еления. Но журналистка Элинор Беркетт, среди прочих, оспорила это заявление в эссе для The New York Times, написав, что Дженнер не может иметь женский мозг, не пройдя все, что приходится пройти женщине от рождения, «не набрав определенный опыт, не испытав определенные унижения и не получив определенные знаки внимания в мире, где на вас смотрят как на женщину». Женственность важна не столько с точки зрения биологии, утверждает Беркетт, сколько с точки зрения «социальной парадигмы, подчинившей женщин», поэтому стать женщиной в одночасье нельзя.
Между тем маскулинность не особенно меняет общество к лучшему. Работая с мужчинами и помогая им выйти за пределы мужского кодекса – строить дружеские отношения и выражать эмоции (помимо гнева), – Роб Гарфилд обнаружил: большая часть того, что принято относить к кодексу, пусть и с трудом, но поддается изменениям. Он приводит аналогию с существами из книг о Гарри Поттере – дементорами. «Они парят вокруг человека, высасывая из него жизненную силу. Социальные стереотипы для мужчин – те же самые дементоры. Одному из них я дал имя Гомофоб. Именно культурный стереотип отпугивает мужчин от того, чтобы проявить заинтересованность друг в друге, теплоту и восхищение. И все из-за культурных табу, из-за боязни, что их примут за геев».
Мужчины гораздо реже посещают врачей, чем женщины, по статистике на 134 000 000 визитов в год. Причина опять же коренится в мужском коде поведения: «Будь сильным, независимым, несгибаемым, не подавай виду, если что-то болит или если испытываешь страдания, – говорит Гарфилд. – Постепенно ситуация меняется, но это по-прежнему большая проблема».
Изучать социальную динамику в отношениях между мужчинами Гарфилда подтолкнул его собственный развод, после которого он понял, что остался без близких друзей. У него были приятели, готовые помочь с переездом или посмотреть с ним спортивный матч, но ни с кем из них он не чувствовал тесной связи. Покончив с собственными опасениями, Гарфилд организовал группы поддержки для мужчин (называемые группами дружбы) в Филадельфии. Мужчины приходят туда, чтобы передохнуть от возлагаемых на них ожиданий, в этих группах они могут перестать быть несгибаемыми и отстраненными. Один из членов группы, хирург, согласился побеседовать со мной на условиях анонимности, поскольку не хотел, чтобы другие знали, что он посещает встречи группы. (Как все сложно. Ко всему прочему выяснилось, что ему нечего мне рассказать.)
Гарфилд наблюдает существенные различия в состоянии здоровья между эмоционально открытыми парнями, у которых много близких друзей, и между отстраненными мужчинами. Причем разница проявляется на всех стадиях: «У мужчин, не имеющих прочных социальных связей, восстановление после психических и физических заболеваний занимает гораздо больше времени, их сопротивляемость, стрессоустойчивость и продолжительность жизни после диагностирования смертельных болезней тоже отличаются в худшую сторону. Вероятность сердечного приступа у них на 50 % больше. И они в два раза чаще умирают от него».
На протяжении десятилетий у женщин было значительно больше шансов умереть от сердечных заболеваний, хотя мужчины страдают ими чаще. Американская кардиологическая ассоциация (The American Heart Association) объяснила это тем, что традиционно сердечно-сосудистые заболевания считаются «мужской болезнью», поэтому они неправильно диагностируются врачами и упускаются из виду женщинами, у которых, как принято думать, просто не может быть сердечного приступа.
По мнению Шибинджер, это классический случай гендерно обусловленной агнотологии. Проблема, которой она занимается, – физические различия мужчины и женщины и сексуальные предпочтения. В своей работе она старается сделать изучение всесторонним, всеобъемлющим и избежать тех ошибок, которые допускались в изучении этого вопроса. Ее цель – узнать, является ли подчеркивание физических различий существенным и важным или же это не имеет значения. Вместе с коллегами из Стэнфорда она попыталась провести исследование мозга по признаку пола и гендерным различиям, но «не смогла даже его начать, поскольку это настоящее минное поле, – сказала Шибинджер и добавила после паузы: – Взять хотя бы историю с коленом».
История с коленом действительно интересная. Компания Zimmer торгует коленными протезами, специально предназначенными для женщин. На своем сайте компания откровенно заявляет: «Когда дело доходит до коленей, мужчины и женщины разные».
Почему это так? Археологи могут с первого взгляда определить пол скелета, руководствуясь лишь одним признаком – формой таза. У женщин таз почти всегда шире, поскольку он предназначен для деторождения. Из-за этого бедренная кость находится под немного другим углом к колену, что, согласно заявлениям компании Zimmer, учитывается при создании протезов. Кроме того, женское колено обычно меньшего размера.
«Поначалу я так обрадовалась, – вспоминает Шибинджер. – Надо же, коленный протез, созданный исключительно для женщин!»
