ить — для людей, а не для буржуев!..
Молотов молчал, а Сталин голосом непривычно добрым спрашивал:
— А, Вяча? Ты что-то вроде приуныл, а у нас дел полно… Что молчишь?
Молотов действительно молчал, но, если бы он мог плакать, он сейчас заплакал бы… Сталин коснулся того, что за годы государственной рутины как-то смазалось, потускнело. А ведь они жили не для себя — для народа. А что могло быть дороже людям, чем мир и труд?
И что могло быть более ненавистно, чем Мир и Труд, Золотому Капиталу?
Молотов смотрел на Сталина, и взгляд его тоже постепенно теплел. И он ответил:
— Товарищ Сталин! Уныние бывает, но проходит… Готов работать и делать всё, чего требует момент.
И ПОД самый конец мая Молотов отправился с двойным визитом: в Берлин и затем — в Рим.
Германия встречала его приветливо — не так, как в первый раз. Впрочем, и время года было другое — весна, а не осень. Этой весной 41-го в Мюнхене уже вторым изданием (первое быстро разошлось) вышла книга Карла Хаусхофера «Континентальный блок. Центральная Европа — Евразия — Япония».
«Из эпохи расцвета викторианской мировой империи, — писал в начале книги Хаусхофер, — доносится до нас предостерегающий голос империалиста Гомера Ли — автора знаменитой книги о делах англосаксов. В этой книге относительно мнимого расцвета Британской мировой империи можно прочитать, что в тот день, когда Германия, Россия и Япония объединятся, будет днём, определяющим судьбу англоязычной державы, гибелью богов».
Хаусхофер, давно близкий к фюреру, проводил всё ту же идею — для создания устойчивого и справедливого миропорядка народы мира должны противодействовать политике англосаксонской (и в первую очередь — американской) гегемонии. А противодействовать ей можно лишь при объединенных усилиях рейха, СССР и Страны восходящего солнца…
Книга заканчивалась так:
«1941 год, согласно дальневосточному знаку зодиака, — „год змеи“; затем 1942 год — „год лошади“, которая могла бы снова вытащить на сухое место многое из того, что сегодня стоит еще на зыбкой почве».
Генерал-геополитик имел взгляды не просто дельные — сейчас они могли стать практической программой действий. И такую программу можно было выработать даже без знакомства с книгой Хаусхофера.
Молотов имел конкретные указания от Сталина — что надо сказать в Берлине и Риме. Но его задача сильно облегчилась тем, что, пока он добирался до Берлина, Рузвельт 27 мая 1941 года провел свою очередную «беседу у камина». Впервые к этой эффективной форме радиообращения к нации он прибег 12 марта 1933 года — тогда США трещали по швам, и умная часть Золотой Элиты пришла к выводу, что с массой иногда приходится обращаться не как с быдлом, а как с равной себе, то есть — снисходить до объяснений.
Уметь произносить речи обязан каждый политикан. А Рузвельт и Черчилль были политиканами как-никак выдающимися. И уж что-что, а речи произносить умели. Рузвельту это давалось тем проще, что ему вообще требовалось лишь читать то, что подсовывали спичрайтеры из группы Ричарда Гилберта, где особенно выделялись Джон Гэлбрейт и Гриффит Джонсон-младший… Последний глянец наводили, впрочем, «ближние» евреи — драматург Роберт Шервуд и Сэмюэль Розенбаум.
На этот раз Рузвельт в тридцатиминутной «беседе» фактически объявил в США чрезвычайное положение во всех областях. Мотивировкой же было одно — надо остановить рвущегося к мировому господству Адольфа Гитлера и отстоять демократию. Рузвельт скорбел о Европе, погрузившейся во мрак, записывая в число окутанных мраком и Данию, спокойно заключавшую с другими странами обычные торговые соглашения.
Рузвельт заявлял, что Америке нужен только такой мир, в котором торжествует свобода слова, где нет места нужде и террору, где повержены враги демократии: «члены Бунда, фашисты, коммунисты и всевозможные фанатики, приверженцы религиозной и расовой нетерпимости»… И Рузвельт объявлял странам «оси» войну не на жизнь, а на смерть. Пока, впрочем, не официально, а в, так сказать, моральном аспекте. Но было ясно, что и настоящее вступление в войну для Рузвельта — дело решённое.
О возможности же мира в Европе не было сказано ни слова. Поэтому Молотов знал, с чего начать разговор с фюрером.
— Господин Гитлер, вам известно, что Рузвельт 10 мая на объединенной сессии Конгресса запросил ассигнования на создание полумиллионной армии?
— Да.
— А с последней речью Рузвельта вы знакомы?
— Да.
— И вы знаете, что за последний год армия США получила почти девять тысяч самолётов, а собираются они производить до пятидесяти тысяч в год?
Гитлер слушал Молотова с угрюмым видом, но при последней цифре его подбросило:
— Господин Молотов! Это — блеф!
— Нет… Это — правда. И там её особенно не скрывают. Америка откровенна, потому что богата… А богата потому, что в мире много бедных.
