– Вы тогда, наверное, жутко устали от меня. Надеюсь, вы хотя бы успели отдохнуть, – сказала Рен, когда Джеймс снял сумку с ее плеча.
– Что ты говоришь! Конечно же, не устали! Ты как?.. – спросила ее Филиппа, вставая и подбегая к Рен.
Та скользнула в ее объятия и крепко обхватила за талию.
– Уже лучше, – сказала она. – Я так без вас скучала!
Я встал и последовал за Филиппой, обняв их обеих, чувствуя невероятную радость и облегчение от того, что Рен вернулась.
– И мы тоже соскучились.
Александр фыркнул.
– Серьезно? – спросил он. – Групповые обнимашки? Мы и правда сделаем это?
– Заткнись, – ответила Рен, прижавшись щекой к плечу Филиппы. – Не порти впечатление.
– Ладно. – Секунду спустя по-обезьяньи длинные руки Александра смяли нас всех.
Джеймс тоже вцепился в нас. Мы потеряли равновесие, покачнулись, Рен попалась в ловушку и рассмеялась в сердце этого человеческого узла. Ее смех, казалось, пронесся сквозь каждого из нас подобно теплому ласковому ветерку.
– Что здесь происходит?
Я посмотрел на лестницу.
– Мередит.
Она застыла на ступеньках, босиком, в легинсах и длинной футболке, которая, я был в этом практически уверен, когда-то принадлежала Ричарду. Это был первый раз, как я увидел ее после прощания в аэропорту, и я почувствовал, что слегка задыхаюсь.
Наша маленькая куча-мала распалась, каждый отступил назад, пока Рен не показалась в середине. Суровое выражение лица Мередит смягчилось.
– Рен, – позвала она.
– Ага. – Рен улыбнулась.
Мередит моргнула, стремглав спустилась по лестнице, ринулась в комнату, споткнулась и врезалась в Рен. Они обнимались, смеясь и падая вместе с Филиппой, но я успел поймать их, прежде чем девушки впечатались в журнальный столик. Когда мы вновь выпрямились, задыхающиеся и чувствующие боль в ушибленных локтях и отдавленных ногах, Мередит отпустила Рен и сказала:
– Почти вовремя.
Она помолчала и добавила:
– «Утешься ж
И будь желанной гостьей»[68].
– А вот ты, должно быть, устала, – сказала Филиппа. – Когда ты вылетела из Лондона, Рен?
Та вздохнула и потерла глаза.
– Вчера утром. Я бы с удовольствием послушала про День благодарения, но не хочу никого обидеть, заснув на половине рассказа.
– Не дури. «Ступай заснуть, – тебе покой ведь нужен»[69], – Александр.
– Где твой чемодан? – Джеймс.
– В холле. Не смогла затащить его сюда. – Рен.
– Я принесу. – Джеймс.
– Ты уверен? – Рен.
– Пусть идет, – сказала Мередит, зачесывая волосы Рен со лба. – Ты выглядишь так, будто тебя надо отнести наверх.
– Я помогу тебе устроиться, – добавила Филиппа.
И они вместе поднялись по лестнице. Джеймс направился в холл. Александр лениво улыбнулся.
– Теперь вся банда в сборе. – Его глаза скользнули от меня к Мередит и обратно, и улыбка сползла с его лица.
Вся ее мягкость, похоже, исчезла одновременно с уходом Рен, и теперь Мередит стояла и смотрела на меня тяжелым взглядом.
– Пожалуй, я пойду покурю на причале перед тем, как ложиться спать, – опять подал голос Александр.
Он туго обмотал шарф вокруг шеи и вышел из комнаты, насвистывая под нос «Тайных любовников», а я в свою очередь подумал, не побежать ли за ним, чтобы столкнуть его с крыльца.
Мередит стояла в позе фламинго, зацепившись одной ногой за другую. Даже в этой позе она сохраняла грациозность. Я не знал, куда девать руки, поэтому сунул их в задние карманы джинсов.
– Как в Нью-Йорке? – спросил я делано небрежным тоном.
– Суета сует, – ответила она, пожав плечами. – Там был парад.
– Точно.
– Как Огайо?
– Отстой, – ответил я. – Как всегда.
– Точно.
– Да, это Огайо.
Тот факт, что я мог бы прилететь в Нью-Йорк и не прилетел, давил на нас обоих (по крайней мере на меня), причем настолько ощутимо, что об этом можно было и не упоминать вслух.
– Как семья? – спросил я.
– Понятия не имею, – сказала она. – Я лишь раз видела Калеба, а остальные в Канаде.
– Ясно.
Я представил себе, как она бродит по пустому пентхаусу, и ничто не в силах отвлечь ее от смерти Ричарда. Вероятно, наши каникулы не сильно отличались. Я вспомнил, как отсиживался в комнате, глазея в книгу или таращась в потолок. Я старался не высовывать нос из спальни, чтобы не сталкиваться с сестрами или с родителями: они стали мне настолько чужими, что, наверное, могли бы быть представителями другого биологического вида. Конечно, потом наступила передышка – на целых два дня, – когда ветер удачи занес ко мне Джеймса.
Ей повезло меньше, чем мне. Невозможно было извиняться за это, и поэтому мой язык прилип к небу. Мередит скрестила руки на груди и склонила голову набок.
– Я пойду спать, если тебе уже нечего сказать.
