Наши опасения появляются и исчезают, в то время как по-настоящему вредные вещи остаются без внимания. Телефоны и вправду действуют на наше здоровье самым непосредственным образом: они влияют на наше поведение. Уткнувшиеся в телефон пешеходы выскакивают на дорогу и попадают под колеса. Водители пишут эсэмэски за рулем и убивают пешеходов. Риск, что это произойдет с вами, гораздо выше, чем риск погибнуть от опухоли, и этот факт требует немедленного внимания.
По мере того как мы продолжаем интегрировать технологии в наше тело – речь не только об очках, протезах и зубных пломбах, но и о наших телефонах и других гаджетах, – беспокойство об их влиянии на нас может прочно войти в нашу жизнь. На фоне всех этих проблем вопрос о раке может показаться банальным. А вот более насущный вопрос: раз технологии меняют саму суть того, что значит быть человеком, внедряем ли мы их с должным вниманием и осторожностью? Пытаемся ли понять, как именно они изменили нас?
Это конек Джесси Фокс, психолога, которая изучает, как коммуникационные технологии влияют на наше самосознание. Она характеризует себя как общительную уроженку южных штатов, которая любит заводить беседы с незнакомцами. В Университете штата Огайо она руководит Virtual Environment, Communication Technology, and Online Research lab. (лабораторией по исследованию виртуальной среды, коммуникационных технологий и интернета).
«Социальные сети так увлекательны, потому что основаны на принципе, который мы на нашем профессиональном жаргоне называем affordances – вседозволенность», – объяснила мне Джесси. Им обладают технологии, меняющие наш механизм взаимодействия друг с другом, по сравнению с тем, как это происходит в реальности. Например, все мы нуждаемся в одобрении окружающих.
«Мы знаем, что, когда люди получают одобрение, даже по незначительному поводу, это всегда дает положительный эффект, – говорит Фокс. – Социальные сети видоизменили данный механизм, дав нам доступ к одобрению в режиме 24/7. Стоит мне захотеть, я могу выложить что-нибудь в интернет и получить свою дозу лайков. В небольших количествах это полезно, но стоит на что-то серьезно подсесть, как это часто бывает, начинаются проблемы.
Мы не замечаем, насколько мы погружены в себя, – добавляет Фокс. – Когда я слышу, как люди жалуются на то, сколько времени другие проводят, уткнувшись в телефон, я спрашиваю, не замечают ли они того же за собой. Мы склонны не видеть в своем поведении то, что нас раздражает в других».
Потом она говорила еще что-то, но я не особо прислушивался.
Почему звенит в ушах?
Когда журналист Джойс Коэн покидает пределы своей квартиры на Манхэттене, она надевает промышленные наушники с шумоподавлением. Джойс говорит, что в них она похожа на работников аэропорта, разгружающих багаж. «Если ты решишь в своей книге перечислить органы с точки зрения их “отстойности”, – советует Коэн, – поставь на первое место уши».
1. Уши[8]
Коэн страдает малоизвестным синдромом под названием «гиперакузия», при котором обычные повседневные звуки воспринимаются как невыносимо громкие. Данное состояние иногда путают с мисофонией («ненавистью к звуку») или называют избирательной звуковой чувствительностью. По ее словам, при мисофонии некоторые шумы – особенно внутренние телесные звуки, такие как жевание или бульканье – вызывают не просто раздражение, а «мгновенный гнев, от которого закипает кровь».
По свидетельствам других людей, бывает, что специфические звуки вызывают печаль, паническую атаку, нерешительность, потерю восприятия, физический зуд или мурашки, реакцию «бей или беги». Об этом можно прочитать на сайте сообщества Selective Sounds Sensitivity, которое насчитывает 5698 человек. Его модерирует аудиолог Марша Джонсон, в 1997 г. давшая название этому расстройству. На основании подобных симптомов врачи, как правило, ставят психиатрические диагнозы: фобия, обсессивно-компульсивное расстройство, биполярное расстройство, тревожность.
Коэн, как и многие другие участники сообществ гиперакузии и мисофонии, убеждена, что связывать эти состояния с психическими заболеваниями нельзя. Она приводит в доказательство работу Оге Мёллера, невролога из Техасского университета, который считает, что мисофония – это «физиологическая аномалия», связанная с крошечными волоскообразными нервными клетками и циркулярными каналами жидкости в ухе или с самыми крошечными костями в организме – теми, что расположены за барабанной перепонкой. Когда звуковые волны заставляют перепонку вибрировать, она приводит в движение косточки и посылает волны через циркулярные каналы, передавая колебание волоскам, которые переводят его в электрический сигнал, посылаемый через нервы в мозг, чтобы он мог быть «услышан». Любое звено этого тонко настроенного механизма может выйти из строя, став причиной нарушений слуха. Для Коэн и других представителей сообщества чрезвычайно важно, чтобы остальные узнали: причина патологии кроется в ухе, а не в мозге.
