– «О, милый наш Ромео!
Нам очень хочется, чтоб с нами ты
Потанцевал!»
Он плавно соскользнул со стола и приблизился ко мне, ступая по-кошачьи мягко и грациозно. Потом оттолкнул меня и направился прямиком к Джеймсу. Александр кружил и кружил вокруг него, останавливаясь, чтобы оглядеть его со всех сторон. Они перекидывались остротами, умными и безобидными, пока Джеймс не сказал:
– «Как! Нежна любовь? Напротив,
Она жестка, убийственна, ужасна
И колется, как терн!»
Александр издал глубокий мурлыкающий смешок, схватил Джеймса за ворот камзола и крепко прижал к себе.
– «Ну, если так —
Коли ее, как сам уколот ею —
И клин ты выбьешь клином. Дайте маску,
Закрою рожу рожей я!»
Лбы их масок стукнулись, одной рукой Александр сдавил затылок Джеймса так сильно, что я услышал, как тот застонал от боли. Я ринулся было вперед, но в тот же миг Александр развернулся и швырнул Джеймса ко мне.
– «…Пускай
Смеется, кто желает, над моей
Наружностью! Надел я медный лоб —
Пусть за меня краснеет он и плачет».
Александр погрозил нам пальцем. Я вздернул Джеймса на ноги и сказал:
– «Вперед, стучите в дверь; но помнить только,
Что каждый должен будет танцевать».
– «Вперед! Дорога наша
Ясна, как день». – Александр.
– «Ну хоть не так». – Джеймс.
– «Мне ясно
Лишь то, что, стоя здесь, сожжем напрасно
Мы факелы. Пойми: понять слова
Сумеет здравым смыслом голова
В пять раз скорей, когда мы сами станем
Смотреть легко на них и перестанем,
При помощи пяти всех чувств, жевать
Их смысл на все лады», – Александр, нетерпеливо.
– «Легко понять,
Что надо нам идти. Спрошу: умно ли
Мы делаем, такие взявши роли?» – Джеймс.
– «В чем тут беда?» – Александр.
– «Я видел ночью сон». – Джеймс.
– «Я также». – Александр.
– «Да? В чем заключался он?» – Джеймс.
– «В нем тот был смысл, что лгут все сны безбожно». – Александр.
– «Кто мирно спит – тому лгать невозможно». – Джеймс.
– «Тебя, я вижу, просто посетила
Царица Маб». – Александр.
Я отступил в сторону, наблюдая за персонажами. Меркуцио Александра был острым и злым как бритва, едва ли нормальным. Клыки парня сверкали на свету, когда он улыбался – маска озорно блестела. Он постоянно пританцовывал, заигрывая с кем-то из публики. Его голос и движения становились все более чувственными и дикими, пока он не потерял контроль окончательно и не схватил меня за волосы, откинув мою голову к своему плечу и прорычав мне в ухо:
– «Если же заснут
В постели навзничь девушки – то эта
Проказница их тотчас начинает
Душить и жать, желая приучить
К терпенью и сносливости, чтоб сделать
Из них покорных женщин. Точно так же
Царица Маб…»
Я напрягся, пытаясь вырваться, но Александр вцепился в меня намертво, и эта хватка резко контрастировала с кончиком его же пальца, который изящно обводил вышивку на груди моего камзола. Джеймс, наблюдавший за происходящим, замер, но поборол паралич и наклонился к нам обоим, отталкивая Александра.
– «Меркуцио, довольно!»
Он взял лицо Александра в ладони.
– «Ты вздор болтаешь».
Рассеянный взгляд Александра впился в Джеймса, и он заговорил медленнее:
– «Правда, заболтался
О грезах я; а ведь они плоды
Расстроенного мозга, зачатые
Из ничего игрой воображенья!
Пустой, ничтожный воздух! Вольный ветер,
Рожденный дальним севером, от чьей
Внезапно отрывается он груди
И мчится к нам на юг, в страну обильных
И свежих рос…»
Когда настала моя очередь, я начал произносить свою реплику осторожно, гадая, действительно ли Александр теперь безопасен. Наш разговор, когда мы шли к Деллехер-холлу, отпечатался в моей памяти, он казался свежей царапиной на коже.
– «Теперь же этот ветер
Нас гонит прочь отсюда. Ужин кончен;
Мы можем опоздать». – Я.
Джеймс поднял лицо к потолку, за которым виднелось небо, а затем, прищурившись, перевел взгляд на один из хрустальных пирамидальных светильников, который, казалось, завис в пустоте. Он словно пытался найти в мягком сиянии люстры тайное, далекое мерцание звезды. Я вспомнил ту ночь на вечеринке, когда мы с ним стояли в саду и смотрели на небо сквозь крошечную зазубренную прореху в кронах деревьев. Наше последнее уединенное невинное мгновение – затишье перед яростью и ревом бури.
