й смерти воскресает чуть более пятидесяти процентов. Чуть более половины — после первой смерти и примерно десять-двенадцать процентов — после второй.
Шансы относительно неплохие.
Решайся, говорит он себе. Если ты сейчас не умрешь, то все будет напрасно. Напрасно погибнут пацаны в отвлекающей Ddos-атаке. Напрасной окажется гибель Аннет (кстати, у нее это была первая смерть). И напрасной окажется гибель Зенны, которая вряд ли теперь вернется в реальный мир.
Собственно, решаться ему не надо. Он уже давно все решил — еще тогда, когда стал бойцом «Джера». Или, как полагает Зенна, все было решено за него? Обстругали, как Буратино, кой-чему научили и бросили в бой? Квотер гонит от себя эту мысль. Он видит, что приближается мост, переброшенный через речку, струящуюся по камням. Сейчас берега ее стремительно расширяются, дно трескается, лавина камней ссыпается куда-то в провал, и вместо них гладью змеиной кожи всплывает непроглядная тьма. Он догадывается, что началась блокировка хаба. Поезд, конечно, еще успеет пройти на ту сторону, а потом мост лопнет, обрушится, образовав карантинный каньон, который никакому вирусу не преодолеть.
Вот он, выход, думает Квотер. Поднимается на крыше вагона — чуть пригнувшись, чтобы не опрокинул его встречный воздушный напор. И когда поезд, подрагивая, достигает середины моста — поднимает руки над головой, отталкивается и, как в воду, прыгает вниз.
Он не знает, сколько продлится этот полет.
Наверное, секунд пять или шесть, пока его не проглотит гладкая чернота.
Ни одной мысли в голове больше нет.
Он лишь радуется тому, что смерть его будет мгновенной.
Я забрал оба оставшихся арбалета, а затем, поднявшись по склону, выбрал позицию у трех валунов, образовавших собой полукруг. В амбразуры меж ними склон хорошо просматривался, и при атаке его невозможно было преодолеть без потерь. К тому же, когда стрелы закончатся, а их у меня — из трех колчанов — осталось всего десять штук, отсюда я смогу отступить под прикрытие стен фактории и работать мечом, не давая себя обойти.
Я рассчитывал, что у меня в запасе примерно час. За это время — в реальности оно составляет около двух минут — лиганские аналитики, вероятно, сообразят, чем закончился бой, согласуют программы и задействуют оперативный резерв. Причем вряд ли они снова бросят в сражение мантикор. Мантикора — оружие дорогое, нерационально тратить его на решение частных задач. Скорее они подтянут оборотней из болот — все равно, раз мы потеряли факторию, трафик с нашей стороны уже будет не проложить. Значит, за болотами надо следить особо. Можно было, конечно, попробовать самому пробиться сквозь них, но, поразмыслив на этот счет, я только вздохнул: пройти болота, не имея ни грамма магии, — дело практически безнадежное. Чем я замощу гать через длинную вязкую топь? И как буду отбиваться от слизняков — меч и стрелы проходят сквозь них, не причиняя вреда?
В общем, два часа виртуальной жизни — это предел. Уже завтра (по реальному времени, разумеется) в Зале Славы будет включена моя фотография. Заиграет гимн. Господин Пак скажет скорбную речь. Но до этого он погасит фотографию Зенны, которая сейчас висит последней в ряду. И никто уже никогда не вспомнит, что такая Зенна — была. Разве что Мика, если ей удастся воскреснуть. Разве что штабные стратеги, которые будут просчитывать новый оперативный сюжет. Но для них Зенна — просто кодовое имя.
Саму Зенну я больше не видел. Ее унесли из кресла пилота, прежде чем я воскрес.
О предательстве никто даже не заикнулся.
Героическая смерть, которой готов был погибнуть каждый из нас.
Осталась только фотография на стене.
— Ты все сделал правильно, — сказал мне тогда Сэнсей. — Аналитики в штабе особо просчитали каждый твой шаг и пришли к выводу, что ты выбрал лучший вариант из возможных. Гордись этим, мальчик. Ты спас нас всех.
И он, будто награждая неким знаком отличия, прикоснулся ладонью к моей груди.
Меня это почему-то не успокоило.
На карте, которая в реальном времени показывала соотношение сил, красным цветом теперь был выделен лишь небольшой, на две ладони, фрагмент. Расположен он был в правом нижнем углу, и лично мне было ясно, что через какое-то время он исчезнет совсем. Район, изолированный от внешних рынков, нежизнеспособен. Автаркическая экономика быстро проест самое себя. Но дело было даже не в этом. На днях Мика, которая всегда знала все, шепнула мне, что идут переговоры о корпоративном слиянии: «Джер» войдет в структуру «Дигана» как автономное подразделение.
— У них сейчас разгорается конфликт с «Би-энд-Би», им понадобятся опытные бойцы. Придется надеть синюю форму — жуть!
Она скорчила рожицу.
Я лишь пожал плечами.
Зато сразу от Мики пошел к госпоже Зоране и попросился в рейд на факторию, который разрабатывал штаб. Я знал, что этот рейд ничего хорошего не сулит. Так, призрак активности, попытка продемонстрировать, что «Джер» еще жив, еще может причинить «Дигану» некоторый ущерб. Мелкий козырь на переговорах.
