Лика бросается бежать, неожиданно из-за ствола сосны появляется чучунаа. Оскалив зубы, он одной лапой хватает Лику за волосы, другой — за плечо, срывает с Лики скальп. Лика дико кричит, по лицу ее льется кровь, слышен хруст, с которым кожа отрывается от черепа…».
Жемчужников хмыкнул. Интересно, согласится ли Бортич. Козловского на роль Громова вроде уговорили — видать, не поскупился Тариел, не соврал. Но какая, однако, дрянь этот сценарий. Мало того, что все эти албасты скачут — кстати, чучунаа это что-то вроде диких людей, то ли обычных, то ли снежных… Так еще и инопланетяне вылезают из своих кораблей, валяющихся тут с незапамятных времен, и помогают главному герою! Ясное дело, на питчинг в Фонд кино с таким не пойдешь. Ирген Иргенов и не пошел, гад такой — нашел спонсоров, те заинтересовали Асланяна, и вот мы здесь.
Режиссер взял с тумбочки бутылку минералки, попил. Он ощущал себя практически трезвым, хоть и выпил приличное количество пятидесятишестиградусной.
Успокойся, сказал он себе. Завтра в Черкечех, там заночуем, потом еще день в долине, вечером обратно. Романтика, палатка, костер… Что плохого? Прошлый проект почти весь в павильонах просидел, а тут свежий воздух, жратва, вон, вкусная, да и в целом развлечение.
…Вот и развлекаемся, подумал Жемчужников, поудобнее устраиваясь в вертолетном кресле. Заработала газовая турбина, двухлопастный винт начал медленно вращаться, набирая скорость.
— Взлетаем! — крикнул через плечо пилот-хипстер, словно без его комментария никто бы не догадался. «Робинсон» медленно поднялся над площадкой и начал набирать высоту. Плужкин перекрестился, как обычно делал перед полетом, и деловито полез в рюкзак.
— Теперь можно и соточку, — сказал он.
Креативного продюсера никто не поддержал. Задерейко смотрел в окошко, где проплывали сопки-перелески, а Дмитрий достал из кармана куртки мятый детектив-покетбук и собрался читать, но Жемчужников не дал.
— Слушайте, Дмитрий, а что все эти истории про Черкечех? Они хоть в какой-то степени соответствуют действительности?
Дмитрий неторопливо убрал детектив обратно в карман и ответил:
— Я там три раза был, ничего такого не видел. Ни металлических котлов, полузарытых в землю, ни шибко худых одноглазых людей в железных одеждах. Не думаю, что тут космический корабль разбился или инопланетяне базу содержат.
— Вижу, читали уфологические книжки? — улыбнулся режиссер.
— Туристы интересуются, приходится читать. Долина смерти, еще бы.
— Часто туристы туда ездят?
— Редко. И далеко, и делать там особо нечего… Экспедиции изредка мотаются, телевизионщики приезжали лет десять тому.
— Андрей И., — понимающе кивнул Жемчужников. — Это несерьезно.
— Там все несерьезно, — сказал якут. — Хотя старики разное рассказывают.
Ага, вот оно, обрадовался режиссер. Все же не выдержал Дмитрий. «Старики разное рассказывают», «лучше бы вам туда не ездить» и весь прочий джентльменский набор фильмов ужасов.
— Но старики хитрые, они знают, что от них услышать хотят, — продолжал толстяк, прищурив и без того узкие глаза. — Вот и вы — кино снимать будете, а сами же не верите, правда?
— Мы художественный фильм снимаем, не документальный.
— Ай, в документальных тоже всё врут, — отмахнулся Дмитрий. — А про Черкечех я так скажу: на самом деле там что угодно может быть. Почти триста километров по берегу и еще бог знает сколько в ширину — это же исследовать невозможно. Места глухие, тайга, болота, единственный ближний поселок был Ойгулдах, и тот с девяносто шестого года заброшен. Туда мы не полетим, мы на обычное место полетим, куда я туристов возил. Я не оператор, но, кажется, там красиво будет, чтобы кино снимать.
— Нам красиво не надо, — неожиданно сказал Задерейко, не отрываясь от вида за окошком. — Нам надо загадочно и мистически.
— И загадочно будет, и мистически будет. Только на самом деле вы бы точно такие места и поближе к Якутску нашли.
— Тут продюсер решает, — пояснил Жемчужников. — А продюсеру хочется, чтобы «по реальным событиям» и «в реальных местах». Не удивлюсь, если еще придется сочинять истории о том, как вокруг нас албасты бегали и снимать мешали. Для рекламы фильма самое то. Коля, хватит бухать. Тебе локации смотреть.
Последнее было сказано креативному продюсеру, который в очередной раз приложился к чекушке.
— Всё-всё, концерт окончен, — сказал Плужкин и убрал почти пустую бутылку в рюкзак.
Дальнейший полет оказался малоинтересен, потому что Жемчужников в основном дремал. Даже посадку с дозаправкой он проспал, и Олег Задерейко растолкал его, когда «робинсон» уже опустился на большую песчаную проплешину у реки.
Разгрузившись, вертолет улетел в какой-то Чернышевский, где у пилота-хипстера имелись свои дела. Звали его, между прочим, Афанасий, и вернуться он пообещал завтра вечером.
