Я был на фестивале электронных танцев. При этом я был не человеком, а каким-то существом, плавающим в резервуаре с водой, и посетители фестиваля кормили меня через какие-то трубки.
Я попал в какую-то видеоигру и должен был победить других игроков, чтобы выжить.
Я была маленькой и сидела за кухонным столом, а мама пекла блины. Я отчетливо слышала их запах, а когда она подала их мне вместе с кленовым сиропом, я даже почувствовала их вкус. Вскоре моя тарелка опустела, а мама положила руку мне на плечо и сказала, что я не могу выйти из-за стола, поскольку еще не закончила есть. Моя мама умерла 32 года назад.
Я ничего толком не помню, но все было ТАКИМ РЕАЛЬНЫМ. Не как во сне и не как будто ты должен проснуться за минуту до смерти. Я ВСЕ чувствовал, видел, слышал ВСЕ запахи. И в этом сне я умирал. Целую сотню раз, снова и снова.
Меня похитили сотрудники больницы. Я знал, что они нацисты, и не понимал, почему никто, кроме меня, этого не видит. Проснувшись, я обнаружил, что связан по рукам и ногам. Меня пришлось связать, потому что я все время пытался ударить медсестер.
Я попала в плен.
Я был в комнате, которая кишела клопами, и кто-то сказал мне, что именно так я заразился ковидом, а потому не должен приближаться к клопам. Но они облепили меня с головой.
Мы с братом сидели в кузове мусоровоза, и на нас были датчики, фиксировавшие наше сердцебиение, которое становилось все медленнее, потому что нам не хватало воздуха. Среди мусора я нашла рождественскую открытку, написала на ней «ПОМОГИТЕ» и велела брату просунуть ее между досками деревянного борта грузовика.
Меня привязали к столбу, и я знала, что меня хотят продать в сексуальное рабство.
Я был в подвале Нью-Йоркского университета, а ведь я даже никогда не был в Нью-Йорке, так что не спрашивайте, и кто-то пытался дать мне лекарство, но я знал, что это яд.
Меня заперли в подвале, привязав к чему-то, и я никак не мог оттуда выбраться.
Я останавливаюсь, припоминая свой сон о Финне, который мне приснился на Галапагосах, – или не сон… В общем, что бы то ни было. Я тоже сидела в каком-то подвале без окон и дверей, откуда невозможно было выбраться. И была к чему-то привязана.
Мне приснилось, что мой четырехлетний внук Коллум утонул. Я пошла на его похороны вместе с дочерью, а после помогла ей преодолеть горе и видела, как у нее родились еще двое детей, девочки-близнецы Мишель и Стейси. Очнувшись, я тут же выразила желание увидеть близняшек, и дочь решила, что я сошла с ума. Она сказала, что единственный мой внук – это Коллум, и с ним все в порядке.
Я вспоминаю лицо матери, неподвижное и страшно бледное, на экране своего телефона. Я вспоминаю, что ее грудь едва вздымалась…
Я продолжаю читать посты, прерываясь лишь на ланч, чтобы доесть остатки тайской еды. В группе сотни сообщений от людей, которые бредили от недостатка кислорода или, как и я, были подключены к ИВЛ. Их сны такие подробные и красочные. Одни ужасны, другие трагичны. Во многих снах встречаются повторяющиеся мотивы – видеоигра, подвал и встреча с умершим родственником. Одни сны более детальны, о других сказана лишь пара слов. Но все они описываются как болезненно, недвусмысленно реальные.
Мне понравилось выражение одного из участников этой группы в Facebook:
Если бы я так и не проснулся, то совсем бы этому не удивился. Все, что я видел, чувствовал, ПЕРЕЖИВАЛ, было настоящим.
Впервые с тех пор, как очнулась, я уверена, что не сошла с ума.
Что я не одинока.
Что даже если все хорошее, что было со мной на Галапагосах, на самом деле не происходило, то, значит, и плохое тоже.
Вот почему, несмотря ни на что, я собираюсь навестить свою мать.
Финн трижды звонит мне с работы. В первый раз он спрашивает, не забыл ли он зарядку для телефона в спальне (нет). Во второй раз он интересуется, не стоит ли ему на обратном пути купить что-нибудь на обед (конечно). В третий раз я велю ему просто спросить, как у меня дела, потому что именно поэтому он звонит.
– Ладно, – сдается Финн. – Как у тебя дела?
– Хорошо. Я упала всего один раз и почти уверена, что получила ожог второй степени, а не третьей.
– Что?!
– Шучу, – тут же успокаиваю его я. – Со мной все в порядке.
Я не рассказываю Финну о том, что весь день, как одержимая, читаю истории других выживших после ковида, а также пытаюсь выяснить, как мне добраться до дома престарелых «Гринс», учитывая, что я и квартала не смогу пройти без перерыва на отдых.
Финн заверяет меня, что перезвонит чуть позже, но не перезванивает. Я не получаю от него ни одной весточки до тех пор, пока его ключи не звенят в замке нашей двери. Он приходит домой на час позже обещанного времени. Я немедленно встаю из-за стола и иду ему навстречу. При этом я пытаюсь обойтись без Кэндис, хватаясь за мебель, если чувствую, что теряю равновесие. Однако, прежде чем я успеваю добраться до Финна и продемонстрировать свой прогресс, он выбрасывает вперед ладонь, призывая меня не подходить ближе. Финн снимает с себя всю одежду и запихивает ее в мешок для стирки, который засовывает под стол для наших телефонов, ключей и бумажников. Оставшись в одних трусах и хирургической маске, он протискивается между мной и мебелью со словами:
– Я только ополоснусь и сразу же вернусь к тебе.
