– И как мы это сделаем?
Финн застенчиво улыбается, и я понимаю, что ради меня он готов пойти против правил. Точно так же поступила я, когда отправилась навещать больную маму.
– По шажочку зараз, – отвечает он.
После смерти мамы я три дня кряду не вылезала из постели. Я больше спала, чем бодрствовала.
При этом в своих снах я ни разу не вернулась на Галапагосские острова, не увидела загорелого лица Беатрис и не услышала мелодичного акцента Габриэля.
Не знаю, почему я решила, что теперь, когда я вновь чуть не утонула – на этот раз в горе, – моя альтернативная реальность вернется.
Но она не вернулась. Я понятия не имею, что это значит.
Мы с Финном выходим из дому и движемся по Девяносто шестой улице по направлению к Ист-Ривер. На нас маски, и мы стараемся держаться подальше от людей, потому что, несмотря на свое бунтарство, Финн все равно слишком правильный, чтобы рисковать здоровьем посторонних. Мы проходим мимо парочки ширяющихся наркоманов и женщины с коляской. Трава на газонах сочная и зеленая, а цветы тянут свои бутоны к солнцу.
Начало лета – лучшее время на Манхэттене. Повсюду идут импровизированные музыкальные выступления – какие-то парни играют на пятигаллоновых контейнерах, как на барабанах, кто-то танцует хип-хоп, бросая вызов гравитации; бизнесмены едят шаурму во время коротких перерывов на ланч; маленькие девочки в белых лакированных туфельках сжимают Барби. Таксисты машут руками, а не кричат, призывая новых клиентов, цветут лилейники, собачники выгуливают своих питомцев. Теперь же люди передвигаются по улицам словно бы украдкой, осторожными кучками. Никто нигде надолго не задерживается. На тех немногих людей, кто носят маски на подбородке, остальные смотрят косо. Нью-Йорк стал более компактным и менее многолюдным, как будто половина населения куда-то испарилась, и я размышляю, будет ли теперь так всегда.
Станет ли это новой нормой.
– Как думаешь, мы когда-нибудь вернемся к доковидным временам? – спрашиваю я Финна.
Он поднимает на меня глаза.
– Не знаю, – задумчиво отвечает Финн. – Когда прежде я разговаривал с пациентами перед операцией, они всегда спрашивали, смогут ли они и после нее вести привычный образ жизни. Вообще-то, да, но шрам остается у них навсегда. Даже если не на теле, то где-то в подсознании – новое понимание того, что они вовсе не так непобедимы, как им казалось. Думаю, это меняет людей.
Наконец мы доходим до парка Карла Шурца – одного из моих любимых. Кажется, что здесь, среди деревьев, зеленых бархатных садов и двух рядов каменных ступеней, должна начаться сказка. В парке даже есть детская площадка с бронзовой статуей Питеру Пэну.
Мы садимся на скамейку напротив статуи.
– Ты прав. Выбраться из квартиры было хорошей идеей. – Я легонько толкаю Финна плечом. – Спасибо за заботу.
– Всегда рад помочь, – отзывается он.
Я делаю глубокий вдох через маску.
– Я люблю этот парк, – выдыхаю я.
Финн откидывается назад, подставляя лицо солнцу и засунув руки в карманы куртки. Если бы не пандемия, день можно было бы назвать идеальным.
Когда я наконец понимаю, что Финн не просто так засунул руки в карманы, на его колене балансирует маленькая коробочка для кольца.
– Я знаю, что сейчас не самое подходящее время, – начинает Финн, – но чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю… Я чуть не потерял тебя. А сейчас, после того как твоя мама… каждый день на счету. Не важно, если мир не вернется на круги своя, потому что я не хочу возвращаться назад. Я хочу идти вперед. Вместе с тобой. Я хочу детей. Хочу, чтобы мы привели их в этот парк покататься на качелях. Я хочу собаку, большой дом и все то, о чем мы мечтали все эти годы. – Финн опускается на одно колено. – Ты выйдешь за меня? – спрашивает он. – Мы справились с нашей «в болезни», а как насчет «в здравии»?
Я открываю коробку и вижу бриллиант, простой и красивый, весело подмигивающий мне на свету.
В трех футах от меня – застывший во времени Питер Пэн. Интересно, сколько лет он провел вместе с Венди, прежде чем забыл, что когда-то умел летать?
– Ди, скажи что-нибудь, – нервно посмеиваясь, обращается ко мне Финн.
Я смотрю на него:
– Почему ты не стал фокусником?
– Что? Потому что… я стал хирургом? Почему ты об этом вспомнила?
– Ты сказал, что хотел стать фокусником. Что изменилось?
Финн неловко поднимается и садится на скамейку рядом со мной, осознавая, что момент упущен.
– Никто не становится фокусником только потому, что мечтал об этом с детства, – бормочет он.
– Это неправда.
– В смысле, люди, профессионально занимающиеся магией, не творят волшебства. Они просто отвлекают тебя от того, что делают на самом деле.
Финн всегда был моим якорем. Проблема в том, что якоря не просто удерживают вас на месте. Иногда они тянут вас на дно.
Я легко могла бы нарисовать Финна по памяти – каждую веснушку, тень и шрам. Но внезапно я понимаю, что совсем его не знаю. Как если бы увидела кого-то знакомого в толпе, а подойдя ближе, поняла бы, что это абсолютно другой человек.
