн будет облегчаться и стимулироваться невероятным объемом техники и вооружения, накопленным ведущими игроками в годы «холодной войны». Несколько сотен танков, близкое число боевых бронированных машин прочих типов при должном насыщении устаревшими артсистемами и стрелковым оружием позволят при достаточной финансово-идеологической подпитке обеспечить конфликтный регион инструментами для бойни на годы вперед, и такие очаги могут создаваться десятками. Что еще хуже — раз возникнув, они могут, при наличии достаточно устойчивой идеологии, переползать в регионы со сходными проблемами уже неконтролируемо. Ярчайшим примером этого рода является пресловутое «Исламское государство»: раз возникнув с очевидного благословения ведущих игроков региона и некоторых влиятельных субъектов мировой политики, оно стало брэндом, своеобразной франшизой, которую примеряют на себя все новые и новые участники.
Подобное расползание в первую очередь представляет угрозу именно для Российской Федерации: плотное соседство с исламским миром и нарастающие социально-экономические проблемы постсоветских государств Центральной Азии (за исключением более стабильного и европеизированного Казахстана) грозят втянуть Россию в «контактную» войну с исламскими радикальными группировками уже в течение ближайших 5–7 лет.
Отдельно от этой угрозы, хотя и в тесной связи с ней, стоит рассматривать угрозу террористической войны, которую руками тех же фундаменталистов могут вести друг против друга уже ведущие игроки, стремящиеся вынудить оппонента к тем или иным решениям, зачастую весьма косвенно связанным с декларируемыми целями.
Наконец, для значительной массы государств в нестабильных регионах война становится просто постоянной реальностью существования, многолетней нависающей угрозой, где местные регулярные войска или тем более могущественные заморские союзники иногда появляются, чтобы оказать какую-то помощь, но очень часто — не тем и не вовремя. Население таких регионов оказывается ввергнуто в «новое средневековье» без всяких условностей — спокойная жизнь женщин и детей зависит от возможностей местных полевых командиров и ополчения остановить тех, кто не признает за несогласными никаких прав, кроме немедленно умереть.
Эти войны определят облик конфликтов, главным образом в Евразии, на десятилетия вперед. И основными средствами их ведения, пока сверхдержавы будут менять все новые поколения систем управления огнем, по-прежнему будут оставаться танк Т-72 и автомат Калашникова. Причем с обеих сторон.
Сергей ПереслегинЕлена ПереслегинаАртем ЖелтовНаталья Луковникова
SUMMA STRATEGIAВОЙНА С ГЕГЕМОНОМ
© Tzratzk, илл., 2016
/экспертное мнение
/аналитика
/новый тип войн
В этой жизни мы все встречаемся с войной:
Когда пытаемся решить задачу при заведомом недостатке ресурсов.
Когда сталкиваемся с противодействием со стороны свободной человеческой воли и обе стороны, или хотя бы одна из них, считают смерть противника допустимой.