в виденииПредседателя Земного шара
/фантастика
/художественный образ
Велимир Хлебников (1885–1922)
Русский поэт и прозаик, один из крупнейших деятелей русского авангарда. Входит в число основоположников русского футуризма. Реформатор поэтического языка, экспериментатор в области словотворчества. «Напечатал: «О, рассмейтесь, смехачи»; в 365±48 дал людям способы предвидеть будущее, нашел закон поколений…» (Из «Автобиографической справки»)
В когтях трескучих плоскостей,
Смирней, чем мышь в когтях совы,
Летали горницы
В пустые остовы и соты,
Для меда человека бортень, —
Оставленные соты
Покинутого улья
Суровых житежей.
Вчера еще над Миссисипи,
Еще в пыли Янтцекиянга
Висела келья
И парила, а взором лени падала
К дворцу веселья и безделья,
Дворцу священного безделья.
И, весь изглоданный полетами,
Стоял осенний лист
Широкого, высокого дворца
Под пенье улетавших хат.
Лист города, изглоданный
Червем полета,
Лист осени гнилой
Сквозит прозрачным костяком
Истлевшей и сопревшей сердцевины.
Пусть клетчатка жилая улетела —
Прозрачные узоры сухожилья
И остова сухой чертеж
Хранились осенью листа.
Костлявой ладонью узорного листа
Дворец для лени подымал
Стеклянный парус полотна.
Он подымался над Окой,
Темнея полыми пазами,
Решеткой пустою мест,
Решеткою глубоких скважин
Крылатого села,
Как множество стульев
Ушедшей толпы:
«Здесь заседание светлиц
И съезд стеклянных хат».
Использованы художественные работы
Александры Экстер, Василия Кандинского
и Велимира Хлебникова
Сергей Волков
МЕЧТАГРАД
/фантастика
/города
/версии реальности
Когда мы, те, кто родился в 60-70-х годах уже безнадежно прошлого века, были маленькими, нам всем хотелось в будущее.
Нет, иногда и в прошлое, конечно — чтобы в мушкетерском плаще, со шпагой и пистолем, и на коне, или с луком в Шервудском лесу, или с мечом на Куликовом поле, — или вообще с каменном топором вместе с Быстроногим Джаром: «Желтогривая львица сражалась на стороне людей! Яррх!» В общем, что я вам рассказываю, про это Радий Погодин даже книжку написал, и кино по ней сняли потом — «Шаг с крыши».
Но в будущее все же хотелось больше. Оно было… заманчивым. Таинственным. Волнующим — прежде всего своей неизвестностью. Отовсюду нам слышалось: «Следующее поколение советских людей будет жить…», «В будущем каждая советская семья…», «Коммунизм — это будущее человечества», «Идеалы будущего общества невозможно представить без синтеза науки и практики, школы и трудового обучения». И сладко грели душу услышанные в школе слова Льва Толстого: «Человек будущего уже среди нас».
Будущее нашей мечты представлялось непременно светлым и обязательно технологичным. Это неудивительно — мы сами жили в мире, где постоянно что-то менялось. Наши еще не очень старые бабушки и дедушки рассказывали про керосиновые лампы и угольные паровозы, а у нас над головами преодолевали звуковой барьер пассажирские лайнеры, и в квартирах светились экраны цветных телевизоров, которые показывали, как атомный ледокол «Арктика» дошел до Северного полюса. Но этого нам было мало, мы хотели больше, больше, еще больше чудесного, фантастического и необычного!
Про будущее мы, естественно, в основном читали в фантастических книжках, достать которые было той еще проблемой. В библиотеках стояли очереди, книги зачитывали до дыр, до прозрачности листков, до переписанных от руки и вложенных взамен недостающих страничек. Сейчас наши дети слушают рассказы о тогдашнем повальном увлечении чтением фантастики примерно с той же степень доверия, с каким мы сами в детстве слушали рассказы своих родителей о строительстве самокатов из досок и шарикоподшипников.
Книги, и в особенности фантастика, были настоящим культом нашего детства. С их тогдашней популярностью не сравнится ни один нынешний голливудский блокбастер. Человек мог быть двоечником, хулиганом и «колония по тебе плачет», путать Пифагора с транспортиром, но кто такой профессор Ррр и как попасть на планету Мемба, он знал наверняка.
И начитавшись Велтистова и Мошковского, Булычева и Мелентьева, Лагина и Носова, Яна Ларри и Губарева, Мирера и… да чего уж там, и «взрослых» Стругацких, которых нам выдавали со страшным скрипом («Ах, вы еще маленькие, вы ничего не поймете!», — сокрушались заботливые библиотекарши), мы хотели звонить друг другу по видеофону, как Алиса Селезнева, ошибаться номером и попадать в Марсианское посольство. Хотели ездить на самодвижущихся тротуарах, получать продукты из продуктопроводов, флипать на космодром или в Космозоо, дружить с роботами и инопланетянами, менять законы физики — и много чего еще.
