– Значит, мы опять будем жить друг у друга на головах, как в Замке?
– Конечно, – подтвердил я. – Почему бы и нет?
Улыбка пропала, она медленно и печально покачала головой.
– Все будет уже иначе.
Я обхватил одной рукой ее за шею, притянул ближе и поцеловал в висок. Почувствовал, как она вздохнула, выдыхая печаль, и вдохнул ее в себя.
Да, все будет иначе. Тут, конечно, не поспоришь.
Вечером в воскресенье мы вылетели обратно в О’Хара бизнес-классом (очередной подарок от Калеба). Мы первыми прибыли в Замок. Занятия в училище возобновлялись лишь в среду. Вот и хорошо. Что бы мы с Мередит ни делали, мы не обсуждали ничего серьезного (разговор во время неудачного свидания в «Голове Зануды» был не в счет), и мне хотелось продлить эйфорию подольше. Я оторвал багажную бирку аэропорта Ла-Гуардия от чемодана и кинул на кровать. На мгновение замер, уставившись в угол комнаты. Из-за семейных сцен и невероятной рассеянности Мередит мне удалось на неделю или две выкинуть его из головы. Я повторял себе, что ревнивое отчаяние, охватившее меня на рождественском маскараде, – самая банальная вещь. Мгновенное безумие, побочный эффект подлой театральной магии. Но, очутившись здесь, в Башне, с его призраком в комнате, я почувствовал, как все медленно возвращается на круги своя.
Я покачал головой, неуверенно спустился по лестнице и провел еще одну ночь с Мередит – единственным лекарством, которое я мог придумать.
Сцена 2
Объявление о прослушивании во втором семестре вывесили на доске в среду утром.
«Все четверокурсники, второкурсники и приглашенные третьекурсники – подготовьте двухминутный драматический монолог из пьесы „КОРОЛЬ ЛИР“.
Постоянные репетиции начнутся 21 января и продлятся по 26 марта включительно.
Спектакли пройдут с 27 по 30 марта».
Расписание прослушиваний вывесили ниже. Нас расположили в порядке, обратном алфавитному, вечером четырнадцатого. Александр должен быть идти первым, без посторонних зрителей. Он будет смотреть на игру Рен, она будет слушать мой монолог, я – Филиппы, та – Джеймса, а он – Мередит.
Следующую неделю мы потратили на подготовку. Все были удивлены выбором пьесы. В Деллехере ни разу за пятьдесят лет не покушались на «Лира», вероятно, потому, как заметил Александр, что дать главную роль нежному юноше, которому едва исполнилось двадцать, было бы глупо. Нам оставалось только гадать, как Фредерик и Гвендолин намеревались решить эту проблему.
Четырнадцатого января, в восемь вечера, я в одиночестве сидел в нашем обычном закутке в «Голове зануды», привлекая недобрые взгляды многочисленных студентов, которые ждали, когда освободится столик. Мередит покинула меня, чтобы подготовиться к прослушиванию. Я решил, что скоро сюда нагрянет Филиппа. Она отлично справилась с монологом Таморы, и я хотел обсудить кастинг с тем, кто уже отстрелялся. Александр и Рен куда-то запропастились. Я допил пиво, но не встал из-за стола, боясь, что его тут же займут, если я пойду к бару.
К счастью, Филиппа влетела в «Зануду» минут через пять или даже раньше. Ее волосы были растрепаны и спутанны, щеки пылали румянцем от холодных порывов ветра, несущего снег по улицам Бродуотера. Когда она села, я спросил:
– Выпьешь?
– Боже, да! Что-нибудь горячее.
Я соскользнул с диванчика, пока она сваливала свою одежду – шарф, шапку, перчатки, пальто – в углу. Вернулся я с двумя кружками горячего сидра. Филиппа подняла свою в молчаливом тосте и сделала добрый глоток.
– Холодная ночь, думаю, тут и ад бы мог заледенеть, – заметил я.
– Я поверю в это, когда увижу распределение ролей. – Она слизнула с губ липкую каплю сидра. – Интересно, что они придумали?
– Не буду делать ставки, поскольку у меня нет денег, – ответил я.
Филиппа была единственной, кто знал о моей подработке в Деллехере. Она поймала меня, когда я мыл полы на кухне в субботу утром, и одной вскинутой брови оказалось достаточно, чтобы я признался ей во всем прямо на «месте преступления». Она лишь пожала плечами и помогла мне побыстрее закончить уборку.
– Ладно, давай попробую угадать, – продолжил я. – Правда, я пока вообще не представляю, кто станет Лиром. Очевидно, Рен будет Корделией. Ты и Мередит – Реганой и Гонерильей. Я, вероятно, буду Олбени, Колин будет играть Корнуолла, Джеймс станет Эдгаром, а Александр – Эдмундом.
Пока я говорил, она снова отхлебнула глоток сидра, нахмурилась и спросила:
– Насчет последнего… я не была бы настолько уверена.
– Почему?
Она поерзала, бросила взгляд на соседний столик, где трио танцоров потягивали белое вино из тонконогих бокалов. Ее нервозность оказалась заразительна: когда она низко склонилась над столом, я инстинктивно повторил ее движение. Мы были так близко друг от друга, что прядь ее волос щекотала мой лоб.
