– Диана, – вдруг ни с того ни с сего начала Беатрис, – спасибо. За то, что не дали мне упасть.
Мне ужасно захотелось сжать ее в крепких объятиях. Но вместо этого я по-дружески толкнула ее плечом.
– De nada[57], – ответила я, имея в виду совершенно противоположное.
Это не было «ничем». Это было «всем».
Полагаю, Беатрис расскажет то, что она хочет и должна сказать мне, когда будет готова. Видит Бог, в моем распоряжении куча времени.
Раздается стук в дверь, и на пороге спальни появляется Габриэль.
– Ты готова заработать свой обед? – интересуется он. – Тогда помоги мне собрать фрукты.
– Но у меня сегодня день рождения, – протестую я.
– No problema[58]. – Габриэль пожимает плечами. – Тогда на обед у нас будет козлятина.
– Очень смешно! – Я фальшиво улыбаюсь ему, а затем поворачиваюсь к Беатрис. – Давай ты поможешь своему отцу. Я слишком стара для физического труда.
Но Беатрис качает головой:
– У меня есть дела. Но какие именно – секрет.
Габриэль наклоняется к ней и громким шепотом уточняет:
– Я хорошо справился со своей ролью?
– На «отлично». – Беатрис проходит мимо нас к крошечному столику, на котором Абуэла уже рассыпала муку. – Ну же, – подгоняет она, – уходите.
Вслед за Габриэлем я выхожу на улицу.
– Они собираются испечь для меня торт? – догадываюсь я.
– Я тебе ничего такого не говорил, – отнекивается он.
– Как мило!
Я присаживаюсь на пенек, стоящий возле входной двери, а Габриэль тем временем роется в куче инструментов. Он протягивает мне сетчатую корзину на палке, а сам берет двадцатилитровое пластиковое ведро и говорит:
– Vamos.
– В смысле? – удивляюсь я. – Мы действительно будем собирать фрукты? Я думала, это просто уловка, чтобы вытащить меня из дому.
– Так и есть. Но ведь мы на ферме, отдыхать тут некогда.
Я плетусь за ним. За домом простираются грядки, на которых растут батат и кукуруза, салат и морковь. Габриэль указывает на грядку ананасов, пока еще не совсем созревших, за которой виднеется небольшая группа деревьев.
– Это папайя, – поясняет он.
Прищурившись, Габриэль смотрит на дерево, затем длинным шестом со специальным наконечником в течение минуты срезает огромный плод, который падает прямо мне в руки.
– Я не знала, что папайя растет на деревьях, – признаюсь я, не в силах скрыть своего удивления.
Какое-то время мы дружно работаем в полной тишине, пока на дереве не остается спелых плодов, после чего я опускаюсь на колени, чтобы выкопать несколько бататов. В дом я возвращаюсь вся в грязи. Габриэль подводит меня к водяному насосу и направляет на меня струю, чтобы я могла вымыть руки и лицо. Затем я помогаю ему умыться, но вместо этого Габриэль снимает с себя рубашку и подставляет под струю голову и торс, после чего отряхивается, как охотничья собака, забрызгивая меня водой с головы до ног. Я не могу сдержать визга.
Шум привлекает Беатрис, которая выходит на крыльцо дома.
– Вы как раз вовремя. – Она хлопает в ладоши, и за ее спиной появляется Абуэла с тарелкой в руках, на которой возвышается маленький одноярусный шоколадный торт.
– Cumpleaños feliz, – затягивают женщины, – te deseamos a ti…[59]
Беатрис подбегает к отцу и что-то шепчет ему на ухо, после чего он достает из кармана зажигалку, открывает и выпускает из нее небольшое пламя.
– Свечей нет, – поясняет он.
Абуэла ставит торт на стол для пикника, весь усыпанный цветами.
– Загадай желание! – приказывает Беатрис.
Я послушно закрываю глаза.
Я хочу…
Вернуться в Нью-Йорк к Финну.
Чтобы маме стало лучше.
Чтобы все это поскорее закончилось.
Это то, о чем я, по идее, должна мечтать. Но все, что приходит мне сейчас в голову, – это крамольная мысль: трудно загадывать желания, когда у тебя есть все, что нужно.
Я снова открываю глаза, наклоняюсь к зажигалке Габриэля и осторожно дую на пламя.
Он подмигивает мне и захлопывает крышку зажигалки со словами:
– Это означает, что твое желание непременно сбудется.
После того как мы съедаем торт, Габриэль разводит во дворе костер в кольце лавовых камней. Он также включает маленький транзисторный радиоприемник. Мы все усаживаемся на складные садовые стулья. К моему удивлению, для меня приготовили подарки: Беатрис – маленькую коробочку, которую она украсила ракушками; Абуэла – медальон с изображением Девы Марии на цепочке. Пожилая женщина настаивает на том, чтобы я тут же надела его. Даже у Габриэля есть для меня подарок. Но это не вещь, а новое приключение, которое состоится через несколько дней. Потом Беатрис приносит мне чистый блокнот и требует, чтобы я нарисовала ее портрет – вроде тех, что я рисовала на feria. Когда на небе гаснет последний луч заходящего солнца, мы решаем, что Беатрис будет спать в доме вместе с Абуэлой, а мы с Габриэлем заночуем под открытым небом.
