Слово «жена» в его устах режет слух, словно острое лезвие.
Внезапно он наклоняется к ножке стола и проверяет, как сильно она расшатана.
– Мне следовало починить ее до того, как ты въехала.
– Ты ведь не знал, что я стану тут жить. И изначально ты этому совсем не обрадовался, насколько я помню.
– Возможно, я судил… как там обычно говорят?.. о книге по ее суперобложке?
– Просто по обложке, – с улыбкой поправляю его я.
Я вспоминаю о том, как Габриэль издевался надо мной из-за того, что я туристка, американка. Я чувствую, как во мне закипает гнев, но потом осознаю, что при каждой нашей встрече тоже строила на его счет предположения, не имеющие ничего общего с действительностью.
Он отрывает от коробки, которую принес, кусочек картона, складывает его несколько раз и подкладывает под ножку стола.
– Я вернусь днем и починю его, – заверяет меня Габриэль.
– Может быть, Беатрис могла бы составить тебе компанию? – предлагаю я. – Разумеется, если она не будет против.
– Я у нее спрошу, – кивает Габриэль.
Что-то зарождается между нами, что-то нежное и волнительное, словно мы даем друг другу второй шанс, словно мы готовы выдать друг другу кредит доверия, вместо того чтобы ожидать худшего.
– Что ж, тогда я, пожалуй, оставляю тебя и твое утро, – наклонив голову, говорит Габриэль и собирается уходить.
– Погоди! – кричу я, когда его рука хватается за раздвижную дверь. – Почему ты, работая гидом, так ненавидишь туристов?
Он медленно поворачивается и тихо отвечает:
– Я больше не вожу экскурсий.
– Поскольку остров закрыт, – отвечаю я, – формально… я никакой не турист.
Впервые за время нашего знакомства губы Габриэля расплываются в улыбке, которая совершенно преображает его лицо. Словно ты в первый раз увидел падающую звезду и с тех пор каждую ночь ждешь, что она появится на небосводе, но чувствуешь себя подавленным, если за всю ночь ни одна звезда так и не упадет.
– Что ж, тогда, быть может, я мог бы как-нибудь показать тебе свой остров, – предлагает Габриэль.
Я прислоняюсь к столу. Впервые за все время, что я тут живу, он не шатается.
– Было бы здорово, – отвечаю я.
Многие считают, что быть в отпуске одному и ничего при этом не делать – это рай.
Но не я.
Я не хожу одна в кино. Если я и гуляю по Центральному парку, то обычно в компании Финна или Родни. Если я еду в командировку и останавливаюсь на ночь в отеле, то предпочитаю, чтобы еду мне приносили в номер, потому что не люблю есть в одиночестве в ресторане.
Идея остаться одному на необитаемом острове кажется довольно романтичной, но в реальности все не так радужно. Я ловлю себя на мысли, что с нетерпением жду наступления утра, потому что Беатрис приходит на пляж почти каждый день, а после провожает меня до дома, чтобы забрать очередную открытку для Финна. Я частенько ошиваюсь у входной двери дома Абуэлы без особых на то причин, просто чтобы поговорить с пожилой женщиной, хотя наши разговоры и напоминают скорее игру в шарады, зато почти всегда заканчиваются приглашением на обед. Я заставляю Габриэля подключаться к обсуждению сроков окончания карантина и возвращения паромного сообщения, что позволило бы мне попасть на материк.
Дважды мой телефон оказывался в зоне действия сети, и я пыталась дозвониться до Финна, но он так и не взял трубку. Как-то раз вместо нескольких сообщений и электронного письма я получила от него набор непонятных символов. При первой же возможности я пишу Финну сообщения и отправляю их в пустоту:
Мне не следовало уезжать.
Я скучаю.
Я тебя люблю.
С таким же успехом я могла бы кричать эти фразы в каньон и слышать в ответ только эхо.
Бывают дни, когда я не произношу вслух ни единого слова, только слоняюсь туда-сюда: из квартиры на пляж и обратно – или отправляюсь на пробежку, просто чтобы не думать о Финне, о том, как давно я не слышала его голос, о своей работе, о своем будущем. С каждым часом эти вещи кажутся мне все более нереальными, как будто пандемия – это накативший из ниоткуда туман, от которого все вокруг выглядит совсем не так, как раньше.
Когда же сил ни на что другое не остается, я в одиночестве размышляю над тем, как сильно я сбилась с курса.
Дорогой Финн!
Я тут подумала о своей работе. Если в городе все действительно настолько плохо, возможно, Китоми правильно сделала, что решила отложить аукцион. С другой стороны, если все совсем плохо, «Сотбис» будет нужна эта продажа больше, чем когда-либо.
Ко времени моего возвращения я могу даже лишиться работы.
Что… довольно странно. Я всегда знала, чем хочу заниматься и кем хочу стать, когда вырасту. Мне сложно представить, что я работаю кем-то еще, кроме специалиста по искусству. Не то чтобы я всегда втайне мечтала стать астронавтом и теперь у меня наконец появилась возможность развиваться в новом направлении. Мне нравилось направление, в котором я развивалась до настоящего момента.
