— Рихард! Рихард!
Измученный швед протестующе забурчал и отпихнул тревожащую его руку, но Михеев был безжалостен.
— Рихард, вставайте.
— Gå, lämna mig inte![2]
— Там что-то есть, Рихард! — настойчиво теребил его Михеев. — И это не медведи! Медведи не светятся!
— Oh, min Gud![3]
Ночные поиски в лесу — дело практически бесперспективное. Скорее сам заблудишься, чем кого-то найдешь. Именно поэтому Михеев, человек опытный, и организовал все ближе к трем часам. Задача парней Батыкаева заключалась как раз в том, чтобы не дать «буратинам» потеряться, но они и сами быстро вошли в раж, беспорядочно мечась и взволнованно крича.
Сам Михеев пытался выглядеть одновременно встревоженным и растерянным, как и полагается человеку, чей здравый скептицизм только что получил крепкий удар под дых. В одной руке он держал ракетницу, в другой — мощный фонарь на двенадцати светодиодах. На плече болтался карабин. Присутствие оружия было важным психологическим штрихом, помогающим нагнетать саспенс. Источник тревоги и надежды одновременно.
— Dar! Dar! Jag sag ljuset![4]
Экман схватил его за рукав и кричал прямо в лицо.
От волнения он позабыл не только русский, но и английский. Выбираясь из палатки в сильном возбуждении, швед нахлобучил на голову шлем с камерой, но не успел как следует затянуть ремешки, и тот слегка съехал на бок, придавая ему вид комичный и нелепый. Именно так иностранцев любят снимать в российских фильмах — эдакие чудаковатые дурики.
— Свет! Там свет! Степан, нам нужно туда!
Крик Экмана подхватила миссис Йоунсдоттир, тыча пальцем в темноту. Рядом взволнованно топтался Сковсгаард, пытаясь навести тяжелую профессиональную камеру на нечто, теряющееся за деревьями.
Они производили уйму шума, но казалось, что темнота просто впитывает звуки человеческих голосов, не позволяя крику далеко распространяться. От фонарей толку особо не было — ярко-белый конический луч самого мощного, михеевского, лишь бессильно дробился о мешанину стволов и веток. Тем не менее Михеев честно направлял его туда, куда тыкали пальцами иностранцы, предусмотрительно засвечивая им горизонт наблюдения.
А в какой-то момент он так ловко направил всю компанию, что та влетела в густой подлесок и теперь заморские гости ворочались в нем, с хрустом продираясь через молодую сосновую поросль, словно стая медведей в малиннике. Сосновые ветки больно били по лицу, и с каждым ударом Михеев придумывал все более звучные заголовки для статей и передач о ночной охоте, которым предстояло появиться в прессе и социальных сетях, когда все будет закончено.
Ай! Одна из веток, отпущенная Рихардом с оттяжкой хлестнула его, задев глаз. Чертов швед! Да чтоб его этим самым котлом нахлобучило!
Возни в подлеске как раз достало, чтобы Миша Горчаков — добрый надежный Миша, предыдущей ночью тихо обошедший их на моторке, — собрал всю свою «цветомузыку» (сеть неоновых светодиодов и реле, питающихся от аккумулятора большого ручного фонаря) и ретировался. Опытный кадровый охотник, он позаботится о том, чтобы не оставить никаких следов.
Впрочем, почему никаких. Кое-что должно остаться.
Подлесок неожиданно кончился, и все четверо вдруг обнаружили, что вокруг стало свободно, а деревья впереди пропали. Яркий луч фонаря выхватывал только высокую — до пояса — траву.
— Опушка, — хрипло сказал по-настоящему запыхавшийся Михеев.
За спиной все еще хрустели, взволнованно матюкаясь, Федины ребята.
— Туда! — тоже хрипло прокричал Экман. — Свет был там! Туда! Där! Där!
И побежал, путаясь в траве.
Исландцы бежали следом.
«А все-таки они совсем безбашенные!» — с невольным восхищением подумал Михеев.
— Ну, что вы можете хотеть сказать? — в голосе Рихарда Экмана звучало такое торжество, словно он был судьей, предоставляющим последнее слово террористу Брейвику; даже акцент усилился
— Это… не котел, — осторожно пробормотал Михеев.
— Но и не есть медвежья берлога!
Они стояли возле странного образования в земле на самом краю опушки и смотрели сверху вниз. Наступившее серое предрассветное утро уже позволяло обходиться без фонарей. Находка, в которую Экман ухитрился с разбегу свалиться, едва не переломавшись и повредив камеру на шлеме, представляла собой неглубокую круглую яму метров шести, а то и больше, в диаметре.
В такой безлюдной глуши она действительно впечатляла и казалась чем-то совершенно неуместным и неестественным.
Исландцы сидели на ее краю, свесив ноги, как дети, и о чем-то счастливо чирикали на своем языке. Парни Батыкаева тихо и восторженно матерились.
— Это след! — кричал Экман.
— Но не котел, — демонстрировал остатки скептического сопротивления Михеев.
Швед возмущенно посмотрел на него, но затем просто расплылся в счастливой улыбке.
— А что, по-вашему, это напоминает?!
Яма выглядела так, словно Кинг Конг взял огромную выпуклую линзу и вдавил ее в землю, оставив идеально ровный отпечаток.
— Яму.