Даже совсем уж детская повесть Розанова про девочку Травку «Алюта — воздушный слоненок» дразнила нашу фантазию, стимулируя ее примерно так же, как электрические разряды батарейки «Крона» заставляли сокращаться мышцы лягушки на лабораторном столе в школьном кабинете биологии.
Розанов предсказывал легко и весело, его город будущего был залит солнцем и наполнен движением. В Москве цвели тропические сады, улицы текли, словно реки, над крышами домов бесшумно скользили электромагнитные поезда, а еще выше плавно проплывали дирижабли и проносились стратопланы.
Одной из безусловно поразившей всех нас вещей, придуманных Розановым, было метро между Москвой и Ленинградом. Это казалось настолько непостижимым и настолько реальным (метро же!), что сладко замирало сердце. Ну, а чего — бросил пятачок, прошел турникет, сел в поезд и: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Васильевский остров!»
Интересно, что в тридцатые годы, когда писались повести про Травку, часть замыслов «города будущего» фактически начала претворяться в жизнь: и первую очередь метро построили, и ВДНХ заработала, и фундамент самого грандиозного здания в Москве — Дворца Советов — уже заложили. Казалось, до будущего остался всего один шаг…
Война и послевоенные годы отодвинули фантастику — а вместе с нею и грезы о будущем — на второй план. Конечно, люди мечтали и в те годы — но все больше о мире и о том, чтобы их близкие были живы. Но поднялись из пепла и руин города, заработали заводы, зазвенели на улицах трамваи — и постепенно жизнь вошла в свою колею.
В середине пятидесятых Виталий Мелентьев написал первую повесть из цикла историй про Юрку Бойцова и Ваську Голубева — «33 марта». Герои повести оказываются в городе будущего — и начинается… Помню, больше всего меня поразила дорожная машина с атомным двигателем, строящая дороги фактически из ничего. Самим фактом своего существования она как бы побеждала сразу обе главные русские беды. В самом деле — дураки такую машину построить не смогли бы, а проблему с дорогами она решала, что называется, «на раз»: «Вот это и есть дорожная машина. Она тоже атомная. Сзади в специальном котле беспрерывно выделяется тепло в несколько сотен тысяч градусов. В этот огонь попадает грунт, который машина сама выбирает по бокам дороги, — видишь, выступы? Они роют кюветы, канавы по краям будущего шоссе, а землю подают в атомный котел. Понятно, что земля не выдерживает такой невероятной температуры и плавится, превращаясь в лаву. Затем лава подастся вперед и по архимедову винту равномерно разносится по всей площади будущего шоссе. Вся машина катится на огромных тяжелых валках, которые уплотняют лаву. Позади остается готовое шоссе — каменное, почти базальтовое. Самое главное тут в том, что не приходится готовить полотно дороги, как когда-то его готовили перед заливкой асфальтом. Теперь машина идет по самой неровной почве, впереди нее пускают специальные струги. А позади машины ровная, блестящая, как зеркальное стекло, зеленоватая гладь шоссе…»
Знамя, поднятое Мелентьевым, в конце пятидесятых подхватил Николай Носов. В «Приключениях Незнайки в Солнечном городе» он дал настолько подробное описание города будущего, что местами оно даже утомляло наши еще не очень зрелые читательские мозги. Нет, ну в самом деле, вы помните, например, описание «Циркулины», машины, «напоминавшей не то механическую снегочистку, не то трактор»? Она и косила траву, и сажала ее, и сорняки уничтожала, и только что хлеб не пекла, причем делала это все в автоматическом режиме.
Носов описал «Циркулину» так, словно всю жизнь проработал при ней слесарем-ремонтником, а вдобавок придумал ей девять «систершипов», которые носили не менее гордые имена: «Эксцентрида, Концентрина, Рондоза, Улитка, Мельница, Вертушка, Орбита, Спутница и Планетарка».
А мотоцикл на гусеницах? А Радиолярий с его «радио-магнитной энергией»? А коттеджные поселки на выселках Солнечного города — «круглые поля скоро кончились, и по сторонам дороги стали попадаться дома. Они были маленькие, не больше двух этажей, но очень красивые: с высокими остроконечными крышами, окрашенными в яркие цвета, с верандами и террасками, с балкончиками и затейливыми башенками на крышах. Во дворах были устроены беседки и цвели всевозможные цветы»?
Но настоящее пиршество фантазии поджидало читателя в самом Солнечном городе. Тут уж автор развернулся вовсю! По улицам города сплошным потоком лились спиралеходы, реактивные роликовые труболеты и автолошадки (sic!). За ними еле поспевали уже упомянутые гусеничные мотоциклы и… гусеничные велосипеды. Честно говоря, вот этого зверя нам даже представить себе было трудно — но когда подобное останавливало настоящего фантаста и его верных читателей?
Сам Солнечный город виделся нам этакой помесью Луна-парка и пионерского лагеря Артек: «По обеим сторонам улицы стояли многоэтажные дома, которые поражали своей красотой.