Гитлер вновь насупился:
— Герр Молотов! Во время наших прошлогодних берлинских бесед я уже говорил вам, что США ведут чисто империалистическую политику… Что они не борются за Англию, а пытаются захватить её наследство… Что они помогают Англии лишь постольку, поскольку они создают себе вооружения и стараются завоевать то место в мировом положении, к которому стремятся… Я говорил вам, что проблема противодействия Америке в ее стремлении к насилию над свободой народов — это проблема не на 40-й, не на 45-й, а на 70-й, 80-й, на 2000-й год… Наконец, я говорил, что необходимо, чтобы кроме Европы как европейское государство рассматривалась и Африка, что нам нужна своеобразная доктрина Монро для Европы, как это есть у американцев… Так зачем, герр Молотов, вы мне всё это говорите?
— Затем, что мы с вами согласны… За исключением одного…
— А именно?
— Эту проблему надо решать гораздо скорее — году как раз к 45-му, в крайнем случае — к 47-му… А для этого надо в 42-м году решить проблему Англии…
Гитлер и Риббентроп слушали посланца Сталина с непередаваемым выражением лиц. Они столько потратили сил, энергии и времени, чтобы втолковать русским эту очевидную мысль, и вдруг русские сами начинают их торопить… Это…
Эт-т-то…
Это было…
Нет, это было просто невозможно!
Молотов же смотрел на собеседников как ни в чём не бывало. И Гитлер, вдруг успокоившись, энергично вопросил:
— Что вы предлагаете конкретно, герр Молотов? Прорыть тоннель под Ла-Маншем? — Скрываемое раздражение всё же прорвалось в этом вопросе. — Или вы можете помочь нам флотом? Я почти год назад пытался сосредоточить все силы рейха для операции «Морской лев»… Но их просто не хватило! Да и сейчас не хватит. Я говорю вам это откровенно, ибо мы теперь в определенной мере союзники…
— Господин Гитлер, товарищ Сталин думает так… Мы действительно союзники, но в настоящий момент наша помощь выражается не в военном содействии, а в гарантиях вам для проведения активной кампании против Англии там, где её хотел поразить ещё Наполеон.
Гитлер не отвечал, и Риббентроп спросил за него:
— Вы имеете в виду Египет, герр Молотов?
— А также Мальту и Гибралтар… Кроме того — Левант, Ближний Восток и Средний Восток… Германия имеет в отмобилизованном состоянии такую массу войск, что подобные операции вы можете провести без труда…
Гитлер все молчал. Молотов же, явно отвечая на его сомнения, предложил:
— Мы понимаем, что для того, чтобы серьёзно ввязаться в такую масштабную кампанию, требующую прежде всего сил авиации, вам надо серьёзно ослабить вашу границу с нами… Мы готовы в качестве гарантии по мере переброски ваших войск на Юг и Юго-Восток расширить зону безопасности с пятидесяти до примерно ста километров. При этом мы согласны на размещение на нашей территории в некоторой её глубине одной-двух ваших танковых дивизий… Ведь всей массы танков вам для похода к Нилу не понадобится…
— А вы с нами туда пойдёте?
— Господин Гитлер! Как вам говорил товарищ Сталин, мы уже сильны для чисто оборонительной войны. Свою, — Молотов подчеркнул слово голосом, — внешнюю безопасность мы уже обеспечили… Но для того, чтобы помочь вам обеспечить и вашу, — он опять подчеркнул слово голосом, — внешнюю безопасность, нам нужен ещё год. Даже меньше… Время не терпит, но и торопливость к добру не приведёт.
— То есть в сорок втором году вы готовы объявить Англии войну?
И тут умолк Молотов.
Гитлер и Риббентроп смотрели на него, ожидая ответа.
— Господин Гитлер… — вдруг произнёс Молотов, — а что, если вы возьмете, так сказать, отпуск, чтобы лучше познакомиться с Россией? У нас намечается прекрасное лето, в Крыму обещают безоблачную, устойчивую погоду, тёплое море…
Гитлер, услышав это, откровенно, не сдерживаясь, рассмеялся:
— Герр Молотов, вы сами прекрасно понимаете, что ваше предложение для меня настолько же соблазнительно, насколько и невыполнимо. Я всё ещё под впечатлением моего первого визита в Москву — между прочим, уже второго моего русского визита, если считать и Брест. И почти сразу же ехать к вам снова — пусть даже неофициально? Да и есть ли в этом необходимость?
Фюрер покачал головой, сомневаясь:
— Возможно, герр Сталин сам приехал бы сюда? Мы бы приняли его со всеми почестями, которых он заслуживает. А у меня столько дел в рейхе… Моё постоянное пребывание здесь абсолютно необходимо. Вы — счастливые люди… У вас проблемы мирные, а у нас — война. Ведь вы её за нас не выиграете. И с нами выигрывать намерены лишь в будущем… И намерены ли?
Вопрос был задан прямо, и рейхсканцлер хотел добиться от русского ответа на него. Молотов же не отвечал.
Гитлер ждал.
Бывает молчание многозначительное, бывает презрительное, бывает тупое. У Молотова молчание было молчаливым, и не более того. Гитлер сам обладал при необходимости большими запасами выдержки и поэтому не мог не восхититься собеседником, у которого выдержка была, похоже, неиссякаемой — без какого-то определенного запаса. У Гитлера вдруг появилась неожиданная мысль: «Может, попросить его дать мне пару уроков молчания?»