Верно. Правда, я отчаянно хотел сказать что-нибудь, но в голове было пусто. Я любил слова сильно и страстно, однако они по какой-то неизвестной причине поразительно часто мне изменяли.
Она ждала, наблюдая за мной. Когда я ничего не ответил, ее бесстрастная, безразличная маска на лице на мгновение треснула, и я увидел за ней тихое разочарование.
– Тогда спокойной ночи, – сказала она и развернулась.
– Я… Мередит, погоди. – Я шагнул к ней и запнулся.
– Что? – спросила она усталым голосом и оглянулась.
Я топтался позади нее, неопределившийся, неуверенный, проклинающий собственное косноязычие.
– Ты, хм… хочешь спать сегодня одна? – спросил я в отчаянии.
– Не знаю, – ответила она с резким саркастическим смехом. – Хочешь спать со мной или предпочтешь Джеймса?
Я отвел взгляд, надеясь скрыть румянец ярости, вспыхнувший на щеках. Когда я вновь посмотрел на нее, она качала головой, ухмыляясь уголком рта, то ли с жалостью, то ли с презрением. Она не стала дожидаться ответа: просто повернулась и стала подниматься по лестнице. Я смотрел ей вслед, мои шестеренки бешено крутились, выдавая десятки неадекватных ответов, пока она не ушла и не стало слишком поздно даже для того, чтобы просто окликнуть ее по имени.
Я задержался у подножия лестницы, раздумывая о том, что делать. Может, ворваться к ней в комнату, прижать к стене и целовать до тех пор, пока она не задохнется собственными резкими словами, или пойти в Башню и попытаться выспаться. Я был слишком труслив для первого и слишком взвинчен для второго. Не в силах принять решение, я потянулся за пальто.
Ночь выдалась такой холодной, что, выйдя на улицу, я почувствовал себя так, будто получил пощечину. Набрав полную грудь воздуха, я двинулся к деревьям, приподняв плечи, чтобы воротник прикрыл уши. Похожая на кости скелета ветка хлопнула меня по щеке, но я был настолько ошарашен, что почти ничего не почувствовал. Я шагал, уставившись в землю, высматривая корни и камни, о которые мог бы споткнуться в темноте. Я добрался до причала, почти не осознавая, куда иду. Ноги сами привели меня к озеру, словно и не было иного места на земле. Ночью оно казалось черным и неподвижным, как зеркало, россыпь звезд идеально отражалась на поверхности воды. Луны не было видно: лишь маленькая круглая прореха в звездном поле там, где должно быть ночное светило. В конце причала, свесив ноги, в одиночестве сидел Александр.
Я остановился позади него. Вероятно, он услышал мои шаги, но никак не отреагировал, просто сидел, глядя на озеро и сложив руки на коленях.
– Можно присоединиться к тебе? – поинтересовался я, и мой вопрос повис в воздухе вместе с морозным облачком пара.
– Конечно, – ответил он.
Я сел рядом, сунув руки в карманы. Примерно минуту мы молчали.
– Курнешь? – спросил он наконец.
– Да.
Он кивнул и, не глядя на меня, полез во внутренний карман куртки. Протянул мне косяк и опять пошарил в кармане в поисках зажигалки. Зажег его, и я затянулся так глубоко, что дым обжег горло.
– Спасибо, – сказал я после второй затяжки и передал ему косяк.
Он снова кивнул, глядя на озеро.
– Как все прошло? – спросил он.
Я решил, что он имел в виду мой разговор с Мередит.
– Не очень.
Мы опять замолчали. Дым и наше дыхание кружились и свивались над головами, прежде чем поплыть над водой. Я попытался не думать о Мередит, но никак не мог отвлечься. В каждом уголке сознания затаились на всех четырех лапах сомнения и страхи, готовые при малейшей провокации прыгнуть и впиться в меня зубами и когтями.
– Колборн был сегодня в Замке, – вдруг вырвалось у меня.
Я никому не рассказывал о визите Колборна и его младшего напарника, но то, что я узнал, так угнетало меня, что я уже не мог сдержаться.
– Когда? – требовательно спросил Александр.
– Сегодня днем.
– Ты говорил с ним?
– Нет, но я слышал, как он разговаривал с другим полицейским. – Я поерзал, чтобы не отморозить конечности. – Молодой рыжий парень. Не видел его раньше.
Александр проглотил целый клуб дыма, который совершенно по-драконьи вырвался из его ноздрей.
– О чем они говорили? – спросил он с неуверенностью, которая свидетельствовала, что на самом деле он не хочет ничего знать.
– Обо всем. – Я свободно взмахнул рукой, «задев» при этом и озеро, и причал, и нас обоих.
Александр кивнул и нервно пососал косяк: кончик самокрутки вспыхнул оранжевым, единственный яркий уголек в унылой иллинойской глуши.
Потом он снова передал мне косяк, который к тому моменту превратился в бычок.
– Я думаю, он что-то подозревает.
– Колборн?
– Ага, – ответил я. – Он догадался, что мы врем. Правда, не знает деталей.
Александр провел рукой по волосам, почесал затылок.
– Дерьмо.
– Ага. – Я сделал последнюю нервную затяжку и выбросил окурок. – Что будем делать?
– Ничего, полагаю, – сказал он. – Будем придерживаться нашей легенды. Постараемся не выдать себя.
– Мы должны рассказать остальным. Он только и ждет, когда кто-нибудь из нас оступится.