– «Прошу тебя: иди отсюда. … Положись на меня…»
Он протиснулся мимо меня и бросился к двери. Я побежал за ним, поймал за руку и резко развернул к себе.
– Джеймс! Стой!
– «Стой! Стой! … Враг показался!»
К этому моменту он кричал, дико жестикулируя. Свободной рукой он с силой ударил себя по голой груди, оставив на коже красную отметину. Я пытался удержать Джеймса, вцепившись в его запястье.
– «Колесо свой полный круг
Свершило – и повержен я»[95].
– Джеймс! – Я дернул его за руку. – О чем ты говоришь? Что не так?
– «Все… и много
Еще другого в жизнь мою я сделал,
Оно прошло, и жизнь прошла». – Он вырвался и торопливо разгладил рубашку, будто хотел стереть что-то с ладоней.
– «Пусть эта кровь заставит их поверить,
Как храбро бились мы».
– Ты пьян, – продолжал я. – Ты несешь околесицу. Успокойся, и мы…
Он мрачно покачал головой.
– «Я видел пьяниц,
Царапавших себя сильней для смеха». – Он шагнул к двери.
– Джеймс! – Я кинулся за ним, но он двигался быстрее.
Вытянув руку, он сбил пару свечей с ближайшей полки.
Я выругался и отпрыгнул в сторону.
– «Скорей огня! … Прощай же!»[96] – вскричал он, вылетел в коридор и исчез.
Я снова выругался и потушил упавшие свечи. Угол фолианта на нижней полке загорелся. Я вырвал его из-под других книг и затушил пламя уголком ковра. Затем сел на корточки и вытер рукой лоб: он был залит потом, несмотря на холодный мартовский ветер.
– Что за фигня, что за фигня? – бормотал я, поднимаясь на ноги.
Я пересек комнату и закрыл окно, запер его, потом обернулся и посмотрел на бутылку водки на столе. Опустела на две трети. Мередит, и Филиппа, и Рен, конечно, что-то пили, но в основном они не набирались до бесчувствия. И Джеймс не относился к любителям крепкого алкоголя. На вечеринке в честь «Цезаря» ему стало дурно, но… но это? Он никогда не баловался водкой в таких количествах.
Его бессвязные реплики эхом отдавались в голове. Кровь, и смерть, и враги. Актерская болтовня, конечно же. Метод, затронутый безумием. В этом нет никакого смысла. Меня опять прошиб пот. Я вытер лоб и щеки рукавом и поднес бутылку к губам. Водка обожгла язык и горло, но я проглотил ее, сделав один-единственный отвратительный глоток. Водянистая слюна скопилась в горле, как будто меня только что стошнило.
Я поспешно задул горевшие свечи и вышел из библиотеки, сжимая бутылку в руке. Я намеревался найти Джеймса. Я выведу его на бодрящий воздух и не пущу в дом, пока он не протрезвеет настолько, чтобы понимать хоть что-нибудь.
Я направился к лестнице и около ее подножия чуть не налетел на Филиппу.
– Я как раз хотела взять «Столичную», – сказала она. – Боже, ты что, сам все выпил?
Я покачал головой.
– Джеймс. Где он?
– Не представляю! Минуту назад он пронесся в кухню, а после этого я его не видела.
– Понял, – пробормотал я.
Она поймала меня за рукав, когда я попытался прошмыгнуть мимо нее, и внимательно всмотрелась мне в лицо.
– Оливер, что случилось?
Я помедлил, хотя на самом деле она была единственной, кому я еще доверял.
– Не знаю. Что-то будет. Джеймс просто сходит с ума. Я собираюсь найти его и понять, что, черт возьми, вообще стряслось. Ты присматривай за остальными.
– Да, – ответила она, моргая. – Конечно.
Я сунул бутылку «Столичной» ей в руки.
– Спрячь водку, – велел я. – Уже определенно поздно для Джеймса – и слишком поздно для Мередит. Если сможешь, проследи, чтобы Рен и Александр были трезвыми. У меня странные предчувствия насчет сегодняшней ночи.
– Хорошо, – кивнула она. – Эй, Оливер… берегись.
Я нахмурился.
– Чего?
– Джеймса, – тут же ответила она. – Ты ведь сказал, что он не в себе. И… помни, что случилось в прошлый раз.
Я уставился на нее, но быстро догадался, что она имеет в виду мой сломанный нос.
– Точно. Да. Спасибо, Пип.
И я направился в кухню. Там тусовались только третьекурсники, в основном с театрального отделения. Они замолчали и взглянули в мою сторону, едва я переступил порог. Колина среди них не было, поэтому я обратился ко всем сразу, повысив голос ровно настолько, чтобы меня было слышно сквозь музыку, гремевшую в столовой:
– Кто-нибудь видел Джеймса?
Девять из десяти отрицательно покачали головой, однако одна студентка сказала:
– Он был здесь, а затем вроде бы побежал в ванную.
– Спасибо, – поблагодарил ее я и кинулся обратно.
В холле было темно и пусто, музыка из столовой звучала чуть глуше. Ветер бил в парадную дверь, дребезжал квадратными стеклами фрамуги окна.
Дверь в ванную комнату была закрыта, но из-под нее сочился свет, и я отворил ее, не постучавшись.