Она расхваливала новинку коллегам из Стэнфорда, а потом с волнением показала протез ортопедам. Учитывать особый угол женского колена – это хорошо, сказали ортопеды, но рост человека гораздо важнее. Возможно, еще важнее опыт хирурга и показатели уровня инфекции в больнице, а также готовность пациента проходить физиотерапию. Другими словами, иногда выявлять различия полезно, а иногда – нет.
«Нам нужна возможность оставаться разными и быть равными», – говорит Шибинджер, как никогда осознавая, что разница в оплате труда и другая системная дискриминация по половому признаку – это продукт представлений о фундаментальных различиях между мужчинами и женщинами. Грань очень тонкая. «Часто равенство сводится к утверждению о том, что мы все одинаковы».
Мысль о том, что мы все начинаем наш путь как эмбрионы, не дифференцированные по половому признаку, что нет дефолтного пути развития и конечный результат определяется сложной цепочкой химических сигналов, производящих целый спектр физических характеристик, которые можно рассматривать бесконечно, безусловно, объединяет.
Почему тогда соски сексуализируются?
В Польше, где обнажение женской груди преследуется по закону, антропологи Агнешка М. Зелазневич (Agnieszka M. Zelazniewicz) и Богуслав Павловский подробно изучили природу ее привлекательности. В одном академическом журнале они пишут, что «большие женские груди должны притягивать» гетеросексуальных мужчин, потому что они могут сигнализировать о способности рожать детей{122}. Младенцы не выходят из груди, но женщины с низким коэффициентом соотношения объема талии и бедер и с большой грудью имеют более высокий уровень гормона, связанного с плодовитостью. «Большая грудь также может быть сигналом о генетическом материале лучшего качества», – пишут антропологи.
Тем не менее они пришли к выводу, что правило «чем больше, тем лучше» в отношении размера груди не работает. Мужчины предпочитают размер бюста C и D, обходя стороной меньшие размеры A и B, но также и более крупный размер E. Во время беременности и лактации грудь увеличивается, поэтому антропологи считают, что «вероятно, слишком большая грудь сигнализирует о том, что женщина в данный момент не фертильна и, следовательно, менее привлекательна, особенно для краткосрочных отношений». Мужчины могут также избегать женщин с очень большой грудью, предполагая неверность с их стороны, поскольку другие исследования показали, что женщины с большой грудью воспринимаются как более «сексуально открытые» и склонные к беспорядочным связям. Женщины с маленькой грудью воспринимаются не только как скромные и высоконравственные, но и как компетентные, амбициозные и умные. Другие исследователи обнаружили, что предпочтение мужчин в отношении женщин с большой грудью может быть еще более произвольным, вплоть до того, что на выбор размера влияет чувство голода{123}. Это часть гипотезы о дефиците ресурсов, в которой мужчины с ограниченным доступом к базовым потребностям предпочитают женщин с более крупной грудью.
Два года гулявшая топлес по Нью-Йорку Холли Ван Воаст выражается очень мудро и метко: «Слушай, все любят сиськи. Они прельщают. В младенчестве нас учат их находить. Мы запрограммированы их любить». Холли через слово использует термин «когнитивный диссонанс», рассказывая истории обо всех тех, кто не на шутку оскорбился и жестко отреагировал, увидев ее грудь в метро или во время прогулки в парке. Хуже всего была реакция женщины с ребенком, которая толкнула Ван Воаст в полицейское оцепление. «Притворяться, будто вы их ненавидите, абсурдно. Я не лесбиянка, но тоже нахожу грудь соблазнительной».
Оскорбленные мужчины в свою очередь часто проводили аналогию с собственным пенисом. Они говорили: «А что, если я буду ходить по улицам, размахивая членом?» Ван Воаст поразило, как часто она слышала эту фразу. Приравнивание пениса к женской груди – явление скорее культурное, чем анатомическое. Если приводить анатомическую аналогию, то нужно будет назвать клитор. Ван Воаст пришла к выводу, что женская грудь стала объектом сексуализации как проекция мужской психологии. Сексуализация любой части тела дает повод к осуждению и чувству стыда: это результат повсеместного подавления сексуальности. И это имеет ощутимые последствия для здоровья. Например, операция по уменьшению груди более распространена, чем операция по увеличению груди, и доказала свою эффективность в лечении и предотвращении болей в спине и шее, улучшении качества сна и выносливости при физических нагрузках{124}. Тем не менее, поскольку отношение ко всем операциям на груди негативное, такая операция часто не покрывается страховкой. Чтобы действительно решить проблему этого неравенства, Ван Воаст пришла к выводу, что женщинам не нужно маршировать топлес в сторону Вашингтона, как их призывали в рамках движения Free the Nipple, а достаточно начать ходить топлес у себя в районе, сделав это частью повседневной жизни. Активисткам движения понадобится стойкость, ведь, по словам Ван Воаст, они «окунутся с головой в море предрассудков, столкнувшись с огромным количеством насмешек и злословия». Однако Холли считает, у нее есть защитная броня от подобных вещей. «Мне легко переносить оскорбления, большинство женщин устроены по-другому. Не знаю, почему в моем случае иначе. Я будто Алан Тьюринг с сиськами».