"…ибо русский солдат поистине сражался достаточно храбро!" Но обратите внимание, кто у нас, в отличие от немцев, водил солдат на прорыв — не генералы, как у них, а "женщины и девушки-комсомолки".
Да, есть от чего почесать в затылке: кормит-кормит русский народ своих генералов в мирное время, а во время войны солдат на прорыв ведут комсомолки. Умны мы, русские, сказать нечего…
Храбрые во всём храбрые
Являлась ли трусость полководцев РККА правилом? Не думаю, думаю, что она не была даже тем, что называют типичным. Думаю так, потому что иначе Советский Союз не выиграл бы войну ни при каких потерях, но поскольку эти потери всё же были непомерно велики, то трусость полководцев имела огромное значение. Мы дальше ещё задумаемся над вопросом, почему так — почему, считаясь полководцами, генералы и офицеры в РККА массово предпочитали быть полкопосыльцами: боялись водить в бой полки и стремились их туда послать из безопасного места. На эту трусость постоянно натыкаешься, читая даже не нынешние воспоминания ветеранов, выходящие без цензуры, а ещё те, подцензурные. Вот, скажем, эпизод из воспоминаний Н.К. Попеля, относящийся к началу осени 1941 года.
"Я связался по телефону с командиром полка, в котором должен был сам зачитать и разъяснить приказ.
— Какова у вас обстановка?
— Спокойно, стоим на прежних позициях… Противник ведет методический огонь.
По пути в полк настигаю хвост какой-то колонны Приказываю Балыкову:
— Узнайте, что за подразделение.
Минуту спустя Михаил Михайлович назвал номер того самого полка, в который мы ехали. Я выскочил из машины. Бойцы 'неторопливо шли по обочине. У многих в руках круги подсолнечника.
— Куда путь держите?
— То начальство знает, товарищ бригадный комиссар.
— Где начальство?
— Впереди, наверное…
Однако впереди никого не было. Я подъехал к командиру головной роты.
— Кто ведет колонну?
— Тут из дивизии был кто-то. По его приказанию мы и снялись.
— Давно?
Лейтенант посмотрел на небо, потом достал из кармана гимнастерки часы-луковицу.
— Часа полтора, от силы — два.
А с командиром полка я говорил сорок минут назад. Вот тебе и «спокойно, на прежних позициях…»
Повернул колонну обратно. Снявшиеся с передовых позиций подразделения вновь заняли свои окопы. Полк отлично дрался, когда немцы стали десантироваться на левый берег. Но командовал им уже другой командир, который хорошо видел с наблюдательного пункта свои боевые порядки, а не фантазировал, сидя в блиндаже за пятнадцать километров от передовой".
А вот эпизод воспоминаний А.В. Горбатова, уже из 1943 года: "Как только противник начал отход, дивизия форсировала Зушу на всем фронте и повела преследование. Правда, форсировав реку, полковник Червоний излишне задержался в поспешно оставленных немцами комфортабельных землянках и отстал от своих полков — мне пришлось посадить его в свою машину и перевезти туда, где ему надлежало быть. Но с тех пор он больше не пользовался моей машиной и перемещался только на своей".
Однако следует сказать, что воспоминания Горбатова в данном контексте не типичны, поскольку, повторюсь, действует принцип "каков поп, таков и приход". Этот «поп» — Горбатов вводил свои законы, а по этим законам, в частности, он сам водил в бой полки и от подчинённых генералов этого требовал: "Большую роль сыграло вошедшее у нас в правило личное наблюдение командиров дивизий за полем боя с приближённых к противнику НП; это и позволяло вводить резервы своевременно", — пишет в своих воспоминаниях «Годы и войны" А.В. Горбатов.
А немецкому генералу Г. Гудериану, кстати, в полезности для генерала лично водить полки в бой в 1933 году пришлось убеждать своего начальника — начальника Генштаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Л. Бека.
"С Беком мне преимущественно и приходилось вести борьбу по вопросам формирования танковых дивизий и создания уставов для боевой подготовки бронетанковых войск.
Особенно был недоволен Бек уставными требованиями, что командиры всех степеней обязаны находиться впереди своих войск.
«Как же они будут руководить боем, — говорил он, — не имея ни стола с картами, ни телефона? Разве вы не читали Шлиффена?». То, что командир дивизии может выдвинуться вперед настолько, что будет находиться там, где его войска вступили в соприкосновение с противником, было свыше его понимания", — пишет Г. Гудериан в своих "Воспоминаниях солдата".
Да, у генералов, находившихся под командованием Горбатова или Гудериана, риск погибнуть в бою был гораздо выше, но зато у солдат, находившихся под их командованием, риск погибнуть от генеральских ошибок и недоработок был гораздо ниже.
Напомню, что я начал с рассуждений наших прославленных флотоводцев Кузнецова и Исакова о храбрости Мехлиса, а поскольку я обсудил некоторые детали обороны Севастополя, то думаю, что некоторые читатели ожидали, что я буду сравнивать адмиралов Кузнецова и Октябрьского с адмиралами П.С. Нахимовым и В.А. Корниловым, погибшими при обороне Севастополя в Крымскую войну 1854–1855 годов.
