Если именно мне выпало заболеть ковидом и чуть не умереть… Если именно мне, одной из очень немногих, выпало выжить после ИВЛ… Если мне выпало вернуться именно в этот мир, а не в тот, о котором грезил мой разум… Возможно, всему этому есть какое-то объяснение. Возможно, все это неслучайно. Возможно, это какой-то урок, сигнал к пробуждению.
Быть может, все дело в моей матери.
Ви завязывает косу резинкой.
– Теперь, – резюмирует она, – вы как будто совершенно новый человек.
Пока нет.
Но я могу им стать.
Ви подвозит кресло-каталку к моей кровати и ставит его на тормоз. Затем подает мне ходунки Элис. Я выполняю стандартную комбинацию движений «встать-повернуться-сесть» и наконец оказываюсь в кресле.
– Кажется, я обещала вам подарок, – напоминает Ви.
Вероятно, это поездка в новый спортзал для очередного занятия физиотерапией.
– Вам необязательно это делать, – вяло протестую я.
– Доверьтесь мне. – С этими словами Ви открывает дверь в мою палату.
Врач протягивает мне хирургическую маску и толкает мое кресло-каталку по коридору. Мы проезжаем мимо пациентов, которые осторожно передвигаются на ходунках или с помощью специальных четырехупорных тростей. Кто-то из медсестер улыбается мне и замечает, как прекрасно я выгляжу, что заставляет меня задуматься: неужели прежде я выглядела настолько ужасно? Однако, вместо того чтобы направиться к лифту, Ви поворачивает направо и везет меня до конца коридора, где нажимает локтем кнопку, и автоматические стеклянные двери разъезжаются в стороны. Она вкатывает меня в крошечный дворик, огороженный с четырех сторон стенами больничного комплекса. На улице тепло, несмотря на конец марта, и косые солнечные лучи заливают все вокруг янтарным цветом.
– Свежий воздух! – ахаю я, поворачиваю голову и только тогда замечаю, что в дальнем конце узкого дворика меня ждет Финн с маленьким букетиком тюльпанов.
– Полагаю, док, дальше вы справитесь. – Ви подмигивает мне и исчезает за стеклянными дверями.
Финн смотрит на меня, а затем снимает маску, и она повисает у него на запястье. Переносица по-прежнему вся в синяках, но – боже мой! – как я рада видеть его улыбку.
Я рычу, раздосадованная тем, что не могу броситься в его объятия, но, словно по волшебству, через секунду Финн сам оказывается возле меня. Он опускается на колени и заключает в свои объятия.
– Чей-то тест на ковид оказался отрицательным, – говорит он вместо приветствия.
Я снимаю маску и кладу ее себе на колени:
– Ты видел мои анализы?
– Привилегия докторов.
Финн прижимается лбом к моему и закрывает глаза. Я знаю, что его тоже переполняют эмоции. Обнимать Финна, тонуть в его объятиях. Я чувствую себя так, словно провалилась под лед, но меня спасли, и вот я снова оказалась там, где есть звук, тепло и солнце.
– Привет, – шепчет Финн мне в губы.
– Привет.
Он наклоняется, прижимается губами к моим, а затем отстраняется. На его щеках появляется румянец. И хотя он знает, что я уже почти поправилась, но ничего не может с собой поделать.
Я жду этого: щелчка, с которым откроется дверь, последнего кусочка, с которым сложится пазл, знакомого вздоха, который возвестит о том, что я вернулась домой.
«Здесь твое место», – уверяю я себя.
– Тебе так повезло, – хрипло говорит Финн, как будто пытается отогнать мрачную тень альтернативного будущего.
– Мне всегда везет, – поправляю я, хватаю его лицо обеими руками и прижимаюсь губами к его губам, как бы говоря: «Вот чего я хочу, вот чего я всегда хотела».
Я отдаюсь поцелую целиком и без остатка, чтобы в первую очередь убедить саму себя.
Я краду его дыхание на всякий случай.
Вообще-то, посещения в реабилитационном центре строго запрещены, но Финн умаслил персонал донатсами, поэтому у нас с ним всего час времени. Вскоре на улице начинает холодать, а я начинаю уставать. Финн помогает мне снова надеть маску, отвозит в мою палату и укладывает в постель.
– Как бы я хотел остаться тут, с тобой, – бормочет он.
– Как бы я хотела поехать домой, с тобой, – эхом отзываюсь я.
Финн целует меня в лоб.
– Скоро, – обещает он.
Он отдает мне сумку с книгами, которые я просила его принести и оставить на стойке регистрации, поскольку не знала, что нас с ним ждет личная встреча. Это путеводители по Эквадору и Галапагосам, по которым я планировала наше с ним путешествие.
Выходит, они не пропали вместе с остальной моей одеждой, когда авиакомпания потеряла мой багаж. Все это время они лежали на кухонном столе вместе с нашими паспортами и подтвержденными бронями билетов и отеля. Я даже не успела сложить их в рюкзак.
Я делаю глубокий вдох и открываю одну из книг.
Исабела – самый большой из Галапагосских островов. Часть острова труднопроходима из-за застывшей лавы, колючих кустарников и скалистых негостеприимных берегов.
