Оркестр умолк, и с балкона раздался голос:
– «Ссора между нашими господами, а мы только их слуги»[77].
Две девушки, наверное, третьекурсницы, тотчас высунулись с балкона на восточной стороне. Простые серебристые полумаски скрывали их лица, волосы были гладко зачесаны назад. Девчонки щеголяли в мужских камзолах.
– «Это все равно; я буду поступать как тиран со всеми. Подравшись с мужчинами, не дам спуску и девчонкам».
– «Как, и невинным девочкам?»
– «Им или их невинности; понимай как хочешь», – продекламировала вторая девушка.
Они обе громко по-мужски расхохотались: им вторили зеваки внизу. Я смотрел и думал, как лучше войти, чтобы прекратить их спор. Но как только Абрам и Бальтазар – тоже третьекурсницы – ступили в бальный зал, я тут же увидел, что Григорий и Самсон перекинули ноги, затянутые в бриджи и обутые в сапоги, через перила балкона. Девчонки быстро перебрались на ближайшую колонну, обвитую искусственной зеленью, вцепились в нее руками и начали ловко скользить вниз.
Когда спуск был закончен, кто-то из них присвистнул, и слуги Монтекки обернулись. Непристойные жесты, сопровождаемые более снисходительным смехом, мигом переросли в склоку.
– «Вы, кажется, ищете ссоры?» – Григорий.
– «Ссоры? Нет, мы ее не ищем». – Абрам.
– «А если ищете, так я весь к вашим услугам. Наши господа не хуже ваших». – Самсон.
– «Да и не лучше». – Абрам.
– «Хорошо, хорошо!» – Самсон.
– «Ты лжешь!» – Абрам.
Перепалка продолжалась. Публика, теперь уже отодвинувшаяся к стенам, с восторгом наблюдала за происходящим: зрители смеялись, аплодировали и подбадривали своих любимцев. Я подождал еще немного, пока не почувствовал, что драка готова стихнуть, выбежал на середину зала, вытащил кинжал из-за пояса и разогнал девиц в мужских костюмах.
– «Ни с места, негодяи! – приказал я. – Шпаги в ножны! Вы сами не понимаете, что делаете».
Тяжело дыша, они откатились назад, и тут неподалеку от меня раздался новый голос. Тибальт.
– «Как! Ты дерешься со сволочью? Сюда,
Бенволио! Смерть ждет тебя!»
Я резко обернулся. Толпа расступилась, и я увидел Колина. Он уставился на меня: глаза блестели в прорезях свирепой черно-красной маски с резко очерченными скулами – угловатыми и похожими на крылья дракона.
Я:
– «Я только
Хотел их помирить. Вложи свой меч
И помоги мне кончить дело миром».
Колин:
– «С мечом в руках и говорить о мире!
Мне так же ненавистно это слово,
Как темный ад, как ты, как все Монтекки!
Держись смелее, трус!»
Колин бросился на меня, и мы врезались друг в друга, словно боевые петухи. Мы делали выпады и парировали, уворачивались и наносили удары, пока в драку не ринулись первые четыре девушки. Здесь хореография рухнула, и мы дрались уже как животные, подбадриваемые сотней зрителей в масках. Я натолкнулся локтем на подбородок Колина и упал на спину. Мой противник мгновенно оказался сверху, схватив меня за горло, но я не сомневался, что Эскал прибудет вовремя и не даст меня задушить. И он – или скорее она – появился на верхней ступени лестницы, ведущей на балкон, во всем своем ошеломляющем поистине королевском великолепии.
– «Мятежники, враги порядка! Злобно
Пятнаете вы кровью ваших близких
Свои мечи! Вы будете ли слушать
Меня иль нет?»
Мы тут же прекратили свалку. Как только Колин отпустил меня, я перекатился на колени, в немом изумлении глядя на Мередит. Она затмевала любого парня, будь он на ее месте в роли Эскала: густые рыжие волосы были заплетены в длинную косу, стройные ноги обуты в высокие кожаные сапоги, а лицо прикрывала бело-золотая маска, мерцавшая так, словно ее окунули в звездную пыль. Когда она спускалась по лестнице, длинный, до пола, плащ подметал ступени.
Мередит:
– «Вы звери или люди?..
Ужель огонь вражды свирепой вашей
Способна потушить лишь только кровь
Из ваших ран? Под страхом строгой пытки
Приказываю бросить вам сейчас
Оружие из рук, покрытых кровью,
И выслушать свой приговор из уст
Разгневанного принца!»
Ее голос звучал твердо и непреклонно, эхом отражаясь от стен. Мы послушно бросили кинжалы.
Мередит:
– «Смутили вы, Монтекки с Капулетти,
По поводу ничтожнейшей причины
Покой и мир старинных наших стен!
Три раза старцы – граждане Вероны —
Забывши мир и свой почтенный сан,
Хватались ослабевшими руками
За старые, источенные пылью
Свои мечи, чтоб потушить старинный
Ваш злобный спор!»