Надо бы, да уж больно несравнимо…
Дальнейшая служба
Но давайте закончим тему о Мехлисе. После разгрома немцами Крымфронта Мехлис был наказан — его сняли с должности начальника Главного политического управления РККА и снизили звание с армейского первого ранга до корпусного комиссара, т. е. на две ступени. Однако я думаю, что Мехлис сам попросил у Сталина наказать себя. Понимаю, что определённым людям это трудно понять. Для очень многих наказание — это только несчастье, а их звание — это то, с чем они себя идентифицируют, без чего они не считают себя личностью.
Если кто-то ещё помнит, то раньше в местах заключения был очень популярным плакат: "На свободу — с чистой совестью!" Над этим лозунгом многие изгалялись как могли, но, полагаю, что для ряда отбывающих наказание заключённых этот лозунг был тем, что им требовалось. Видите ли, случается и так, что преступления совершают и люди с совестью, скажем, преступления по неосторожности, или в состоянии аффекта, или просто по халатности или недомыслию. И тогда, вне зависимости от их личной степени вины и от того, как они её лично оценивают, таких людей будет мучить совесть. И для её успокоения есть единственный выход — принять наказание, после отбытия которого ты как бы заглаживаешь свою вину и совесть тебя беспокоит уже не так сильно.
Мехлис представлял Ставку на Крымском фронте, и этот фронт был разгромлен, посему Мехлис не мог не винить себя. Это людям типа наших флотоводцев достаточно найти или придумать виноватого или обвинить в поражении обстоятельства, чтобы чувствовать себя спокойным и счастливым. Ни в одних воспоминаниях лиц, причастных к разгрому Крымфронта и падению Севастополя, я не встретил и тени мук совести, не встретил и попыток хоть как-то оценить свою вину: никто не виноват — только Сталин и Мехлис.
И только Мехлис в своём итоговом докладе Сталину написал то, что должны были бы написать все генералы, командовавшие Крымским фронтом: "Не бойцы виноваты, а руководство…", — а ещё раньше 14 мая он в свою телеграмму Сталину вписал слова: "Мы опозорили страну и должны быть прокляты".
Поэтому последовавшее наказание, с точки зрения очистки совести, для такого человека, как Мехлис, вряд ли было достаточным, но это было, по крайней мере, хоть что-то. Даже приобщившийся к демократическим ценностям Рубцов не нашёл в документах о Мехлисе ни строчки по поводу переживаний Мехлиса в связи с разжалованием или недовольства фактом этого. Поэтому я и думаю, что наказание было тем, что Мехлис и хотел иметь.
Что касается воинского звания, то Мехлис в нём не нуждался, поскольку и без звания был личностью. Сами посудите, ну что добавило Сталину звание генералиссимуса или звание Героя Советского Союза? Он, по сути, не принял ни одно их этих званий, а Звезду Героя отказался получать. Эти звания, присвоенные Сталину по представлению маршалов, самим маршалам и были нужны. Ведь если Сталин маршал и они маршалы, то тогда они маршалы не совсем настоящие, так как подчиняются такому же, как и они, маршалу. Для утверждения себя в маршальском статусе им требовалось, чтобы Сталин имел ещё более высокий чин. Отсюда же настоятельная потребность сделать Сталина Героем: если Сталин не Герой, то тогда их Геройство становится каким-то двусмысленным, получается, что они свои Звёзды то ли купили, то ли выпросили.
А поскольку Мехлис это не Жуков с Василевским и Кузнецовым, а человек — аналог Сталина, то и Мехлису его звание было безразлично. В 1944 году ему было присвоено звание генерал-полковника, и он в этом своём чине сравнялся со своим начальником — с начальником ГлавПУ РККА А.С. Щербаковым, но опять-таки Рубцов не нашёл ни малейшей реакции Мехлиса на это изменение — и это ему было безразлично.
Ни отношение Сталина к нему, ни его работа не изменились — он по-прежнему был представителем Советской власти в войсках, и Сталин по-прежнему перемещал его с фронта на фронт, чтобы Мехлис выявил недостатки и дал реальную оценку полководцам, чтобы помог фронту в выполнении боевой задачи. Рубцов сообщает:
«26 июня постановлением ГКО он был назначен членом Военного совета Северо-Западного фронта. Но отбыть к новому месту службы не успел, поскольку 3 июля в связи с нараставшим наступлением немецко-фашистских войск состоялось новое решение ГКО — о приведении в полную боевую готовность 3, 5 и 6-й резервных армий. Лев Захарович получил назначение на должность члена Военного совета последней из них.
После этого весь его путь до самого конца войны пролегал по фронтам действующей армии. Недолго, до сентября 1942 года оставаясь членом ВС 6-й армии, в дальнейшем он занимал аналогичную должность последовательно на девяти фронтах: Воронежском (сентябрь — начало октября 1942 года), Волховском (октябрь 1942-го апрель 1943 года) и одновременно — Резервном (10–15 апреля), Брянском (июль-октябрь 1943 года), сформированном на его базе Прибалтийском (10–20 октября 1943 года), 2-м Прибалтийском, переименованном из Прибалтийского (октябрь- декабрь 1943 года), Западном (декабрь 1943-го — апрель 1944 года), 2-м Белорусском (апрель-июль 1944 года), 4-м Украинском (август 1944-го — 11 мая 1945 года). Единственное исключение составила непродолжительная служба членом ВС Степного военного округа (18 апреля — 6 июля 1943 года)».