Финн потирает рукой шею.
– Послушай, если тебе нужно время… Если я выбрал неподходящий… – Он поднимает глаза на меня. – Разве не этого ты всегда хотела? Разве не это мы планировали?
– Невозможно распланировать всю жизнь, Финн, – тихо говорю я. – Потому что тогда у тебя есть план. Но не жизнь.
Возможно, то, что я выжила после ковида, – случайность. Возможно, человек, сидящий сейчас рядом со мной, – наилучший из возможных вариантов. Но я уже не та, кем была, когда мы с Финном планировали наше совместное будущее… Я не думаю, что хочу вновь стать той же.
Возможно, вы выбираете свою реальность. Но вы можете ее изменить.
Я все еще держу кольцо. Я кладу его в открытую ладонь Финна и сжимаю его пальцы в кулак.
Финн с недоумением смотрит на меня.
– Я не понимаю, – хрипло говорит он, – почему ты так поступаешь?
Я чувствую невероятную легкость, будто сделана из воздуха и мыслей, а не из плоти.
– Ты идеальная пара, Финн, – отвечаю я. – Просто не для меня.
Эпилог
Май 2023 года
Спросите любого, кто чуть не умер, и он наверняка скажет вам: надо жить настоящим моментом. К сожалению, это невозможно. Мгновения пролетают незаметно.
Вы можете только переходить от одного момента к другому в поисках того, что вы любите больше всего на свете, с тем, кого вы любите больше всего на свете. Совокупность этих моментов и есть то, что мы называем жизнью.
Никакие списки не важны. Никакие отметки не важны. Как и цели. Важными оказываются всякие мелочи: проснуться рано утром, иметь крышу над головой, знать, что у твоих близких все в порядке. Вам не нужно то, чего у вас нет. Вам нужно только то, что у вас есть. Все прочее – лишь приятный бонус.
Прошло три года с тех пор, как я переболела ковидом; два года – с тех пор, как я привилась от этого вируса; год – с тех пор, как я получила степень магистра в области арт-терапии и начала собственную практику. Все это время я усердно откладывала деньги, чтобы наконец оказаться здесь.
Я подставляю лицо ветру. Брызги летят в мои солнцезащитные очки, поэтому я снимаю их, и мое лицо тут же становится мокрым. Я смеюсь просто потому, что могу.
Прошло немало времени, прежде чем наша страна оправилась от пандемии. Еще больше времени понадобилось на то, чтобы вновь открылись границы. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы просто поесть внутри ресторана. Перестать волноваться, если я забыла маску дома. Полететь на самолете.
На пароме полно народу. Семейная пара с тремя шумными детьми; кучка подростков, склонившаяся над мобильным телефоном. Туристы из Японии, внимательно слушающие своего гида, который рассказывает о различных видах рыб, обитающих в местных водах. Нам сигнализируют, что паром подходит к причалу, где столпилось несколько водных такси, готовых отвезти нас к конечному пункту назначения.
Поездка длится не более пяти минут. Вскоре я расплачиваюсь с водителем такси и ступаю на причал Пуэрто-Вильямиля. Прямо передо мной на песке растянулся морской лев, широкий и неподвижный, как континент. Я снимаю его на телефон и отправляю сообщение.
Родни тут же присылает ответ:
ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЕ ЧУВАКИ ТАКИЕ ГОРЯЧИЕ.
Я быстро печатаю еще одно сообщение:
Ты ведь понял, что я хотела этим сказать, так?
Нет.
Мы с Родни вместе жили в Квинсе с тех пор, как я съехала от Финна. Расставание с парнем легким не бывает, особенно во время пандемии. Но через два часа после того, как я позвонила Родни и рассказала ему о смерти матери и предложении Финна, он сел в самолет. Мы кое-как выживали на наше пособие по безработице, пока «Сотбис» не взял Родни обратно на работу. К тому времени я уже поступила в аспирантуру Нью-Йоркского университета.
Родни очень хотел поехать со мной на Галапагосы, но я чувствовала, что должна полететь одна. Это последняя глава в моей книге, пора ее дописать.
С тех пор как мы расстались, я видела Финна всего однажды. На беговой дорожке вдоль Ист-Ривер. Он возвращался домой из больницы, а я совершала пробежку. Я слышала, что он сделал предложение Афине, медсестре, которая сшила мне маску с подсолнухами.
Надеюсь, он счастлив. Я искренне на это надеюсь.
Пуэрто-Вильямиль кишит людьми. Посетители баров под открытым небом высыпают на улицу, у киоска с тако длиннющая очередь покупателей, босоногие дети играют в футбол. Здесь царит ленивая, пьяная атмосфера туристического городка, и не я одна ковыляю по песчаной улице, волоча за собой чемодан на колесиках, по колено в пыли.
Гордиев узел из игуан распутывается, и животные бросаются врассыпную, как только колесики моего чемодана оказываются в опасной близости от них. Я проверяю в телефоне адрес Каса-дель-Сьело, но отели легко отличить от прочих строений – они выстроились в аккуратную линию вдоль кромки океана, словно зубы в сверкающей белоснежной улыбке. Мой отель оказывается совсем маленьким. Его штукатурка блестит на солнце, а название выложено синей мозаичной плиткой.