Пока Дмитрий с вызвавшимся помочь художником-постановщиком ставили палатку, а Плужкин сидел среди вещей, превозмогая остатки похмелья, Жемчужников спустился к реке и зачерпнул пригоршню воды. Холодная, чистая. Выпил, подумав, что в Москве-реке или Яузе с такой пригоршни помер бы. В реке плеснула крупная рыба. Таймень, небось. Или кто у них тут водится… муксун?
Жемчужников поежился.
Лес он не любил. Даже в обычном подмосковном, куда ездил иногда за грибами, нет-нет да наползало ощущение, что из зарослей кто-то пристально наблюдает. Здесь же вокруг была тайга, ни одного селения на пятьсот километров. В голову сразу полезли дурные мысли про перевал Дятлова, благо Жемчужников по весне прочитал книгу Ракитина. Он даже подбивал Асланяна снять фильм про дятловцев, но продюсер обоснованно заявил, что тему дискредитировали как недавний американский идиотский трэш, так и целый ряд свежих отечественных передач, в которых секрет группы Дятлова раскрывали всякие экстрасенсы. Надо подождать, сказал Асланян. И дал Жемчужникову сценарий «Хараны».
Режиссер огляделся. А ведь ничего особенно живописного тут нет, если вдуматься. Пара планов, а остальное можно снимать под Москвой. Ну, или в Пермском крае, например. Все же продюсеры необъяснимы — то им сними весь фильм в трех объектах, чтобы сэкономить, то, как сейчас, готовы на край света группу тащить.
Жемчужников улыбнулся, представив, как удивятся инопланетяне в своих подземных металлических котлах, когда здесь начнут суетиться операторы, звуковики, загорятся осветительные приборы… Хотя тонвагены и гримерки сюда если только грузовыми вертолетами везти, так что все будет попроще. Не «Ведьма из Блэр», конечно, но и не «Война и мир».
Режиссер снова поежился — теперь ему казалось, словно наблюдают с противоположного берега. Чушь какая. Пора работать, тем более вон тот плёс как нельзя лучше подойдет для сцены, где Громов приплывает на моторке. Жемчужников раскрыл свой блокнотик и принялся черкать карандашом раскадровку.
Плужкин и Задерейко со своими фотоаппаратами, камерами и планшетами тоже занялись делом. Они вместе работали уже на четвертом проекте — собственно, креативный и привел художника к Асланяну — и постоянно грызлись. Вот и сейчас до Жемчужникова долетали обрывки матюков.
Стемнело неожиданно рано. Жемчужников отметил это на будущее, после чего заторопился к костру. Якут возился с котелком, в котором булькала уха из свежепойманной рыбы. Из сумерек подошли Плужкин с художником, доругиваясь.
— …И хрен с тобой, — заявил Плужкин, — последний раз тебя на проект беру!
— Не больно-то и хотелось, — парировал Задерейко.
Все как обычно, подумал режиссер, нарезая хлеб охотничьим ножом Дмитрия.
— Кушать подано, господа кинематографисты. Садитесь жрать, пожалуйста, — пошутил якут.
Ужинали в основном молча. Совсем стемнело, подул неприятный холодный ветер, зашуршал в деревьях. На реке кто-то грузный плескался и ворочался, заставив Плужкина не к месту вспомнить и рассказать историю про чудовище озера Лабынкыр.
— Это совсем в другую сторону, тыщи три кэмэ отсюда, — утешил напоследок Плужкин.
— Был я на Лабынкыре. Нет там никакого озерного черта, и пресноводного плезиозавра тоже нет, — сказал якут.
— Везде-то вы были, все-то вы видели…
— И этот анекдот я тоже знаю, — не обиделся Дмитрий. — А на Лабынкыре правда был. Озеро как озеро, хариус там хороший. А по-настоящему страшное место мы с братом только одно видели — Зашиверск. Это город, который еще в девятнадцатом веке вымер от оспы. Он тоже далеко, на Индигирке… В семидесятом году экспедиция Академии наук там копала, так двое оспой от мертвецов заразились и умерли, вот как. Один из них профессор был. Вот там жутко, хотя от города ничего и не осталось. Жутко…
Якут замолчал, глядя в пляшущий на ветру костер.
— Зря мы выпить не взяли, — нарушил тишину креативный продюсер.
— Вернемся, будешь пить, — сказал Жемчужников. — А сейчас давайте по палаткам. Ты, Олег, иди к Дмитрию, а я с Колей. Вас разделить надо, иначе всю ночь грызться будете. Коля, уяснил?
— Яволь.
И Плужкин послушно полез в палатку.
Проснулся Жемчужников от холода. Повертелся в спальнике, устраиваясь поуютнее, но теплее не стало. Тогда он открыл глаза и увидел оранжевый потолок палатки, освещенный японским фонарем. Фонарь валялся рядом, а вход в палатку был приоткрыт.
— Твою ж… — сонно буркнул режиссер и выполз из спальника. Стало еще холоднее. Плужкина рядом не было, его спальник лежал пустой, словно раскрытая устрица. Пошел отлить?
— Э! Коля! — негромко позвал Жемчужников.
Никто не отзывался.
Жемчужников, отчаянно зевая, выбрался из палатки и застыл. Вокруг был туман, какими-то шевелящимся обрывками полностью скрывший и тайгу, и реку, и даже соседнюю палатку. Судя по часам, было три ночи, но грязно-серый свет скорее намекал на раннее утро. Часы тем не менее шли, швейцарский механизм вряд ли сбоил…
— Коля! Плужкин! — крикнул режиссер.
«Лика пробирается через заросли, слышит в отдалении голос Громова.