Однако я знал и другое: синюю форму «Дигана» я никогда не надену. Они соблазнили Зенну «свободой», они погрузили ее в иллюзию, где она напрочь потеряла себя. А потом, когда Зенна стала им не нужна, они просто стерли ее.
Вот почему я попросился в этот самоубийственный рейд.
Вот почему я спустил курок, когда мантикора холодно и безжалостно улыбнулась.
Если уж поднял знамя, надо защищать его до конца.
Если уж встал в ряды, надо идти вперед — пока бьется сердце и течет в жилах кровь.
Кто сражается — тот не предает. А кто предает — тот не сражается.
Я смотрел на каменистый безрадостный склон, сбегающий в ад, на поросшие дикой осокой топи, откуда должны были появиться оборотни, и мне было ясно, что сейчас я умру. Мне было ясно, что сейчас я умру — вторично и уже окончательно.
Меня это, впрочем, не беспокоило.
Умру — значит, умру.
Смерть — не самое страшное в жизни.
Все равно когда-нибудь умирать.
Мне только хотелось бы, чтобы Зенна, если она все же жива, если она бесплотной, призрачной тенью блуждает сейчас по пространствам иллюзорных миров, увидела, что умираю я не просто так.
Я не просто так умираю.
Надо мной развевается золотое, с яркими багровыми звездами, вдохновенное, гордое и величественное знамя вечной войны…
© Андрей Столяров, 2016
© Почтенный Стирпайк, илл., 2016
Андрей СТОЛЯРОВ
____________________________
Петербургский прозаик и публицист Андрей Столяров родился в 1950 году в Ленинграде. Окончив биолого-почвенный факультет ЛГУ по специальности «эмбриология», работал научным сотрудником в Институте экспериментальной медицины, НИИ геологии и геохронологии докембрия. Профессиональный писатель и участник петербургской группы «Конструирование будущего», которая изучает закономерности возникновения, развития и гибели цивилизации. Эксперт Международной ассоциации «Русская культура», руководитель Петербургского интеллектуального объединения «Невский клуб».
Выпускник двух «высших курсов» фантастики (малеевских семинаров и семинара Б. Н. Стругацкого), А. Столяров стал ведущим представителем петербургской прозаической школы; его творчество почти полностью лежит в русле фантастического реализма. Лауреат многих литературных премий («Бронзовая улитка», «Странник» и др.). Издавался в Болгарии, Венгрии, Польше, Чехии, Эстонии, Японии.
На счету автора девять романов («Монахи под луной», «Жаворонок», «Мы — народ», «Обратная перспектива» и др.), а также несколько десятков повестей и рассказов. В «Если» регулярно публикуется с 1995 года.
Ася Михеева
ОЗЕРО МЕМСАХИБ
/фантастика /биотехнологии
/инопланетяне
/глобальная война
Много лет спустя Варя и Антон вспоминали события того лета, пытаясь понять, что же все-таки двигало их отцом. В итоге оба сошлись на том, что начинать надо с того, что два года назад к ним приехал дедушка.
Это был единственный раз в их жизни, когда они видели слезы отца. Дедушка стоял рядом со своей машиной, обнимал папу, а тот плакал. Мама держала детей за руки в паре шагов. Сначала они рвались тоже обнять дедушку, но потом испугались. Отец плакал громко.
Дедушка похлопывал его по спине, как маленького, и приговаривал:
— Ну-ну, Андрюшка… Ну-ну.
Дедушка был худой — гораздо худее, чем в предыдущие приезды, с густым беленьким ежиком на голове.
Потом папа перестал плакать, все развеселились, дедушка посадил Варю на плечи, мама ахнула, но дальше уже было все хорошо.
Антон еще запомнил, что в то лето дедушка вставал раньше всех и готовил завтрак, ел сам — один, а потом еще раз завтракал вместе со всеми. Антон пару раз просыпался на рассвете от того, что дедушка гремел на кухне посудой, и присоединялся к нему. Это были очень веселые пирушки, в тишине, пока вся семья спит. В следующем году, когда Антон спросил дедушку, почему тот перестал вставать так рано, тот засмеялся и ответил, что наелся.
После того жизнь шла вполне обычно. Мама возила ребят в школу и в бассейн. Отец приходил поздно и устраивал с детьми догонялки на площадке за домом, но иногда исчезал на две-три недели в командировки. По утрам он будил Антона, чтобы делать зарядку вместе.
События понеслись галопом одиннадцатого мая. Среди бела дня мама примчалась за ребятами в школу, ничего не объяснила и очень злым голосом отказалась заехать купить мороженого. День был жаркий; в открытое окно электромобиля бил поток воздуха, Варе было щекотно, она смеялась, а мама закричала: «Замолчи!».
Едва приехав домой, мама включила мультики, кинула детям большой пакет витаминных хрустяшек и бутылку воды и убежала в сад.
Антон настроил мультики на Варин возраст и выглянул на террасу. Мама стояла посреди большой клумбы с лопатой и выкапывала гладиолусы. Потом она сложила их в корытце для сорняков и унесла к компосту, но не бросила, как обычно бросала сорняки, а раскопала ямку и зарыла цветы вместе с корнями глубоко под старыми увядшими ошметками.