— Яму, в которой БЫЛ котел! — торжествующе пророкотал Экман.
Затем он неожиданно опустился на землю, прижал руки к лицу и всхлипнул.
— Господи, все правда. Я так рад, что сейчас просто… как это по-вашему… уписаюсь!
Михеев покачал головой.
Швед бы точно уписался, если бы знал, сколько труда прошло на то, чтобы аккуратно срезать толстый слой дерна, вручную выбрать несколько десятков кубов земли и унести их до реки, где благополучно утопить (нельзя оставлять никаких отвалов!), а затем выгладить стены ямы свинцовыми формовками, чтобы они обрели нереальную для природного образования гладкость. Но это еще полдела. Всю работу требовалось проделать так, чтобы, ни дай бог, не обронить бумажку, окурок или хотя бы полспичинки, а главное — не наследить, не вытоптать тропинок в траве.
След «котла» готовили за неделю до приезда «буратин».
— Я знал. Я всегда знал это, — тихо и торжественно сказал Экман.
Михеев сел рядом.
— Что вы знали? Что котлы не выдумка?
— Что мы не одни во Вселенной, — счастливо сказал Рихард; его глаза сияли. — И что если искать следы, то только здесь. Вы понимаете, почему они выбрали Якутию?
— Хрен доберешься? — грубовато предположил Михеев.
— Именно. Это же, возможно, последняя terra incognita на планете. Больше трех миллиона квадратных километров, практически не населенных людьми. Один человек на три квадратных километра. Знаете сколько человек на один квадратный километр в моей стране? Двадцать два! И на каждого по телефону с камерой! Нет, если садиться тайно, то именно здесь. Минимум дорог. Никакой инфраструктуры. Никаких камер и приборов наблюдения. Никаких туристов!
Михеев слегка улыбнулся.
— Уже нет. Вы-то здесь.
— Вашими стараниями, — Экман встал и с чувством пожал ему руку. — Спасибо, мой друг. Спасибо! Мы вместе войдем в историю.
Утро застало вошедшего в историю Степана Михеева сидящим в мягком халате и с чашечкой кофе за монитором. Рядом to лежала тонкая стопка якутских газет — тех, что еще не сдались цифровой эпохе и продолжали выходить на старой доброй бумаге. Меж страниц торчали помеченные маркером зеленые закладки.
Кофе, надо сказать, Михеев не любил и не пил — ему нравилась визуальная сторона утреннего ритуала. Чашка красиво парит, пока напиток в ней остывает. Жаль, процесс заканчивается слишком быстро. Впрочем, и он почти закончил.
С разбором корреспонденции — уже час, как все, а теперь и мониторинг новостей подошел к концу.
Степан отпустил мышку, откинулся на спинку кресла и крепко, с чувством потянулся — аж до хруста в спине.
Потомки викингов уехали еще две недели назад — довольными и полными впечатлений, коими просто жаждали поделиться со всем миром. Швед Экман продал свои съемки и несколько интервью «об охоте на НЛО в сибирской тайге» двум частным телеканалам — в Стокгольме, и в родном Гётеборге. Передачи, правда, были чисто развлекательными и совершенно несерьезными, но зато довольно популярными. На них активно ссылались многие СМИ, и не только шведские. Уфологические сайты вносили свою лепту в распространение информации.
Исландцы Йоунсдоттир и Сковсгаард на родине своими открытиями никого особо не впечатлили — Рейкьявик куда больше интересовало развитие собственного въездного туризма, а не реклама зарубежного. Зато их фотографии и видеозаписи, выложенные на стоках, купили сразу несколько информационных агентств. Со временем можно было ждать, что и они «выстрелят».
И это не считая интервью, щедро розданных местным СМИ до отъезда.
Не бог весть что, но интерес к Долине смерти и в мире, и в самой Якутии слегка подрос, а это тоже важно.
Поисками котлов, в частности, заинтересовалась пара канадских стрингеров, изъявивших желание сделать «серьезный документальный фильм-расследование». Михеев проверил парней и убедился, что на сей раз рыба серьезная. Стрингерам случалось работать и с Washington Post, и с Journal. Что ж, это может только радовать — велкам!
Организатор туров решительно отодвинул от себя ноутбук, полез в ящик стола и вытащил оттуда несколько листов бумаги. Аккуратно сложив их стопочкой и тщательно подравняв, он принялся набрасывать черновик рапорта. Реальной потребности в черновике не имелось, текст в его голове давно сложился, но Михееву доставляло удовольствие кожей пальцев ощущать, как ручка едва слышно шуршит, невесомо скользя по бумаге. В этом полузабытом ощущении чувствовалась какая-то древняя магия.
Как там люди называют процесс, при котором старые вещи обретают новую жизнь? Винтаж? Интересно, удастся привезти такую моду домой.
Белый лист быстро покрывался рядам мелких аккуратных букв:
«…считаю, что ставка на стимулирование интереса аборигенного населения к посещению удаленных территорий оправдывает себя в полном объеме. Учитывая, что даже односторонний несанкционированный контакт является уголовно наказуемым правонарушением, случаи нелегального ксенотуризма на вверенной мне территории за три календарных года сократились на 37 %. Привлечение в качестве исследователей аборигенного населения из других планетарных государственных образований позволит кратно увеличить этот показатель уже в следующем году — ввиду высокой активн