м, потом…», а затем как ребенка гладит горячими пальцами по щеке: «Эх ты, Буратино… Обтесали тебя…»
И вдруг, взяв его под руку, холодно и безжалостно улыбается:
— Идем, идем…
— Куда?
— Увидишь. Так ты идешь или нет?
— Иду, — говорит Квотер.
Ему уже безразлично — куда.
Только бы — с Зенной. Только бы — вместе с ней.
Они делают шаг.
И в это мгновение чудовищный, будто из пасти дракона, невыносимый для слуха рев сигнальных сирен обрушивается на них.
Я отчетливо помню день, когда Зенна появилась у нас. Этот день был особенный: вместо утренних тренировок мы в Зале Славы прощались с Аннет. Заиграл приглушенный до скорби, могучий гимн «Джер». Опустилось на треть стены золотое с багровыми пятиконечными звездами наше великолепное знамя. Господин Пак погасил, коснувшись ладонью, фотографию Пиццероса, а затем, сделав три шага влево, включил фото Аннет, ставшее теперь первым в ряду.
Такая у нас традиция. В Зале Славы могут одновременно висеть фотографии лишь пяти павших бойцов. И если кто-то из нашей команды гибнет, то один портрет — самый старый по времени — выключают и на смену ему приходит другой. Наверное, это правильно. Нельзя скорбеть вечно: скорбь требует слишком большого количества сил. Мы знаем, что такова наша судьба. Мы все уйдем в неизвестность, имя которой — смерть. Но останется от нас не окаменевшая память, не пустая символика, рождающая у живых лишь уныние и тоску, от нас останется «Джер», прекрасный, непобедимый, сияющий, вечный «Джер», ради которого мы, собственно, и живем. Аннет это хорошо понимала. Мы работали вместе почти три года, срок для боевой двойки неимоверно большой. Никто не знал ее лучше меня. Погибла она нелепо: во время еженедельной проверки периметра лопнул рабочий шлюз; жуки-древоточцы, которые непрерывно настороже, тут же хлынули внутрь. Аннет, разумеется, могла отступить, никто не упрекнул бы ее, отойди она перед превосходящими силами, но тогда древоточцы успели бы сожрать целый коммуникативный сегмент: мы потеряли бы сбыт в районе, где наши дела и так обстояли неважно. В общем, она держалась сколько могла. Сначала жгла жуков молниями, обрушивая плети огня на многоногие хитиновые тела, а потом, когда магия выдохлась, рубила и прокалывала их мечом. Я опоздал буквально на пять минут. Когда я примчался, истратив почти весь свой резерв на фантастические прыжки, все было кончено. Периметр в виде бетонной стены еще держался, но древоточцы уже начали прогрызать его изнутри. Аннет к тому времени умерла. Однако погибла она не напрасно. Как возгласил тоненьким от волнения голосом господин Пак, «зато теперь мы знаем, что рабочие шлюзы надо обновлять каждый квартал». В этом и заключается высокий смысл нашей борьбы: погибнуть так, чтобы смерть кирпичиком улеглась в величественное здание «Джера». Чтобы он стал крепче, чем прежде. Чтобы он непрерывно расширялся и рос. Я видел слезы в глазах у Мики, у меня самого запечатал горло судорожный комок. И вместе с тем я как будто взлетел: нас не сломить, мы все равно победим! И если мне в свою очередь придется погибнуть, я хотел бы принять свою смерть с такой же самоотверженностью, как Аннет.
Так вот, когда мы с церемонии вернулись в комнату для занятий, Зенна уже находилась там, сидела у стены на скамейке — прямая спина, равнодушное, как в обмороке, лицо, руки на коленях, безжизненные, точно она забыла о них. Она не поднялась нам навстречу, не поздоровалась, даже когда мы сгрудились возле нее. Мы для нее как будто не существовали. А когда Тапай нетерпеливо поинтересовался, откуда она взялась и как ее звать, она еще секунд пять молчала, точно не слыша, и лишь потом нехотя произнесла:
— Зенна. — А еще секунд через пять добавила: — Королева воинов…
— Что-что? — изумленно переспросил Тапай.
И опять-таки лишь секунд через пять получил холодный ответ:
— Ничего. Это я— так…
При этом сама Зенна так и не встала, не подняла лица, которое прикрывали пряди светлых волос. Вообще — не дрогнула, не шевельнулась. Словно пребывала где-то не здесь. И нам всем, особенно мне, ее предполагаемому напарнику, стало понятным, что с ней будет очень непросто.
Впечатление это подтвердилось уже в ближайшие дни. Причем на тренингах и занятиях Зенна ничем особенным не выделялась. Разве что делала все с какой-то равнодушной ленцой, и губы ее при этом чуть заметно кривились: дескать, могла бы, конечно, и лучше, только зачем? Из-за этого у нее вспыхнул конфликт с госпожой Зораной. Мы осваивали композитный английский лук, пробивающий латы за двести шагов, и госпожа Зорана заметила, что стрелы у Зенны ложатся не кучно, хотя и в цель.
Разумеется, она сделала замечание.
— Ты не хочешь его убить, — указывая на аватару лиганца, сказала она. — А если не хочешь, то и не убьешь. И тогда он непременно убьет тебя.
Лиганец, одетый в латы, хищно оскалился.
— Мне не нравятся эти луки. Я предпочитаю арбалет, — ответила Зенна.
Госпожа Зорана подняла брови — как это умела делать только она.
