— Что?
— Я предлагаю в перспективе прочный союз против плутократии, а сейчас нам надо сохранить уже достигнутое и не дать поджигателям войны стравить нас. Мы можем быть полезны друг другу и дополнять друг друга. И у вас, и у нас много дел внутри наших стран… Мешает же нам Англия — сегодня… Завтра будет мешать Америка. Ударить непосредственно по Англии сложно. Но можно подсечь Англию на Востоке…
— Господин Сталин, вы сейчас устраняете многие мои сомнения, но…
— Итак, господин Гитлер, у вас тоже есть своё «но»…
Все коротко рассмеялись, и фюрер сказал:
— Хорошо, я снимаю своё «но…», чтобы выслушать вас до конца.
— Спасибо! Я предлагаю то, что уже предлагал вам в Бресте — концентрация наших войск в приграничной зоне слишком велика. Дело к теплу, к лету… Всё равно войска надо выводить на воздух, в летние лагеря. И я предлагаю в двухнедельный срок передислоцировать большую часть советских и германских соединений на расстояние в пятьдесят километров от границы, оставив лишь пограничные части и небольшие гарнизоны для поддержания в порядке зимних квартир… Остальное взаимно отводим и создаем зону стратегической страховки…
Теперь уже Сталин переглянулся с Молотовым, и тот договорил за Сталина:
— И если мы об этом договариваемся, то завтра же можно оформить присоединение СССР к Пакту трёх… При этом мы сразу же нарастим поставки вам стратегических материалов… А к осени, очевидно, и поставки продовольствия — на этот год прогнозируют очень богатый урожай.
Гитлер задумался. То, как говорил Сталин, доказывало, что Сталину и Молотову стало известно о намерении фюрера решить «русский вопрос» силой, и — уже в этом году. А то, что предлагали сейчас Сталин и Молотов, доказывало, что в ближайшем, по крайней мере, будущем русские войны не хотят. Но он, фюрер, уже заявлял генералитету, что не имеет смысла консервировать Россию как потенциального врага на десятилетия, что лучше разгромить ее сейчас раз и навсегда… Сталин же заявляет, что рейху надо видеть в России постоянного союзника.
Что выбрать? Отвод войск — это срыв всех оперативных разработок по «Барбароссе». Это, собственно, отказ от «Барбароссы» — по крайней мере на 41-й год.
А дальше?
Гитлер раздумывал, Сталин ждал.
Наконец фюрер разбросил в стороны сложенные на коленях ладони и решился:
— В какие сроки вы можете поставить первую партию танков для дуче?
— Отгрузку в Германию для транзита в Италию мы можем начать хоть завтра, — ответил Сталин.
— Завтра?!! — удивился Гитлер. — Так быстро? Вы умеете делать чудеса?
Сталин улыбнулся в усы:
— Нет! Но я верю в здравый смысл настоящих вождей и поэтому был заранее уверен, что вы примете моё предложение, а время не терпит.
Но тут же он поправился:
— У нас много лет впереди для создания и укрепления стратегического союза, но тактически мы в цейтноте…
Гитлер согласно покивал головой, а Сталин сообщил:
— Поэтому на запасных путях в Минске стоят десять эшелонов с полностью готовой к транспортированию бронетехникой. Всего — пятьсот единиц.
— Прекрасно! — потер руки Гитлер, не сдерживая возбуждения. — Если вы отправите их завтра, то сразу же по возвращении в Берлин я отдаю командованию вермахта соответствующие распоряжения и, думаю, максимум через неделю мы начнём отвод войск. Что же касается Пакта четырёх…
— Вячеслав Молотов и господин Риббентроп могли бы сегодня поработать вместе с товарищем Ждановым и завтра с утра представить проект нам с тем, чтобы во второй половине дня наши министры иностранных дел могли всё подписать…
— Пусть будет так.
Белочка, беззаботно прыгавшая по комнате, вдруг заскочила фюреру на спину, и он вздрогнул, как от удара, а потом раскатисто рассмеялся… Смеялись и остальные, а белочка спрыгнула на пол и, подняв роскошный хвост торчком, мелко-мелко перебирала лапками — как будто аплодировала.
ПОЗДНИЙ вечер был хорош — меньше чем через неделю начинался май, и Сталин предложил гостям прогуляться. И вскоре они шли по аллеям, вдыхая тонкий аромат первых нарциссов. Но мысли о происходящем не оставляли их, и разговор опять вернулся к «англосаксонской» теме.
— Да… Англия… Я хотел бы жить с ней в мире и не предполагал, что такой мелкий повод, как спесь поляков, приведет Германию и Британию к войне, — признался Гитлер.
— Вряд ли дело лишь в спеси поляков, — заметил Сталин. — Тут причины посерьёзнее…
— А знаете… — Жданов споткнулся на том, как обращаться сразу ко всем: и «господа» не подходит, и «товарищи» не то, и, так и не подобрав ничего, просто продолжил: — Мне недавно попалась в руки книга некоего Мэнли Холла из Калифорнии, изданная в Сан-Франциско в конце двадцатых годов… О масонской, кабалистической и прочей мистической философии… Толстенный фолиант, но там есть удивительные вещи…
Фюрер к таким моментам всегда был чуток и с интересом спросил:
— Например, герр Жданов?