Вскоре Беатрис уходит вместе со своей прабабушкой, и мы с ее отцом остаемся одни. Я рассматриваю медальон у себя на груди.
– Меня только что крестили или что-то в этом роде? – спрашиваю я.
– Эта штука называется чудесный медальон, – ухмыляясь, поясняет Габриэль. – Предполагается, что он дает особую благодать, если носить его с верой и преданностью.
– Значит, если я не католик, в любой момент может разверзнуться небо и ударить молния? – уточняю я, глядя Габриэлю в глаза.
– Если это произойдет, то, скорее всего, прежде она ударит в меня, так что ты в безопасности. – Он помешивает угли палкой, а затем берет в руки блокнот с нарисованным мной портретом Беатрис. – Ты очень талантлива. – Габриэль осторожно закрывает блокнот и кладет его на стол для пикника.
– Мой коронный номер. Отлично подходит для развлечения гостей на вечеринках, – пожимая плечами, отвечаю я.
Габриэль на минуту возвращается в дом, а после выносит оттуда два спальных мешка. В этот момент по радио играет песня «Козодоев».
– Первой купленной мной виниловой пластинкой был альбом Сэма Прайда.
Я поднимаю глаза на Габриэля.
– С обнаженной Китоми Ито на обложке? – уточняю я.
Габриэль кажется удивленным.
– Ну да, он самый, – слегка заикаясь, отвечает он.
– Я ее знаю.
– Да все знают эту обложку. – Он кладет один из спальных мешков у моих ног, а второй разворачивает по другую сторону костра.
– Нет, я знаю саму Китоми Ито. Я отвечала за продажу одной из ее картин. Точнее, за продажу картины с той самой обложки.
Габриэль пододвигает свой спальный мешок поближе к костру. Отблески пламени танцуют на его руках. Я замечаю, что он наливает в две стопки что-то, похожее на воду.
– Звучит интригующе, – говорит он, передавая мне одну из стопок. – Salud![60]
Мы чокаемся.
Следуя его примеру, я осушаю свою стопку в один глоток и чуть не задыхаюсь, потому что там определенно была не вода.
– Твою ж мать! – выдыхаю я. – Что это такое?
– Caña[61], – смеется Габриэль. – Ром из сахарного тростника. Стопроцентно натуральный. – Он приподнимается, опираясь на локти. – А теперь поведай мне, откуда ты знаешь жену Сэма Прайда.
Я рассказываю ему историю своих отношений с Китоми, умалчивая о том, что последний с ней разговор, возможно, стоил мне повышения, если не работы. Закончив свой рассказ, я поднимаю глаза и встречаюсь с озадаченным взглядом Габриэля.
– Значит, твоя работа состоит в том, чтобы продавать произведения искусства других людей? – спрашивает он, и я киваю. – А что насчет твоих собственных произведений?
Я немного удивлена.
– О, я не художник, – мотаю я головой. – Я магистр гуманитарных наук в сфере истории искусств.
– Что это значит?
– Что я обладаю бесполезным тайным знанием.
– Сомневаюсь…
– Моя магистерская была посвящена изображениям святых и их смерти.
– Может быть, чудесный медальон не так уж не к месту, – смеется Габриэль.
Я протягиваю ему стопку для очередной порции рома.
– Ну тогда тебе следует знать, что великомученица Марина Антиохийская, которую бросили на съедение дракону, как правило, изображается вместе с ним, святой Петр-мученик – с тесаком в голове, а святая Луция Сиракузская, покровительница слепых, – несущей на блюде свои глаза. Ах да, святой Николай Чудотворец…
– Санта-Клаус? – Габриэль наливает мне еще рома.
– Он самый. Его часто изображают с тремя золотыми шариками, похожими на конфеты, но на самом деле это золото, которое он даровал трем бесприданницам.
Габриэль кажется удивленным.
– Счастливого Рождества! – говорит он, приподнимая свою стопку.
Мы чокаемся, и я залпом выпиваю содержимое, в этот раз готовая к тому, что оно вновь обожжет мои внутренности.
– Как ты понимаешь, – продолжаю я, – благодаря своему прекрасному образованию мне теперь всегда есть чем развлечь гостей на вечеринках. Впрочем, – я пожимаю плечами, – оно также помогло мне найти работу мечты.
Скрестив ноги, Габриэль откидывается назад, используя свой скатанный спальный мешок в качестве подушки.
– Люди мечтают создавать произведения искусства, – заявляет он, – а не продавать их.
Это заставляет меня вспомнить о матери, которая путешествовала по всему миру в поисках сюжетов для своих снимков. Впоследствии эти фотографии, своеобразная хроника борьбы, войны и голода, получали награды, украшали обложки журналов, попадали в музеи и даже в Белый дом, но никогда не продавались на аукционе, пока я не организовала их публичную продажу, чтобы оплатить ее пребывание в доме престарелых.
– Ты не понимаешь, – качаю я головой. – Эти произведения искусства… они стоят миллионы. «Сотбис» стал синонимом престижа.