Высоко подняв голову, она медленно приближалась. Колин отступил и почтительно поклонился. Каждая из девушек опустилась на одно колено. Я последовал их примеру. Мередит остановилась, посмотрела на меня сверху вниз и рукой, затянутой в перчатку, приподняла мой подбородок.
– «Коль скоро повторится
Еще подобный случай – вашей жизнью
Ответите вы оба…»
Предупреждение прозвучало с мягкой насмешкой. Она погладила меня по щеке, отдернула руку и развернулась на каблуках, край ее плаща скользнул по моему лицу.
– «…А теперь
Ступайте прочь отсюда!»
Девчонки и Колин начали собирать брошенное оружие и потерянные детали костюмов.
– «Идите ж!
И знайте, что ослушников ждет казнь!»
Мы бросились врассыпную под гром аплодисментов, а Мередит стала подниматься по лестнице на балкон. Я замер, наблюдая за ней, пока она не скрылась из виду. С облегчением вздохнув, я направился в центр зала. Повернулся к ближайшему зрителю – парню (я не знал, кто это, в прорезях маски виднелись лишь глаза) – и спросил:
– «Где Ромео?»
Я произнес реплику жены Монтекки, но она подходила «по сценарию» (только об этом меня и предупредили).
Я взглянул на другого зрителя и обратился к нему:
– «Кто виделся сегодня с ним? Как рад
Я всей душой, что не был в драке он».
Именно в этот момент из восточных дверей появился Ромео, весь в голубом и серебряном. Маска плавно загибалась назад, к вискам, глаза были устремлены на маленькую книжку, которую он держал в руках. Он казался почти мифической фигурой, Ганимедом, юношей, который уже не был мальчиком, но пока еще не достиг мужской зрелости. Я догадывался, что Ромео будет играть Джеймс, но его облик не стал от этого менее печальным или менее ошеломляющим. Мое сердце легко, неуверенно затрепетало.
– «Вот он!» – чуть тише сказал я, глядя на девушку, которая стояла возле меня.
И меня снова захлестнула странная собственническая гордость. Все в зале смотрели на Джеймса (разве они могли на него не смотреть?), но я – единственный действительно из всех – знал его от и до. По крайней мере, я так считал.
– «Оставьте нас – и я, быть может,
Узнать успею то, что нас тревожит.
…С добрым утром!»
Джеймс поднял голову, посмотрев на меня в упор. Он, казалось, был удивлен, обнаружив меня здесь, хотя я не знал почему. Разве я не был его правой рукой, его оруженосцем? Банко, Бенволио или Оливер. Какая разница!
Мы слегка поспорили о его безответной любви, и началась мизансцена, в которой я всякий раз преграждал ему путь, как только он собирался уйти, пытаясь уклониться от моих вопросов. Он был рад подыграть мне, пока, наконец, не сказал твердо и решительно:
– «Прощай! Я ухожу…»
– «С тобой и я.
Уйдя один, обидишь ты меня», – воскликнул я, поймав его за руку.
– «Меня совсем разбило горе это.
Я чувствую, что я не здесь, а где-то
В иной стране!»
Он высвободил руку и развернулся, но я метнулся ему наперерез, преграждая дорогу. Мое желание удержать его на месте в какой-то момент вышло за пределы мотивации актера и его персонажа, меня охватила нелепая мысль, что если он сбежит, то я потеряю его навсегда.
– «Скажи, кого ты любишь?» – спросил я, опустив руки ему на плечи, ища в его глазах проблеск ответного искреннего чувства.
– «Ты хочешь, чтоб заплакал я?» – Джеймс.
– «Зачем?
Скажи серьезно, просто». – Я.
– «Так потребуй,
Чтоб написал отчаянно больной
Серьезно завещанье! Кто ж ответит
Охотно на совет такой и встретит
Его с улыбкою! Но, впрочем, я
Скажу тебе серьезно, что люблю
Я женщину». – Джеймс.
На мгновение я забыл свой текст. Мы смотрели друг на друга, а толпа вокруг нас растворилась в неясных тенях, превратившись в манекены в маскарадных костюмах. Вздрогнув, я вспомнил реплику, произнес ее и выслушал ответ Джеймса так, будто никогда раньше не слышал этих слов. Мы беседовали, стоя друг к другу почти вплотную, публика была забыта и не имела отношения к делу. Он оплакивал решение Розалины остаться в стороне, несмотря на его любовь, и надежда все росла и росла у меня в груди.
– «Забудь ее! Совет послушай друга». – Я.
Джеймс открыл было рот, чтобы ответить, но ни единого звука не сорвалось с его губ. Он быстро заморгал, словно я сказал что-то неожиданное. Затем опомнился, отступил, отстранился и начал говорить. Я застыл посреди зала, наблюдая, как он ходит вокруг меня кругами: его шаги, его жесты и голос – все было беспокойным.
Появился слуга и передал нам вести о предстоящем пиршестве Капулетти. Мы сплетничали, строили планы и интриговали, перекидываясь репликами, пока не появился третий персонаж в маске, Александр.
Он начал говорить, примостившись на краю стола, его руки обвивали двух зрительниц: одна неудержимо хихикала под своей маской, в то время как вторая сперва отпрянула от Александра, очевидно, напуганная.