– Угу.
Рен зевнула, прижав тыльную сторону ладони ко рту.
– Который час?
– Понятия не имею, – признался я. – Поздно.
У меня уже слипались глаза.
– Пойду и у кого-нибудь спрошу.
Я покачал головой.
– Не надо.
Она хихикнула и отпустила меня.
– Ладно, мне пора. А ты отдыхай. – Она потрепала меня по затылку, как собаку, и побрела к Замку.
Я смотрел, как Рен неторопливо идет мелкими шажками, зажав край юбки между пальцами.
Я оглядел двор, который за время нашего разговора почти опустел. Студенты либо присоединились к общему веселью в доме, либо – как я надеялся – вернулись к себе. Я отважился выйти на середину нашей маленькой лужайки и закрыл глаза, запрокинув голову. Ночной воздух был прохладным, но меня это не беспокоило. Он остужал разгоряченную кожу, словно мазь, вымывал из легких застоявшийся дым, вытеснял из головы бархатную тень Мередит. Когда я открыл глаза, то с удивлением обнаружил не только темные верхушки деревьев, но и луну, ухмыляющуюся мне с высоты. Неожиданное желание увидеть все небо подтолкнуло меня спуститься по тропе к озеру.
Но сделав шаг, я услышал голос Джеймса и замер как вкопанный.
– «Славно светишь, луна! Право, луна светит с особенною приятностью»[50].
Он стоял позади меня, сунув руки в карманы.
– Где ты пропадал? – спросил я.
– Честно?
– Да, честно.
Он опустил взгляд в траву и смущенно улыбнулся.
– Я немного выпил, но потом устал от всего и пробрался наверх, чтобы почитать.
Я рассмеялся.
– Ты полный придурок. Зачем ты вернулся?
Он бросил взгляд на Замок.
– Уже за полночь, – ответил он, – а я не могу разочаровать Александра.
– Сейчас я вообще сомневаюсь, что он помнит, о чем мы договаривались.
– Может быть. – Он запрокинул голову так же, как и я минуту назад: наверное, и он восхищался небом. – Когда видишь такое, то больше ничего не хочется.
На некоторое время мы замолчали. Вечеринка продолжалась: музыка, которая глухо рокотала в доме, напоминала рев автомобилей на шоссе. Где-то в лесу заухала сова. Мне пришла в голову (и, похоже, впервые) странная мысль о том, как же мы были одиноки в Замке, когда мы не устраивали там обязательные вечеринки, а все остальные студенты находились в Деллехер-холле, в миле от нас.
Нас – семеро, но ведь есть еще деревья, небо, озеро, луна и, конечно, Шекспир. Он жил с нами, как восьмой сосед по дому, старший, мудрый невидимый друг, который только что вышел из комнаты.
«Поэзия – посланница небес,
В ней власть и мощь»[51].
Послышалось мягкое шипение электричества: лампочки Мередит замерцали и погасли. Сад погрузился в темноту. Я поежился и посмотрел на Замок. В окнах еще горел свет, играла музыка, и я предположил, что предохранители в порядке.
– Интересно, что случилось? – пробормотал я.
Джеймс не мог оторвать взгляд от неба.
– Смотри, – сказал он.
Я так и сделал и заметил звезды: крошечные мерцающие точки, разбросанные по небосводу и сверкающие, как блестки. На одно драгоценное мгновение мир застыл. А потом в Замке раздался грохот, крик, и что-то внутри меня будто разлетелось вдребезги.
Я вздрогнул и уставился на Джеймса, а он – на меня. Мы не шевелились, надеясь – молча, отчаянно, – что кто-то неуклюжий сбил бутылку со стойки, поскользнулся на лестнице или сделал что-нибудь еще, нечто глупое и невинное. Но прежде чем кто-либо из нас успел сказать хоть слово, мы услышали новый звук. Крик.
– Ричард, – выдохнул я, и мое сердце подпрыгнуло. – Готов ручаться.
Мы ринулись к дому. Я пытался прямо держаться на ногах.
Дверь оказалась распахнута настежь, но народ полностью заблокировал ее, столпившись около проема. Мы с Джеймсом оттолкнули студентов, чтобы попасть в кухню, куда набилось по меньшей мере двадцать человек.
Джеймс первым прорвался туда, сбив по пути двух лингвистов-первокурсников. Я был недостаточно трезв, чтобы оценить расстояние, и врезался в друга, когда он остановился, но люди, столпившиеся в кухне, невольно удержали нас от падения.
Виолончелист, который разговаривал с Мередит в саду, скрючился на полу, закрыв лицо рукой: кровь сочилась между его пальцев. Филиппа присела рядом с ним, устроившись прямо посреди сверкающей россыпи битого стекла. Мередит и Рен орали на Ричарда, тот громко огрызался, их голоса заглушали друг друга, и в этом хаосе ничего нельзя было разобрать, – кроме того, из столовой все еще доносились взрывы смеха и музыка.
Александр стоял чуть поодаль от Ричарда, опираясь на Колина, и был не в состоянии вмешаться, поэтому мы с Джеймсом двинулись вперед, чтобы принять решение самостоятельно.
– Что случилось? – требовательно спросил я, пытаясь перекричать грохот музыки и голоса.
– Ричард спустился сюда и безо всякого предупреждения ударил его! – ответила Филиппа, бросив на виновника испепеляющий взгляд.
– Какого черта? Почему?
– Думаю, он наблюдал из окна за тем, что было в саду.
– Успокойтесь, вы все! – приказал Джеймс.
Рен замолчала, но Ричард и Мередит не обратили на него внимания.