Пуэрто-Вильямиль не слишком популярен среди туристов. Это крошечная деревушка с песчаными дорогами, окаймленная кактусами с одной стороны и великолепным пляжем – с другой.
Я подчеркнула некоторые достопримечательности, которые хотела бы посмотреть вместе с Финном.
К Конча-де-Перла ведет специальная тропинка. Это отличное место для снорклинга.
Миновав несколько небольших лагун с фламинго, вы выйдете к Центру разведения гигантских черепах.
В двух часах ходьбы от Плайя-де-Амор находится Эль-Муро-де-лас-Лагримас, или Стена слез.
Вода вокруг лавовых túneles чистая и прозрачная. Здесь обитает множество морских эндемиков острова.
Я читаю о местах, которые посетила, пока находилась без сознания, и чувствую, как они, словно бутоны, распускаются и превращаются в реальные воспоминания, полные звука, цвета и запаха.
Я кладу книгу на тумбочку и восстанавливаю по памяти образ Финна. Я вспоминаю, как запускала пальцы в его волосы и что при этом чувствовала. Я вспоминаю его запах – сосны с карболовым мылом. Я вспоминаю, как наш первый с ним поцелуй не стал для меня открытием, а лишь подтверждением того, что я уже плавала в этих водах прежде и точно знала, куда идти, как поступать, что правильно, а что нет.
В ту ночь я не позволяю себе заснуть.
Родни злится, потому что мы должны вместе смотреть «Последнего героя» и присылать друг другу прогнозы о том, кого выкинут с острова на этот раз, но я продолжаю дрейфовать, пытаясь наверстать упущенное.
Он пишет мне:
Эй, ты там что, умерла?
…
Или я тороплю события?
Звук сообщения будит меня, и я вчитываюсь в написанное, затем печатаю ответ:
Очень смешно.
Я найду себе новую лучшую подружку в Новом Орлеане.
Родни переезжает к своей сестре в Луизиану, так как пособие по безработице, увы, не покрывает аренду квартиры в центре Нью-Йорка. Это меня отрезвляет. Ведь в стране объявлен карантин, и я, вероятно, последняя, с кем кто-то захочет контактировать, но мысль о том, что я не увижу Родни до отъезда, трогает меня до глубины души.
Прости. Я больше не засну. Обещаю.
Я наблюдаю за тем, как на крошечном экране моего телефона один из участников шоу, учитель начальных классов, забирается в бочку и собирается преодолеть полосу препятствий, чтобы выиграть немного арахисового масла.
#клаустрофобия. Помнишь, как тебя заперли в том хранилище на работе и ты чуть с ума не сошла от страха?
Я так понимаю, Родни простил меня за то, что я задремала. И я пишу в ответ наглую ложь:
Ничего я не сошла с ума, просто немного испугалась. Я ведь смогла проползти по туннелю, который был чуть шире обхвата моих бедер.
Ни за что не поверю. Какие у тебя есть доказательства?
Я отвечаю не сразу.
Это было на Исабеле.
Какое-то мгновение я наблюдаю за мигающими тремя точками, пока Родни думает над тем, как лучше сформулировать свои мысли.
Внезапно картина с «Последним героем» зависает, и на экране моего телефона высвечивается информация о входящем звонке. Я нажимаю «Ответить» и вижу лицо Родни.
– Не уверен, что это можно считать преодолением своих страхов, если все происходило, пока ты была без сознания, – заявляет он.
– Тонкий момент, безусловно.
Родни долго меряет меня взглядом.
– Хочешь поговорить об этом?
– Место называется trillizos. Эти туннели похожи на сусликовые норы, ведущие к самому центру земли. Туристам, должно быть, нравится спускаться по ним.
Родни вздрагивает:
– Лучше расскажи мне о том, как ты пила на пляже охлажденную «Маргариту».
– В первый раз меня туда привела Беатрис. А во второй раз мы приехали туда на машине, и я спустилась вниз, чтобы попытаться спасти ее.
– Почему ее нужно было спасать?
– Она вроде как застала меня в постели со своим отцом и не слишком обрадовалась увиденному.
Родни заливается громким смехом:
– Диана, только у тебя могут быть галлюцинации, связанные с какой-то этической дилеммой. – При слове «галлюцинации» что-то во мне щелкает и словно бы закрывается; Родни замечает это и продолжает гораздо более мягким тоном: – Послушай, мне не следовало так говорить. Травма есть травма. То, что кто-то не испытал чего-то в реальности, не делает это для него менее реальным.
Мэгги рассказывала мне о пациентах, прошедших через ЭКМО, и о тех, кто страдает ПТСР. Некоторые из моих симптомов очень похожи: боязнь засыпать, панические атаки при кашле, навязчивая проверка уровня кислорода в крови. Но я по-прежнему помню, каково это – тонуть и чувствовать, как вода наполняет легкие. Я просыпаюсь среди ночи оттого, что сердце колотится где-то в горле, и я вновь оступаюсь на скользкой лестнице туннеля в поисках Беатрис. Я помню то, чего, по словам окружающих, со мной никогда не происходило, и теперь, спустя почти десять дней после того, как мне перестали вводить седативные препараты, эти воспоминания по-прежнему со мной.