– Я прибежала сюда как раз после читки Джеймса, – сказала она.
– Какой у него монолог? – спросил я. – Он не сказал мне.
– Ричард Плантагенет из «Генриха Шестого».
Филиппа сделала глубокий вдох.
– «…заставлю
Его открытой силой уступить
Мне мой венец, покрывшийся стыдом
Над книжника расслабленным челом»[78].
– Правда? Но монолог очень… агрессивный. Не в его стиле.
– Согласна, но потом, когда он начал, я… – Филиппа оборвала себя на полуслове и поежилась.
– В чем дело? – спросил я.
– Оливер, я никогда не видела ничего подобного, – тихо произнесла она. – Я не ожидала от него такого.
– Несколько месяцев назад он признался мне, что устал от своего амплуа.
Филиппа решительно тряхнула головой.
– Нет. Его игра… это нечто большее. То есть сперва все продвигалось как обычно…
Она продекламировала:
– «Будь же скромен
Покамест, Йорк! Лови с умом минуты,
Пока другие спят…»[79]
Филиппа посмотрела на меня.
– Знаешь, Оливер, все выглядело так, будто он вдруг стал совсем другим человеком. Тебе стоило бы посмотреть на него. Если честно, я по-настоящему испугалась.
Я пожал плечами.
– Значит, он молодец.
Она уставилась на меня так, словно я спятил.
– Пип, серьезно, он молодец, – повторил я. – У него всегда был широкий диапазон, просто он не имел шанса продемонстрировать это, ведь такие роли всегда доставались Ричарду. О чем тут беспокоиться? Теперь у него появилась возможность показать всем, на что он способен.
Она заморгала.
– Наверное, ты прав. Господь свидетель, хотела бы я, чтобы у меня тоже была такая возможность.
– А вдруг нам тоже повезет? – Я провел пальцем по старому деревянному столу. – Теперь, когда Ричарда нет, расклад сил иной.
Она подняла кружку, и ее дыхание всколыхнуло поверхность сидра.
– Ты не ошибаешься. Во всяком случае, я удивлюсь, если они не выберут Джеймса на роль Эдмунда.
Я не придал особого значения ее предсказанию. (Каким же дураком я впоследствии оказался!) Мы сменили тему разговора, и два часа прошли безо всяких происшествий, а затем дверь «Зануды» распахнулась и на пороге появилась Мередит, впустив в зал небольшой снежный ураган.
– Список готов, и вы не поверите! – заявила она, подбежав к нам и хлопнув бумажкой по столу.
Она так быстро говорила, что я даже не успел спросить, где остальные. Я потянулся за бумажкой, Филиппа – тоже, и мы едва не расшибли головы, пытаясь прочесть список одновременно (Пип при этом поперхнулась сидром).
– Фредерик будет играть Лира?
– А Камило – Олбени? – требовательно спросил я. – Что за черт?
– Читайте дальше, это просто безумие, – ответила Мередит, пытаясь размотать шарф.
Мы снова склонили головы, теперь уже осторожно. Фредерик и Камило шли первыми, за ними были четверокурсники, после них – третьекурсники и, наконец, второкурсники – последними.
Король Лир – Фредерик Тиздейл
Олбени – Камило Варела
Корделия – Рен Стирлинг
Регана – Филиппа Коста
Гонерилья – Мередит Дарденн
Эдмунд – Джеймс Фэрроу
Эдгар – Оливер Маркс
Шут – Александр Вас
Корнуолл – Колин Хиланд».
Дойдя до имени Колина, я вытаращил глаза.
– Что, ради всего святого, они сделали?
Мередит пожала плечами и села, разматывая шарф, который запутался в ее волосах. Я машинально поднял было руку, чтобы помочь, но ударился кистью о край стола и передумал.
– Если б я знала, – ответила Мередит наконец. – Такое чувство, что они перемешали все мужские роли и решили, что слишком устали, чтобы проделать то же самое с женскими.
– Александр будет в восторге, – заметила Филиппа.
Я фыркнул.
– Как бы там ни было, я в восторге.
– Честно говоря, Оливер, ты ведешь себя так, будто тебе сделали одолжение, – сказала Мередит. – Но ты заслужил это.
Ее лицо скрылось, когда она принялась стягивать шарф через голову, отчаявшись распутать его. Филиппа многозначительно посмотрела на меня и вскинула брови. В животе у меня тотчас разлилось тепло. Я мог бы свалить вину на сидр, но моя кружка давно опустела.
Мередит вынырнула из шарфа и швырнула назойливую вещь поверх вещей Филиппы.
– Тут только вы вдвоем? – спросила она.
– Какое-то время тут был лишь я один, – ответил я. – Где все?
– Рен после прослушивания сразу вернулась в Замок и пошла спать, – объяснила Мередит. – Не думаю, что она хочет рисковать. Вы же помните ее «эпизод»?
Так мы называли обморок Рен во время ее монолога леди Анны. Странно, но никто не сумел определить, что же с ней случилось. «Эмоциональное истощение» – вот как описал это врач из Бродуотера.
– Как насчет Джеймса? – спросила Филиппа.
Мередит вздохнула.
– Он остался слушать мой монолог, но был в полной прострации. Мрачный. Ну, ты понимаешь…