Выдавив краткую благодарность, я поспешил выйти вон и быстро направился к дороге на «Трейдер Джекс».
Затем я совершил долгую прогулку — целых две мили — до Роквилла. Вдобавок мне нечем было себя занять, кроме тривиальных подробностей юности Пула и бесполезных размышлений о его роли в смерти Бонни.
На полдороги к дому я полностью прочувствовал важность механического транспорта во всех его проявлениях — и ограничения нашей нынешней системы. Несмотря на все свои недостатки, эпоха автомобилей позволяла тебе легко и быстро перемещаться повсюду.
Дома я принял душ, проверил сообщения, отправил Винсу список того, о чем я собирался писать завтра, а перед выходом нацепил свою лучшую рубашку и пару туфель.
— Это что, свидание? — спросила Гэби, когда я заявился в кафе-мороженое напротив килобашни Гарриет Бичер-Стоу.
Девушка лукаво улыбнулась мне и принялась накручивать пальцем локон.
— Скорее, интервью, — ответил я.
— Так я и думала. Вы все интервью проводите здесь?
Кафешка была декорирована в историческом стиле — стулья с гнутыми железными завитушками, черно-белая плитка, выложенная в шахматном порядке, лампы от Тиффани со стеклянными колпаками. Я заказал что-то, называвшееся — по непонятным причинам — «Веселый батончик» и состоявшее из апельсинового щербета и ванильного мороженого. Гэби лакомилась мороженым с пеканом.
— Расскажите мне о Бонни и о людях, которые с вами работают, — предложил я.
— Начать с себя? — поинтересовалась она, сморщив нос.
— С кого пожелаете.
Как я и подозревал, ее стоило только разговорить, а дальше уже моя помощь не требовалась.
Гэби работала в Максвелл-Корт три года. Ее полное имя — Габриэлла О’Рурк. Она была наполовину ирландкой, наполовину итальянкой. Она не училась ни на медсестру, ни на врача, ни на фельдшера, однако долго специализировалась в обращении с оборудованием, необходимым для поддержки существования мозга вне тела. И еще больше узнала от Бонни. Она жила на верхнем этаже, в одной из многочисленных гостевых комнат Максвелл-Корта. Ей нравился судья Адамс. А Бонни — не особо. Солидная часть ее работы состояла в том, чтобы составлять компанию судье, поэтому хорошо, что он ей нравился. Ее смена длилась восемь часов, но она отвечала на вызовы круглосуточно, если была рядом. И она оставалась дома в ту ночь, когда умерла Бонни.
— Я подозреваемая? — внезапно спросила Гэби.
— Не знаю. А вы подозреваемая?
— Если да, то это было бы не просто интервью, так? Я имею в виду, это был бы допрос.
— Возможно. Но тогда бы я задавал больше вопросов, а вы не рассказывали бы мне так много о себе.
— Возможно, я дьявольски хитроумная убийца, — предположила Гэби.
— Возможно. Но кто еще был там в ту ночь?
— Конечно же, Эбигейл. И ночная смена.
В Максвелл-Корте постоянно жила экономка, но остальные служащие уходили по окончании дежурства. И повариха — хотя большую часть вечера она провела со своим дружком, мужчиной постарше, владевшим теневой пиццерией в Талкотвилле. Эбигейл всегда сидела дома. Она рассталась с мужем много лет назад, еще до того, как начала работать на Бонни. Она была медсестрой и дипломированной сиделкой. Муж навещал ее время от времени. Он был невысоким женоподобным мужичонкой и вдобавок шепелявил. Гэби вообще не понимала, что их свело, но вполне могла предположить, почему этот брачный союз оказался непрочным. Но по какой-то причине это печалило Эбигейл, потому что, по словам Гэби, после таких визитов сиделка каждый раз плакала.
— Они оба уже довольно старые, — сказала девушка.
— А люди, у которых вытащили мозги и запихнули в контейнер из нержавейки, не старые?
— Ну, если так сформулировать… — протянула она, глядя вниз, на растекшееся по дну тарелки подтаявшее мороженое. — Ах, да! Дэвид Пул тоже был там тем вечером.
— Пул? Он сказал мне, что не видел Бонни несколько недель.
— Ну это просто глупо, — хмыкнула Гэби. — Он постоянно заходил. Каждую неделю. И всегда можно было определить, что он у нас.
— Каким образом?
— Его смех, — сказала она. — У него очень низкий голос и такой басистый смех, слышный по всему дому. И он смеялся в ту ночь.
Я нахмурился. Происходящее стремительно утрачивало смысл. Пул солгал мне. Но я не мог понять почему.
Я перестал задавать вопросы, но Гэби не умолкала. Через некоторое время она все же остановилась, и мы встали, чтобы уйти.
В дверях кафешки она обернулась ко мне.
— Если бы это было свиданием, я бы разрешила вам проводить меня до дома, — сказала она. — А если просто интервью, я могла бы прикинуться, что это было свиданием, и вы бы все равно проводили меня. Но я все-таки не уверена, что это не было допросом. И, кто знает, может, я и вправду дьявольски хитроумная убийца. Так что, думаю, для нас обоих будет лучше, если я пойду домой одна.
С этими словами она чмокнула меня в щеку, пожелала доброй ночи и ушла.