В некоторой степени звуки могут вызывать висцеральные реакции у многих людей. И для этого вовсе не обязательно страдать мисофонией. Слово moist – влажный (далее именуемое просто «Словом») – является универсальным примером явления, известного как «отвращение к словам»{60}. Это Слово относится к небольшой группе ненавистных слов (slacks – слаксы, luggage – багаж), которые – в отличие от негативно заряженных понятий – безобидны по смыслу. Двадцать процентов американцев сообщают, что звук Слова для них так же неприятен, как скрежет ногтей по школьной доске{61}. В рамках исследовательского сотрудничества между Оберлинским колледжем и Университетом Тринити, которое называют «первым научным исследованием феномена», психологи пытались определить, что приводит к висцеральному отвращению к Слову. Они выдвинули гипотезу, что некоторые звуковые комбинации раздражающе действуют на мозг. Так, в случае Слова, это «oy» в сочетании с ss и tt. Они также предположили, что нам кажутся неприятными слова, при произнесении которых мы задействуем мимические мышцы, участвующие в формировании гримасы отвращения. Но в итоге ученые обнаружили, что ненависть к Слову связана не с его отдельными звуками, а с возрастом человека, наличием неврозов и брезгливостью.
Сейчас Коэн работает в Hyperacusis Research – некоммерческой организации, занимающейся исследованиями боли, вызванной шумом. В отличие от мисофонии, гиперакузия – это состояние, когда повседневный шум начинает восприниматься как громкий и причиняет боль. На конференции отоларингологов в Балтиморе организация поделилась историями нескольких людей с гиперакузией, включая часть предсмертной записки одного бывшего музыканта, которому было всего 36 лет: «Сегодня я ехал в метро с берушами в ушах. Напротив меня сидел человек с iPod. Даже сквозь беруши мне было слышно музыку, льющуюся из его наушников, и мне она казалась оглушительной. Никто не в состоянии понять, что со мной случилось, разделить мои отчаяние и горе, постоянно меня гнетущие. У меня не бывает спокойной ночи, хорошего дня, приятных выходных или отпуска, жизнь – сплошное мучение. Куда бы я ни пошел, для меня там слишком громко».
Как и потеря слуха, гиперакузия – по сути, противоположное состояние – также часто является результатом громкого шума. Коэн уверена, что необходимо рассматривать шум как «токсин», самым опасным видом которого является громкий шум, который мы считаем допустимым (и поэтому не избегаем). При обычной потере слуха микроскопические волосковые клетки внутреннего уха разрушаются мощными вибрациями, создаваемыми громкими звуками. Это происходит постепенно, в течение многих лет. То же повреждение может также вызывать фантомный звук, или тиннитус (часто воспринимаемый как «звон в ушах»). Иногда он причиняет больше страданий, чем потеря слуха. Рок-концерт для Коэн равнозначен получению тяжких телесных повреждений. Этот образ – малая часть того, что происходит в ее ушах. Поэтому помните: шум коварен тем, что не создает проблем, пока не становится слишком поздно. Слушать громкую музыку – все равно что смотреть на солнце, с той лишь разницей, что для этого мы не собираемся группами.
Тиннитус является ведущей причиной инвалидности среди ветеранов войны, а также одним из распространенных поводов для самоубийства. Трудно точно определить степень взаимосвязи, поскольку тиннитус и вызываемые им психологические муки, включая социальную изоляцию и потерю сна, часто диагностируются как психические расстройства. Но в некоторых случаях все предельно ясно. Валлийский шкипер 58 лет от роду в прощальной записке извинился перед своей семьей, объяснив, что звон в ушах «буквально свел его с ума»{62}. Один лондонский гитарист сказал своему психотерапевту, когда они виделись в последний раз, что не может больше выносить звон в ушах и «готов либо оглохнуть, либо умереть»{63}. В Нидерландах профессиональная кларнетистка Габи Олтуис, которая слышала «скрип в ушах» 24 часа в сутки, публично умоляла об эвтаназии и получила ее{64}.
Шум в ушах, судя по всему, является результатом неудачных попыток мозга заполнить некие пробелы в слуховой системе. Механизм возникновения «фантомного звука» похож на механизм заполнения слепых пятен в поле зрения или появления фантомной боли и зуда в ампутированных конечностях. Исходя из этого понимания, Дэниел Полли, пациент с тиннитусом и исследователь аудиального восприятия в Harvard’s Massachusetts Eye and Ear Infirmary (Массачусетском офтальмологическом и отоларингологическом лазарете), верит, что можно найти способ перепрограммировать мозг, чтобы перестать воспринимать фантомный звук. Если доктору Рамачандрану с помощью его зеркал удается обмануть мозг и избавить пациентов от фантомной боли и зуда, то и для звуковой системы должна иметься «кнопка перезагрузки». Полли, который считает, что его тиннитус возник в результате необдуманного использования наушников в течение долги