Через пять минут он выходит из ванной, одетый в домашнее. От него приятно пахнет мылом, а с волос капает вода. Тем временем я жду его на кухне, неловко протирая дезинфицирующей салфеткой упаковку купленных Финном двух деликатесных сэндвичей. Интересно, можно ли умереть от повышенного содержания антисептика в организме?
Я тщательно мóю руки и ставлю тарелки на стол. Финн тут же откусывает огромный кусок от сэндвича.
– Моя первая еда за сегодня, – со стоном жалуется он.
– Думаю, не стоит спрашивать, как прошел твой день.
Финн переводит взгляд на меня.
– Это – его самая приятная часть, – отвечает он. – А чем занималась ты?
– Прыгала с парашютом. А после укрощала льва.
– Неудачница! – Однако его лицо тут же озаряется какой-то идеей. – Погоди. У меня для тебя есть подарок.
Он идет в прихожую, роется в рюкзаке, с которым обычно ходит на работу, и достает оттуда полиэтиленовый пакет на молнии. Внутри оказывается тканевая маска с принтом из подсолнухов.
– Мм… Спасибо, – нерешительно отвечаю я.
– Ее сшила медсестра из отделения реанимации и интенсивной терапии. Видит Бог, последнее, что мне хотелось бы делать после смены, – это садиться за швейную машинку, но ей, по-видимому, данное занятие доставляет удовольствие. Многоразовые маски я купить пока не успел, а голубые медицинские стирать нельзя.
– Откуда она вообще про меня знает?
– Это она устроила нашу с тобой встречу.
– Я не хочу забирать себе твою маску…
– О, не переживай. Афина и мне сшила такую же. Только без подсолнухов.
На щеках Финна вспыхивает румянец.
– Афина… – повторяю я. – Это ее настоящее имя?
– Ее мама – гречанка, а папа из Детройта.
Я жду, когда Финн скажет: «Ей 65 лет» или «она замужем дольше, чем мы живем на этом свете». Или даже просто пошутит над моей ревнивостью. Но он не говорит ничего подобного, и я осторожно кладу маску рядом с тарелкой.
– Похоже, ты много о ней знаешь, – замечаю я.
– Наверное, это нормально, если вы вместе каждый день боретесь со смертью, – отзывается Финн.
Я обижена на женщину, которая, возможно, спасла мне жизнь. Я ревную Финна, хотя сама изменяла ему во сне.
Я заставляю себя успокоиться и говорю:
– Пожалуйста, передай от меня Афине большое спасибо.
Пока Финн доедает свой сэндвич, я рассказываю ему о том, что наткнулась сегодня в Интернете на смешной ролик: «Как сделать маску из чашечки бюстгальтера».
Финн наконец улыбается. Я понимаю, что достигла своей цели: его плечи расслабляются, а напряжение спадает. Именно я помогла ему забыть о печалях и заботах и именно такая я ему нужна.
Что мы с Финном умеем делать на отлично – так это быть предсказуемыми.
– Я пытаюсь вспомнить, как заболела. Ты обещал рассказать все, что я захочу узнать. У меня болела голова до того, как мне стало плохо, или…
– Диана, – прерывает меня Финн, потирая виски, – а можно просто… – Он смотрит на меня с мольбой в глазах. – Денек был тяжелый.
Я забываю все то, о чем собиралась его спросить.
– Может, посмотрим какой-нибудь фильм? – Финн, видя, что я замолчала, встает, притягивает меня к себе и зарывается лицом в изгиб моей шеи. – Мне очень жаль, – шепчет он.
Я провожу пальцами по его волосам:
– Знаю.
Мы устраиваемся на диване и включаем телевизор в поисках какого-нибудь эскапистского кино. По одному из каналов показывают «Мстители: Финал», и мы тут же включаемся в происходящее на экране. Точнее, Финн включается. Я же засыпаю его вопросами типа «Почему Капитан Марвел не может просто надеть перчатку и всех спасти?». Я не сразу понимаю, что Финн плачет.
Почти в самом конце фильма Пеппер Поттс садится на корточки рядом с Тони Старком, который пожертвовал собой, чтобы спасти вселенную, и говорит ему, что с ними все будет в порядке, а Тони просто смотрит на нее, так как знает, что это неправда. «Теперь ты можешь отдохнуть», – произносит она и целует мужа.
Плечи Финна дрожат, и я отстраняюсь, чтобы увидеть его лицо. Но Финн подается вперед и закрывает лицо руками, пытаясь подавить рыдания. Мне кажется, что за все годы нашего знакомства я ни разу не видела, чтобы он дал слабину. Зрелище меня пугает.
– Эй! – Я дотрагиваюсь до его руки. – Финн, все хорошо.
Дрожащей рукой он вытирает глаза.
– Они просили меня подписать отказ от реанимации. Я не знал, как поступить. Я пришел к тебе в палату, сел рядом с тобой и сказал, что, если тебе нужно уйти, в этом нет ничего страшного.
Теперь ты можешь отдохнуть.
Быть может, я даже слышала его, будучи на седативных препаратах. Быть может, я все это время отдыхала, чтобы потом с боем ве