И меня это вполне устраивало. После всего, что я узнал о Максвелл-Кортре и о людях, у которых имелась возможность оборвать долгую, долгую жизнь Бонни, я все еще не был уверен, что знаю, кто это совершил. Я знал недостаточно… но в то же время уже начинал понимать, что разузнать больше вряд ли удастся. Этого вполне хватило, чтобы я долго проворочался в кровати без сна.
Когда я проснулся утром, у меня был план. Не очень понимаю, откуда этот план взялся, но он единственный показался мне логичным. Я позвонил Гэби и сказал ей, что после обеда должен встретиться со всеми, кто имел отношение к смерти Бонни, включая Дейва, ИИ и весь обслуживающий персонал, который дежурил той ночью. Гэби сказала, что позаботится об этом — в том числе и о Дейве, — хотя не объяснила как.
Все утро я провел как во сне. Зашел в муниципалитет и правление школы. Высидел все собрание с учителями и родительским комитетом. Собрание было посвящено новой учебной программе, основанной на головных обручах, и хотя я и делал заметки и даже написал статью, но не запомнил ни слова из сказанного. Я съел обед… но не помню, чем пообедал. И сделал еще кое-что, чтобы подготовиться к встрече.
Затем я совершил долгую прогулку вверх по холму, мимо парка и к Максвелл-Корту.
Когда я прибыл, все уже собрались и расселись в большой, ярко освещенной комнате с оборудованием. Так нам не понадобилось перемещать Петра и Павла, что, как мне говорили, было делом не из легких.
К моему удивлению, Дейв тоже оказался там.
— Мы послали за ним наемный автомобиль, — пояснила Гэби.
— А вы можете это сделать?
— Сейчас, когда Бонни нет, мы можем сделать многое, — ответила она.
Присутствовали Гэби, Эбигейл, повариха и экономка. И даже судья Адамс, через удаленный доступ.
Я приступил к делу напрямую.
— Как некоторым из вас, возможно, известно, я пытался выяснить, кто — если этот кто вообще существует — приложил руку к тем событиям, что повлекли за собой смерть Бонни Баннистер. Я делал то, чем обычно занимаюсь по работе — совал свой нос в чужие дела, задавал вопросы, ничего толком не мог разузнать. Я посвятил этому уже несколько дней, пока внезапно меня не осенило: все это время я посвятил раскрытию преступления, но не потратил ни минуты, чтобы что-нибудь узнать о Бонни.
Гэби и Дейв улыбнулись. Эбигейл едва слышно фыркнула и принялась грызть костяшку пальца.
— Я просмотрел старые видеозаписи, новые статьи и кое-что другое. В свое время она была весьма любопытной личностью. Творческой и динамичной. Бонни была из тех, кто хочет все делать по-своему, кто готов проламывать стены, пока не добьется. Она умела настоять на своем.
— Да, она была той еще дамочкой, — непрошено встрял Дейв.
Я кивнул ему.
— Согласен. Возможно, не самой уживчивой на свете особой. Бонни была упряма и не всегда непогрешима в суждениях — и это ее огорчало, потому что она знала за собой эту черту и сожалела о ней.
— Спросите у моей матери, — снова вмешался Дейв. — И у бабуси. Они много чего понарасскажут.
— Я знаю. Кое-что даже просочилось в газеты. И после того как я прочел эти статьи и увидел ее в жизни, в ее же собственных строках, я начал размышлять о том, каково Бонни было чувствовать себя запертой в одном из этих больших кофейных цилиндров, которые для нее изготовили.
Эбигейл чуть всхлипнула. Судья трескуче хмыкнул.
— Думаю, вам, судья, было намного легче, — продолжил я. — И, возможно, это лучше, чем спиться в вашем почтенном возрасте.
— Я не в восторге от этого замечания, — сказал судья.
— Ничего плохого я не имею в виду. Я совершенно уверен, что такая жизнь никому не покажется легкой. Но, похоже, вы сохраняете бодрость. Полагаю, вы всегда принимали то, что швыряла вам жизнь, и с лихвой возвращали ей ее же удары. И мне кажется, что Бонни Баннистер была не способна на это — ну или не в такой мере.
— С этим мне придется согласиться, — заявил Дейв.
— Благодарю вас, Дейв, — ответил я. — Знаете, какое-то время я считал, что именно вы велели Петру и Павлу отключить оборудование Бонни. Но Гэби сказала, что так не думает, и я решил присмотреться внимательней. Я обнаружил, что в разговоре со мной вы несколько раз солгали или, скажем так, слегка уклонились от истины. Вы навещали Бонни куда чаще, чем готовы были признать.
— Это не ваше дело, — буркнул он.
— Возможно, нет. Мне интересно, о чем вы беседовали во время этих визитов. Но это тоже не мое дело. Тот факт, что вы приходили сюда, разговаривали с ней и смеялись, еще сильней уменьшает вероятность того, что вы готовы были причинить ей вред. И потом ваш дом. Она ведь не покупала его для вас, да?
Дейв выглядел сконфуженным. Повесив голову, он признал:
— Нет, не покупала.
— Это был ее дом. Я проверял. Она родилась в нем. Она была ребенком, выросшим в пригороде, в типовом доме со школой в конце улицы, с машинами, разъезжающими повсюду, со всем тем миром, что исчез так много лет назад. Мир Бонни сгинул задолго для того, как ее засунули в консервную банку и поставили на полку. Мир пригородов, телевидения и совершенно иной повседневной жизни.