— Он там анализирует прямую и обратную стороны Великой Печати США и усматривает в ней массу масонской символики на основе числа тринадцать… И утверждает, что рисунок печати, принятый конгрессом, объясним лишь при рассмотрении его как эмблемы масонского братства… Тринадцать звёзд, по тринадцать букв в девизах, тринадцать стрел в лапе орла, Всевидящее око и так далее.
— На банкноте в один доллар та же символика, — тут же напомнил Риббентроп.
— Это очень интересно, герр Жданов!
— Но более того, господин Гитлер… Этот Холл пишет также, что дело не только в том, что многие из основателей Соединённых Штатов были масонами, но что им помогали секретные и августейшие организации в Европе с целью создания этой страны со специальной целью, известной лишь немногим избранным…
— Теперь эта цель известна уже многим, — буркнул фюрер. — И эта цель — делать деньги на Европе.
— И не только на Европе, — уточнил Молотов.
— Ленин писал после империалистической войны, — вздохнул, вспомнив незабвенного вождя, Сталин, — что на каждом долларе — ком грязи и ком крови…
— Неужели так? — удивился Риббентроп.
Сталин, улыбнувшись, подтвердил и прибавил:
— А о Версальском договоре Ильич писал, что он отдаёт в рабство десятки миллионов цивилизованных людей…
— Не может быть! — вскинулся фюрер.
— Может, господин Гитлер… Когда мы вернёмся в дом, я найду и подарю вам том Ленина, где это сказано… Но видите, как плохо знаем мы друг друга…
— Как видно, вы правы, герр Сталин, — согласился Гитлер. — Оказывается, мы с герром Лениным смотрели на Версаль одинаково?
Все помолчали, идя обратно к дому, но уже у порога Гитлер тихо сказал Жданову:
— Я прошу вас передать герру Сталину, что я хотел бы завтра начать последний день в Москве с посещения Мавзолея.
ПОСЛЕДНИЙ день визита стал золотым днем для иностранных журналистов. С раннего утра они толклись в здании ТАСС в ожидании новостей и дождались их, когда заведующий отделом печати НКИД в 11 часов по московскому времени сообщил:
— Господа! Только что народный комиссар иностранных дел СССР товарищ Молотов и министр иностранных дел Германии господин Риббентроп в присутствии товарища Сталина и рейхсканцлера Германии Адольфа Гитлера подписали соглашение о присоединении Союза Советских Социалистических Республик к Тройственному пакту.
В мертвой тишине, предвещающей шквал вопросов и восклицаний, гулко прозвучал удар какого-то предмета о тассовский паркет. Это из рук нью-йоркского господина Шапиро выпал золотой «Паркер».
ОНИ опять были в сталинском кабинете в Кремле — приходила пора прощаться и ехать на вокзал. Сталин подошел к столу, взял с него три книги в скромных, но добротных переплетах и сказал:
— Господин Гитлер, я хотел бы подарить вам этот трёхтомник, только что изданный у нас в России… Далеко не со всем здесь я согласен, но считаю, что некоторые идеи, высказанные здесь, должны быть в уме и сердце каждого русского и каждого немца.
Гитлер взял книги и посмотрел на заглавие, затем на Шмидта, и тот перевел: «Бисмарк… „Мысли и воспоминания“… Мемуары». Ниже стояло: «Москва, Госполитиздат, 1941 год».
— Danke schön, — коротко поблагодарил фюрер, и они обменялись со Сталиным тоже коротким, но вполне крепким пожатием рук.
Заполночь поезд фюрера уже подъезжал к Бресту — русские устроили ему «зеленую улицу», а вскоре он был на территории генерал-губернаторства… Фюрер в ту ночь почти не ложился, и пока на границе меняли колесные пары, он принял курьера из генштаба. Первый его вопрос был о Греции…
— Афины в наших руках! Коринф занят… Англичане начали эвакуацию с восточного побережья Аттики, из Пирея и с Пелопоннеса, — сообщил генерал.
— Отлично! Всё идёт отлично! — удовлетворённо заявил фюрер. Просмотрев бумаги, он подписал их, пометив уже прошедшим днём — 25 апреля. Среди одобренных им документов была и директива ОКВ № 28 по плану «Меркур» — о парашютном десанте на остров Крит.
Вернувшись в Берлин 26-го, фюрер в тот же день принял венгерского регента Хорти. 73-летний адмирал Миклош Хорти фон Надбанья был старым австро-венгерским аристократом, с 1909 года — флигель-адъютантом императора Франца-Иосифа I. Он был храбр, деятелен и в марте 1918 года его назначили последним имперским командующим флотом на Адриатике. Однако вскоре Австро-Венгрия ушла в небытие, и новая Австрия, как и новая Венгрия, выходов к морю лишились. Звание же адмирала у Хорти осталось.
В 1938 году он получил от парламента Венгрии диктаторские полномочия и окончательно ввел вверенный ему государственный «корабль» в фарватер политики дуче (с которым был дружен с конца 20-х годов) и чуть позднее — фюрера.
Среди венгерской элиты хватало и германофилов, и англоманов, и Хорти, как плоть от плоти своей среды, никогда не был безудержным сторонником «оси», но был реалистом. После заключения в 1938 году в Мюнхене соглашения по Судетам он лично возглавил аннексию южной части Словакии, где проживало более миллиона человек, в основ