– Ты психопат! – вопила она. – Тебя нужно одеть в смирительную рубашку!
– Может, поделишься со мной?
– Это вовсе не гребаная шутка! Ты мог выбить ему зубы!
Парень на полу застонал и принялся качаться из стороны в сторону, с его нижней губы свисала длинная струйка окровавленной слюны. Филиппа быстро встала и скривилась.
– Похоже, что он так и сделал.
Мередит резко обернулась.
– Что?
– Его нужно отправить в лазарет.
– Я отведу его, – сказал Колин.
Он прислонил Александра к стене и широко распахнул дверь. Колин, я и Филиппа подняли виолончелиста на ноги, двое из нас обняли его за плечи, но мы даже не успели выйти из кухни, а Ричард и Мередит уже возобновили свой крикливый поединок.
– Теперь ты счастлив? – Мередит.
– А ты?
– Вы оба, прекратите! – Голос Рен поднялся до опасной высоты. – Заткнитесь, а?
– Рен, это не твоя проблема, – предупредил Ричард.
– Ты сделал это всеобщей проблемой!
К моему удивлению вмешался Джеймс.
– Ладно, – сказал он. – Мне все равно. Пусть дерется, если хочет. – И он потянул Рен за руку.
Она качнулась к нему, но не сдвинулась с места, в ее глазах застыла настороженность, на ресницах блестели слезы.
– Я не могу… – начала она.
Джеймс издал негромкий нетерпеливый возглас.
– Рен, это не имеет отношения ни к кому из нас, – заявил он, игнорируя все сборище студентов. – Давай. – Он бросил на Ричарда мрачный взгляд через плечо. – Он способен сам о себе позаботиться.
– Иди, – жестко велела Филиппа, а Рен в ужасе покачала головой, пытаясь осмыслить происходящее. – Ступай.
Рен опять помотала головой и неохотно позволила Джеймсу увести себя в сад через дверь черного хода.
Когда они ушли, Филиппа скрестила руки на груди и посмотрела на Ричарда и Мередит.
– Ладно, – произнесла она. – Мне тоже надоело ваше дерьмо, поэтому заканчивайте поскорее.
Ричард расхохотался и повернулся к Мередит.
– Что ты там говорила?
Она откинула волосы с лица.
– Дай-ка мне вспомнить. Теперь ты счастлив? Он может засудить тебя за нападение.
– Ты за кого больше беспокоишься – за него или за меня?
– Ты что, серьезно?
– Ответь на гребаный вопрос.
– С чего бы? Мне плевать, если ты окажешься за решеткой, где тебе и место.
Ричард шагнул к ней, и остальные тут же отскочили, но Мередит не сдвинулась ни на дюйм: она была или храброй, или чокнутой.
– Закрой рот, Мередит, – процедил он.
– Или что? Выбьешь мне зубы, как и ему? Рискни.
Я подумал, что, вероятно, «храбрость» и «сумасшествие» не взаимоисключающие понятия.
– Мередит! – позвал я.
Ричард мгновенно повернулся ко мне.
– Не искушай меня, – сказал он. – Тебя понесут в лазарет по частям.
– Уймись! – рявкнула Мередит. – Дело не в нем. Ты срываешься на нем, потому что не можешь ударить меня, а сейчас ты жутко хочешь врезать кому-нибудь!
– Тебе бы это понравилось, верно? – спросил Ричард, придвигаясь еще ближе: теперь он нависал над ней, глядя на нее в упор с расстояния в один дюйм. – А если б я немного поколотил тебя, чтобы появились синяки, на которые все могли бы пялиться? Мы знаем, что тебе нравится, когда на тебя пялятся. Ты – шлюха.
Между собой мы, наверное, тысячу раз называли Мередит шлюхой, но сейчас все было совершенно иначе. Мне показалось, что в доме воцарилась тишина, хотя музыка еще продолжала грохотать в столовой. Ричард приподнял подбородок Мередит – его жест выглядел извращенно-интимным – и сказал:
– Какое-то время меня это даже забавляло.
Громкий хлопок прорезался сквозь басы очередного трека, когда Мередит влепила Ричарду пощечину. Это совсем не походило на уроки Камило: удар был не точным и не контролируемым, но диким, яростным и свирепым, направленным на то, чтобы причинить как можно больше вреда. Ричард непристойно выругался и набросился на нее. Александр встрепенулся и бросился ему на спину, а я обхватил Мередит за талию, но Ричард уже сграбастал ее за волосы, и она закричала от боли, когда он дернул ее к себе, притягивая ближе, хватаясь за каждый дюйм ее тела, до которого мог дотянуться. Я оттащил Мередит от него, прижав к себе, потерял равновесие и упал на Филиппу.
Тем временем Ричард и Александр врезались в кухонный шкаф. Полдюжины студентов бросились к ним, чтобы подхватить их раньше, чем они оба рухнут на пол.
Я убрал волосы Мередит со своего лица, одной рукой крепко обхватывая ее за талию в отчаянной попытке удержать, не зная, то ли я пытаюсь защитить ее, то ли контролировать, то ли и то и другое вместе.
– Мередит… – начал я, но она сильно двинула меня локтем в живот, и я поперхнулся словом, когда она оттолкнула меня.
Филиппа схватила меня за рубашку и крепко вцепилась в ткань, словно боялась того, что я могу сделать, если она вдруг отпустит меня. Мередит смотрела мимо нас, прямо на Ричарда, ее плечи опустились и напряглись, щеки пылали алым. Он медленно распрямился. Несколько человек держали его, у Александра кровоточила губа.