Джеймс:
– «А я боюсь,
Что явимся мы рано. Я смущен
Томительным предчувствием чего-то
Решенного на небе. Мне сдается,
Что будет этот вечер для меня
Началом бед и горя; что на нем
Решится окончательно судьбою
Несчастный, преждевременный конец
Моей печальной жизни! Впрочем, пусть
Тот, у кого в руках моя судьбина,
Ведет меня. Вперед, друзья! Смелей!»
Я уже почти забыл, где мы – и даже кто мы такие, но тут снова заиграла музыка, и я вернулся в реальность. Еще один вальс, летящий и пьянящий, наполнил атриум и вдохнул жизнь в притихшую во время последней сцены публику. Бал у Капулетти неожиданно оказался в самом разгаре.
Александр схватил какую-то девушку и насильно потащил ее танцевать. Другие актеры появились из-за импровизированных кулис и сделали то же самое, выбирая партнеров наугад, подталкивая гостей друг к другу. Вскоре зал наполнился удивительно грациозным вихрем движений, и это несмотря на несметное количество собравшихся на маскараде студентов. Я выбрал себе в партнерши ближайшую девушку, безымянную и неотличимую от остальных девиц, если не считать черной ленточки, повязанной на шее. Я поклонился ей, прежде чем мы начали танцевать. Когда мы поворачивались, кружились и менялись местами, я двигался автоматически. Краем глаза я вроде бы заметил Филиппу, ее маска была черной, серебряной и пурпурной. Кто она? Она была в мужском костюме, и я невольно спросил себя: возможно, она – Парис?
Вскоре я упустил ее из виду. Я искал Джеймса и Мередит, но не сумел обнаружить никого из них.
Музыканты играли слишком долго. Когда стихли последние такты вальса, я поспешно поклонился своей партнерше и выскочил из зала. Я направился к задней лестнице, ведущей на балкон. Там царил полумрак. Несколько пар искали уединения и теперь, без масок, слившись губами, жались по стенам.
Музыка заиграла снова, но теперь уже медленнее. Люстры потускнели, загорелись синим, остался лишь яркий круг света в центре зала, где, держа за руку очередную зрительницу, стоял Джеймс. Когда он начал говорить, танцоры отступили, почтительно замолчав.
– «Кто дама та, что подала сейчас
Синьору руку?»
Зрители повернулись, чтобы проследить за его взглядом. И там, слабая и эфемерная, как сон, стояла Рен. Бело-голубая маска обрамляла ее лицо, но это, несомненно, была она. Джеймс пристально посмотрел на нее, словно она была чем-то нереальным, каким-то чудом. Мои пальцы впились в край балюстрады. Я наклонился вперед, насколько это было возможно, и затаил дыхание.
Джеймс:
– «Стоит среди подруг,
Как горлица, она, попавши в круг
Ворон и сов! О, если б мог пробраться
Я ближе к ней и богомольно взяться
За эту ручку! Освятить себя,
Коснувшись к ней!.. О, неужели я
Любил когда-нибудь? Прочь, ослепленье!
Я не видал до этого мгновенья
Созданья лучше!..»
Музыка зазвучала вновь. Рен и ее случайный партнер молча распрощались друг с другом. Ноги Джеймса несли его вперед, он не сводил с нее глаз, будто боялся, что Рен исчезнет, если он потеряет ее из виду или хотя бы на мгновение. Наконец он дотронулся до ее руки, и она изумленно посмотрела на него.
Джеймс:
– «Коль скоро ручки я непогрешимой
Смутил покой, коснувшись мирно к ней,
То пусть уста – два скромных пилигрима —
Искупят грех нескромности моей».
Он склонил голову и поцеловал не тыльную сторону ее ладони, но внутреннюю. Ее дыхание шевелило его волосы, когда она произнесла:
– «Напрасно рук своих прикосновенье
Сочли грехом вы, пилигрим святой:
В нем видеть мы должны благословенье,
Вам поцелуй позволен лишь такой!»
На середине ее монолога они начали перемещаться по залу, не разнимая рук. На миг они замерли и опять двинулись, но уже в противоположном направлении.
– «Но ведь уста отшельники имеют». – Джеймс.
– «Да, пилигрим, но для молитв святых!» – Рен.
– «Так пусть уста последовать умеют
Примеру рук, в поддержку веры их!» – Джеймс.
– «Кто свят – того поддерживать не нужно». – Рен.
– «Позволь устам, в молитве слившись дружной
С твоими, грех с души моей мне снять». – Джеймс.
И они замерли. Джеймс провел пальцем по ее щеке, она запрокинула голову, и он поцеловал ее так легко и нежно, что она, возможно, даже ничего не почувствовала.
– «Ваш грех стал мой! Теперь союз их тесен…» – Рен.
– «О, если так – спеши его отдать
Обратно мне!» – Джеймс.
Он поцеловал ее снова, на сей раз – долго и страстно, и она прижалась к нему, будто все ее силы утекли через рот. Моя маска прилипла к коже, живот выворачивало наизнанку, и он горел, как открытая рана. Я тяжело оперся о балюстраду, дрожа от тяжести параллельных истин, которых уже не мог игнорировать: Джеймс был влюблен в Рен, а я слепо, дико ревновал.