И все же вот что я хочу сказать. Иногда я смотрю на местных крабов, усеивающих неоново-оранжевыми точками черные островки застывшей лавы, или на узор из пятен на спинке ската под водой и думаю: искусство окружает нас повсюду, если только знать, где его искать.
Я дико по тебе скучаю.
С любовью, Диана
Я не думала, что проникнусь к Китоми Ито симпатией.
Как и все в этом мире, я видела ее той, кем ей предначертано было стать: злодейкой в сказке о «Козодоях», тонким психологом, который превратился в сирену, околдовал Сэма Прайда и способствовал распаду, возможно, лучшей группы в истории рок-н-ролла. Все, что Китоми делала после, включая открытие ашрама и написание трех бестселлеров про расширение сознания, бледнело в сравнении с тем, какое влияние она оказала на Сэма Прайда. Самые ярые фанаты «Козодоев» обвиняли ее в убийстве своего любимца, потому что Сэм переехал из Великобритании в Нью-Йорк из-за Китоми.
Честно говоря, для меня стало полной неожиданностью предложение моего босса поехать на квартиру Китоми Ито, чтобы заставить ее принять участие в аукционе «Сотбис». Ева частенько намекала на то, что младшему специалисту отдела продаж «Имп-мод» следует брать на себя больше ответственности. Она начала таскать меня на встречи с коллекционерами произведений искусства и их менеджерами не потому, что ей нравилось мое общество, а чтобы подготовить меня к более высокой должности.
Я была польщена и не скрывала своего восторга. Если бы я смогла получить повышение – стать помощником вице-президента до того, как мне исполнится тридцать, – то опередила бы свой график идеального карьерного роста.
Вот уже несколько недель Ева пыталась сделать Китоми нашей клиенткой и водила ее на ланч в рестораны «Жан-Жорж» и «Модерн». Поскольку Китоми выставляла на потенциальный аукцион оригинал Тулуз-Лотрека с потрясающим провенансом, я полагала, что ей ни разу в жизни не приходилось самой готовить себе еду. Я была уверена: наши конкуренты из «Филлипса» и «Кристиса» пытались перетащить ее к себе и тоже водили на ланч в изысканнейшие рестораны города. Все это было частью процесса выстраивания отношений с продавцом в надежде, что первая вещь, которую он выставит на аукцион, не станет последней. Это называлось долгой игрой, и все в нашем бизнесе играли в нее.
Однако приказ Евы следовать за ней вовсе не означал, что она внезапно прониклась ко мне симпатией. Эта женщина по-прежнему оставалась все тем же пугающе эффективным, неприкасаемым боссом, которым – кого я обманываю! – хотела однажды стать я сама. Как и Ева, я хотела бы идти по коридорам «Сотбиса» и слышать шепот стажеров за своей спиной. Я хотела, чтобы мое имя было неразрывно связано с великими произведениями искусства. Я хотела попасть в рейтинг сорока самых успешных людей в возрасте до сорока лет по версии «Форбса».
– Когда мы окажемся в квартире у Китоми, – инструктировала меня Ева, пока служебный автомобиль вез нас в отель «Ансония», – ты должна будешь вести себя так, словно набрала в рот воды. Понятно?
– Да.
– И, Диана, даже не говори «Привет», просто кивни.
– А что, если она…
– Она не сделает ничего такого, – отрезала Ева.
«Ансония» занимала целый квартал, словно гранд-дама на балу, наблюдающая за безумием, в котором она никогда не соизволит принять участие.
Китоми Ито жила в пентхаусе. Двери лифта распахнулись, и, к моему огромному удивлению, я увидела, что встречает нас сама хозяйка. Ева пожала ей руку и улыбнулась.
– Это Диана О’Тул, – представила она меня. – Младший специалист нашего отдела.
Китоми оказалась намного меньше ростом, чем я ожидала, не больше пяти футов. На ней был вышитый халат до пола, из-под которого виднелись джинсы и белая футболка, и фиолетовые очки.
– Приятно познакомиться, – сказала она с легким акцентом, и в этот момент я поняла, что никогда не слышала ее голоса, хотя она часто мелькала в видеоклипах вместе с Сэмом Прайдом и «Козодоями». Она была частью музыкальной легенды, но у нее не было собственного звука.
Я открыла было рот, чтобы поздороваться, но затем закрыла его и улыбнулась.
В гостиной Китоми я заметила традиционный японский чайный сервиз – пиалы и приземистый чайник, украшенный изящным цветочным орнаментом. Хозяйка квартиры провела нас мимо него по небольшому коридору к тому месту, где висела картина. Я не могла оторвать от нее взгляда, и у меня в животе все сжалось, как всегда, когда я в первый раз взирала на очередной шедевр. От рамы к центру картины мазки становились все более четкими к центру композиции, где располагались любовники. Четче всего были прописаны их глаза, прикованные друг к другу. Внезапно я почувствовала себя будто бы внутри картины – так искусство иногда заставляет нас путешествовать во времени. Я живо представила себе, как художник мешает краски, почувствовала аромат роз, исходящий от простыней, услышала глухие звуки, раздававшиеся из соседних комнат, где другие проститутки развлекали своих клиентов.