Сцена, которая предстала перед моими глазами, оказалась еще более странной и тревожной, чем та, свидетелем которой я был в библиотеке. Джеймс наклонился над раковиной, опираясь на кулаки, костяшки его правой руки были разбиты и кровоточили. Огромная паутина трещин в зеркале протянулась неровными кругами от угла до угла, черная полоса на подзеркальнике бежала к незакрытой кисточке от туши. Флакон скатился на пол и сверкал на плинтусе металлическим пурпуром. Я узнал тушь Мередит.
– Джеймс, что за черт? – тихо спросил я.
Джеймс вскинул голову. Можно было подумать, что до этого мгновения он не слышал ни единого звука, а теперь они все обрушились на него.
– Ты разбил зеркало?
Он пожал плечами.
– Не повезло, – ответил он, поморщившись, будто глотнул чего-то прокисшего.
– Но почему? – спросил я.
Он отвернулся, злобно уставился на собственное дробящееся отражение.
– Полагаю, я это заслужил.
– Я не знаю, что случилось, но ты должен поговорить со мной, – сказал я, невольно отвлекаясь на музыку и голоса, гудевшие за стеной. Настойчивый и непрекращающийся гомон. – Ведь все не может быть настолько плохо, как мне кажется, правда? Но я… я хочу помочь. Разреши мне это сделать, ладно?
Нижняя губа Джеймса дрожала, и он закусил ее зубами, но его руки тоже тряслись, словно не справлялись с собственным весом. Трещина в зеркале раскалывала его лицо на четыре части. Он покачал головой.
– Нет.
– Джеймс. Ты можешь рассказать мне. Даже если все очень-очень плохо. Мы найдем способ, чтобы это исправить. – Я понял, что умоляю его. – Джеймс, прошу.
– Нет. – Он попытался протолкнуться мимо меня, но я поднял руку, преграждая ему путь.
– Джеймс!
Он навалился на меня всем своим весом – пьяно, тяжело.
– Пусти меня!
– Нет! Стой…
Он сопротивлялся, пихал меня, пытаясь вытолкнуть из ванной комнаты. Одной рукой я уперся в дверь, другой обхватил его за плечи. Он толкнулся сильнее, и я прижал его к себе, отчаянно пытаясь удержать, чтобы он не отшвырнул меня в сторону или не повалил на пол нас обоих.
– Отпусти меня, Оливер! – Это прозвучало как придушенный вопль, поскольку я зажал его рот сгибом локтя.
Джеймс напрягся еще сильнее, но я не отпускал его. Я заблокировал его, и теперь его руки, зажатые между моим телом и его собственным, тщетно упирались мне в грудь. Он вдруг показался мне таким маленьким. Как легко было его одолеть.
– Нет, я тебя не отпущу, пока ты не поговоришь со мной.
Мое горло сжалось. Я боялся, что расплачусь, пока не понял, что Джеймс уже плачет, всхлипывает, и судорожные, неловкие вздохи заставляют его вздрагивать и дергаться в моей хватке. Казалось, силы покинули его, и он обмяк. Мы шатались в своих неловких объятиях, пока он не поднял голову и я не увидел его лицо на расстоянии дюйма от своего.
Я отпрянул и ослабил хватку, а он, спотыкаясь, выскочил в коридор и с детским раздражением бросил:
– Не ходи за мной, Оливер.
Он кинулся к столовой, распахнул дверь и нырнул туда раньше, чем я успел его поймать.
Я гнался за ним слепо, по-идиотски, словно во сне, побуждаемый таинственной силой двигаться вперед. Я потерял его среди танцующих: огни, туманные и неясные, синие и фиолетовые, бросали электрические тени, головокружительно скакавшие от стены к стене. Я мельком увидел – вспышка светло-каштановых волос, – как он вылетел из комнаты и побежал по коридору в сторону кухни. Я следовал за ним по пятам, едва не падая в попытках догнать.
Рен, Колин, Александр и Филиппа болтали с третьекурсниками. Джеймс оглянулся через плечо, увидел меня и метнулся влево, оттолкнул нескольких студентов, схватил Рен и поволок ее за собой.
– Джеймс! – пискнула она, спотыкаясь. – Что ты…
Он уже вытянул ее с кухни, где продолжил тащить к лестнице, ведущей в Башню.
– Не… – начал я.
Он перебил меня.
– Рен, пойдем со мной в постель, прошу!
Она замерла как вкопанная, и Джеймс тоже остановился. Мы в шоке наблюдали за ними обоими. Рен смотрела только на Джеймса. Ее губы дернулись, и она пробормотала:
– Хорошо.
Он расплылся в безумной улыбке, развернулся и вновь поволок ее к лестнице. Не веря своим глазам, я кинулся за ними, но Александр вцепился в мое плечо и покачал головой.
– Оливер, нет, – сказал он. – Не в этот раз.
Он, и Филиппа, и я – все мы глядели друг на друга, а умолкшие третьекурсники пялились на нас. В столовой беззаботно гремела музыка, а снаружи ревел ветер. Я был словно парализованный, прикованный к месту, как статуя, слишком ошеломленный, чтобы говорить или связно мыслить.
А гораздо позже я понял, что Мередит уже не было в Замке.
Сцена 3
Я проснулся один в комнате Филиппы. После выходки Джеймса я провел ночь, в оцепенении бродя по Замку, ища Мередит, гадая, куда она запропастилась и беспокоясь сильнее, чем я готов был в этом себе признаться. К тому моменту, как дом опустел и все разошлись спать, я сделал нелицеприятный вывод о том, что она не вернется. В половине четвертого я постучал в дверь спальни Филиппы. Она открыла, одетая в просторную футболку и шерстяные носки, доходящие до середины икр.