Он совсем не похож на отель из моих снов.
Я подхожу к парадному входу, и навстречу мне выходит супружеская пара. Они придерживают мне дверь, я втаскиваю свой чемодан внутрь и подхожу к стойке регистрации.
В холле работает кондиционер – я чувствую, как меня омывают волны прохладного воздуха. Я называю свое имя парню на ресепшене – он похож на студента, у него крашеные белокурые волосы и кольцо в носу. Он прекрасно говорит по-английски.
– Вы когда-нибудь бывали здесь прежде? – спрашивает он, когда я протягиваю ему кредитную карточку.
– Не совсем, – отвечаю я, и губы парня расплываются в улыбке.
– История, должно быть, презанятная.
– Так и есть.
Он протягивает мне ключ от номера, прикрепленный к маленькому кусочку полированной скорлупы кокосового ореха.
– Код от Wi-Fi вы найдете на обратной стороне, – поясняет он. – Правда, связь не очень хорошая.
Я прыскаю от смеха, не в силах сдержаться.
– Если вам что-нибудь понадобится, просто наберите на телефоне ноль, – говорит он.
Я благодарю его и, подхватив свой чемодан, направляюсь к лифту. Но в последний момент оборачиваюсь и спрашиваю его:
– У вас, случайно, не работает женщина по имени Елена?
Парень качает головой:
– Нет, насколько я знаю.
– Ничего страшного, – отзываюсь я. – Должно быть, я что-то напутала.
Моя магистерская диссертация была посвящена памяти – ее достоверности и ненадежности. В Японии есть памятники, называемые камнями цунами – гигантские каменные столбы, выставленные вдоль береговой линии, призванные предупредить потомков о том, что не стоит строить дома в опасной близости от воды. Один из камней датируется 1896 годом, когда два цунами унесли жизни 22 000 человек. Японцы верят, что память держится в течение трех поколений. Те, кто переживает какую-то трагедию, передают память о ней своим детям и внукам, после чего трагедия забывается. Для переживших ее это немыслимо – зачем оставаться в живых после очередной катастрофы, как не для того, чтобы передать выученный урок будущим поколениям? Поскольку восполнить потерю невозможно, единственный способ придать ей смысл – это убедиться, что другим не придется пройти через то, что пришлось пройти вам. Воспоминания – это защита от совершения одних и тех же ошибок.
В своей арт-терапевтической практике мне нередко приходится сталкиваться с людьми, жизнь которых изменил ковид: кто-то потерял работу или близких, кто-то перенес вирус в тяжелой форме (как я) и теперь задается вопросом, почему он выжил, а другие – нет. За последние три года мы с моими пациентами сделали три камня пандемии высотой десять футов и шириной три фута. На них вырезаны различные изображения и слова, выражающие мудрость, которой мои пациенты обладают сейчас, но которой не обладали до болезни. На камнях есть изображения семей в виде схематично нарисованных человечков, некоторые из них затерты, поскольку их больше нет с нами. Есть мантры: «Найди свое счастье», «Не нужно убиваться на работе, она того не стоит». Есть черные кулаки, поднятые вверх в знак солидарности, глобус в форме сердца, шприц, наполненный звездами. Первый камень был установлен в вестибюле Музея современного искусства в самую последнюю годовщину начала пандемии.
Обелиск находится тремя этажами ниже одной из маминых фотографий.
Знакомство с Исабелой немного похоже на возвращение в город, который вы посещали, находясь под кайфом. Некоторые вещи выглядят именно такими, какими я их помню: например, поток лавы pahoehoe и кусочек пляжа за отелем. Должно быть, я видела фотографии этих мест, когда планировала нашу с Финном поездку, и они отпечатались где-то глубоко в моем подсознании – так глубоко, что я не сразу распознала в них свои воспоминания. Но другие части острова разительно отличаются: например, место, где причаливают возвращающиеся с ежедневным уловом pangas или небольшие домики, выстроившиеся вдоль дороги, ведущей из города. Маленького домика Абуэлы просто не существует.
Завтра я отправляюсь на экскурсию по острову. Я хочу увидеть вулкан и trillizos. Но прямо сейчас, поскольку полет был долгим, мне хочется размять ноги. Поэтому я переодеваюсь в шорты, кроссовки и майку, стягиваю волосы в хвост и подхожу к самой кромке воды. Я снимаю кроссовки и захожу в воду по колено. Прибрежные камни усеяны местными крабами. Я упираю руки в бока и смотрю на облака, потом перевожу взгляд на маленький остров, которого не было в моем сне. Я глубоко дышу, вспоминая о том, как вообще не могла дышать в своем последнем сне об этом месте.