— Мало ли, что ты, девочка, предпочитаешь. Ты обязана освоить то, что должна. — А поскольку Зенна молчала, повысила голос: — Ты меня поняла?
— Да, госпожа, — ответила Зенна.
— И что же ты поняла?
— В жизни не всегда получаешь то, чего хочешь больше всего.
Странный у нее при этом был голос. Будто она намекала на что-то, известное лишь им двоим. И еще более странным мне показалось то, что госпожа Зорана после этой дерзкой реплики не осадила ее, не внесла замечание в учебный журнал — просто хлопнула в ладони и крикнула:
— Продолжаем урок!
Но когда Зенна вновь вскинула лук, я увидел во взгляде госпожи Зораны, брошенном на нее, такую ненависть, которой можно было испепелить.
И не только я — другие тоже это заметили.
Что-то здесь явно было не так.
Тайна, впрочем, раскрылась довольно быстро. Правда, прежде чем рассказать об этом, я должен пояснить один профессиональный момент. Двойки формировались у нас по гендерному дополнению: Пиццерос и Лайза, Тапай и Мика, я и Аннет. Считалось, что такие двойки работают эффективнее. Женская психика — это обзорная полифункциональность, непрерывно сканирующая бытийный ландшафт, мужская психика — вектор, строго ориентированный на цель. Они суммируются и дают результат. Так, во всяком случае, объяснял это Сэнсей. Естественно, что внутри каждой двойки возникала личная близость. Это было не обязательно, разумеется, но приветствовалось, поскольку таким образом налаживался внятный эмоциональный контакт. Однако когда через пару дней я после дневных занятий заглянул в комнату к Зенне, она глянула на меня так, словно к ней ввалился пьяный лиганский солдат.
— Что тебе надо? — А затем, выслушав мои вежливые объяснения, пренебрежительно искривила рот: — Нет, я не хочу. Мало ли что корпорация поощряет. Насчет себя я решаю сама. Если же тебе невтерпеж, иди к госпоже Зоране — она будет счастлива заполучить молодого бычка. Неужели ты до сих пор с нею не переспал? В нашей группе она перетрахала почти всех парней. Гиперсексуальная истерия. За это ее и перевели из нашего филиала к вам…
Признаюсь, я был изрядно ошеломлен. Не то чтобы я так уж сильно ее хотел. Это, скажу откровенно, не соответствовало действительности. У меня еще не выветрились воспоминания об Аннет. Но ведь война есть война, долг есть долг — он первичен, его следует исполнять. Но ошеломлен я был не поэтому. А потому, что неожиданно сообразил: Зенна говорит чистую правду. Я вспомнил вдруг, как месяца три назад госпожа Зорана, сказав, что я неправильно ставлю руки, назначила мне дополнительные занятия по стрельбе. А когда я, встав на рубеж, натянул полимерную тетиву, прильнула сзади и взяла меня за запястья: «Вот так… Вот так… Держи руку ровней». Стрела свистнула и — интересно — пробила лиганцу грудь. На табло результатов вспыхнуло: «Тяжелое ранение или смерть».
— Вот видишь, — мягко сказала госпожа Зорана. — Давай повторим.
И глянула на меня так, будто чего-то ждала.
Мы исполнили упражнение несколько раз, и с каждым разом мне становилось тяжелее дышать. Однако только теперь до меня дошло, чего ждала госпожа Зорана. Раньше мне ничего подобного в голову не приходило. Ведь это же была действительно — госпожа, тренер, преподавательский контингент, от меня до нее расстояние — километр. Но после слов Зенны точно лопнула некая пленка. Я отчетливо ощутил крепкую грудь госпожи Зораны, приникающую ко мне, ее бедра — нетерпеливые, требовательные, уже раскрытые для всего, ее ягодицы, туго обтянутые комбинезоном. Все это могло быть моим. Мне стало трудно дышать, как тогда.
Хуже всего было то, что Зенна, видимо, догадалась, о чем я думаю. Она вновь искривила губы и каким-то унизительным тоном сказала:
— Значит, все же не переспал. Нуты — Буратино! Буратино и есть… — И сверкнула синеватым отчуждением глаз. — Выйди отсюда, закрой за собой дверь!..
Между прочим, так я и сделал. А как еще я мог в данном случае поступить? Пасовал перед резкостью Зенны не только я. Вся наша группа, которая, кстати, сократилась уже до восьми человек, относилась к Зенне с опасливым отчуждением. Именно в эти дни случился очень показательный инцидент. Мы, покончив с тренировками и занятиями, по обыкновению смотрели сериал «В поисках счастья». Это был наш любимый сериал, который нам крутили уже в пятый раз. Сюжет там был очень простой. Главный герой употребляет продукцию, выпускаемую «Лиганом», и потому крайне несчастлив. Все у него как-то не складывается, все идет криво, не в ту сторону, наперекосяк. Жизнь — унылая, безнадежная, как нескончаемый ноябрьский дождь. Он не понимает, в чем дело. Ведь другие, ничуть не лучше, почему-то живут гораздо интересней. И вдруг он знакомится с девушкой, которая какая-то не такая. А не такая она потому, что употребляет продукцию фирмы «Джер». Прекрасно сделан этот момент: серая, пасмурная толпа, бредущая неизвестно куда, серый, пасмурный город, придавленный облачной мглой, и вдруг среди прохожих — она, как будто излучающая солнечный свет. И он ей то