Я присаживаюсь на камень рядом с игуаной, которую совершенно не беспокоит подобное соседство, и жду, пока мои ноги высохнут, прежде чем снова надеть кроссовки. После чего я трусцой бегу по дороге, ведущей прочь от города. Еще кое-что совсем не похоже на то, каким я его себе представляла: вход в Центр разведения гигантских черепах. Он оформлен очень ярко – вывесками, картами и мультяшными изображениями вылупляющихся из яиц черепах.
Как раз в этот момент центр покидает какая-то пара; они улыбаются мне, когда наши взгляды встречаются, и женщина говорит:
– Они закрыты, но вы все еще можете посмотреть на молодняк в наружных загончиках.
– Спасибо, – отвечаю я и направляюсь к выстроенным полукругом загончикам. Под кактусами жмутся друг к другу черепахи, вытягивая свои морщинистые шеи навстречу опасности, притаившейся поблизости. Одна из черепах разжимает челюсть и высовывает треугольный розовый язык.
Черепахи рассортированы по загончикам по размеру. В каких-то живут две-три особи, другие забиты битком. Маленькие черепашата, размером не больше моего кулака, карабкаются друг на друга, строя небольшие пирамидки.
Одному малышу удается забраться на панцирь другого и удержаться на нем захватывающее дух мгновение, прежде чем он шлепается на спину и принимается колотить по воздуху лапками, спрятав голову обратно в панцирь.
Я оглядываюсь кругом в поисках кого-нибудь из сотрудников Центра, который мог бы перевернуть этого беднягу.
Впрочем, это ведь черепашата. Они еще совсем маленькие и вряд ли представляют собой опасность.
Стена загончика доходит мне почти до пояса. Я ставлю на нее одну ногу, намереваясь перемахнуть через нее второй, выполнить миссию по спасению маленького бедолаги и уйти.
Я понятия не имею, почему подошва моих кроссовок соскальзывает.
– Cuidado!
Я чувствую, как кто-то хватает меня за запястье, буквально за мгновение до падения.
И оборачиваюсь.
От автора
Трагические события четко отпечатываются в человеческой памяти. Все помнят, где они были, когда застрелили Кеннеди или когда рухнули башни-близнецы, а также что последнее они делали перед тем, как мир закрылся из-за пандемии.
Я была в Тулуме на свадьбе одной актрисы, которая через месяц должна была сыграть главную роль в бродвейской постановке по роману «Между строк», написанному мной в соавторстве с дочерью. На свадьбе были либреттист спектакля с мужем и режиссер – также со своим супругом. Мы сидели за одним столом, пили «маргариту» и чудесно проводили время. Затем я полетела в Аспен на встречу с мужем. В этом курортном городке мой сын собирался сделать предложение своей девушке. О коронавирусе уже начинали ходить кое-какие слухи, но он казался чем-то далеким и нереальным.
Вскоре нам сообщили, что у одного из проживающих в нашем отеле гостей тест на ковид дал положительный результат. Почти сразу после того, как мы вернулись домой, Нью-Гэмпшир закрыли на карантин. Мой последний поход в продуктовый магазин состоялся 11 марта 2020 года (и с тех пор я там ни разу не была). Неделю спустя мне сообщили, что все, с кем я сидела за одним столом на свадьбе в Тулуме, заразились ковидом. Двое были госпитализированы.
Я же им так и не заразилась.
Я астматик, а потому отнеслась к карантину чрезвычайно серьезно. Я могу сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз я выходила из дому за последний год – тогда как в предыдущие годы я путешествовала до шести месяцев в году. Двое моих детей вместе со своими партнерами переболели ковидом, к счастью в легкой форме. По пути в магазин за продуктами, слыша, как наш клерк высказывался против обязательного ношения масок и соблюдения социальной дистанции, мой муж всегда сообщал о том, что наши дети переболели ковидом. Как и в случае Финна, слыша об этом, собеседники тут же отскакивали от мужа на несколько футов, будто одно упоминание о болезни делало его опасным для окружающих.
Что же до меня, то я сидела дома, парализованная страхом. Даже в хорошие дни я испытывала проблемы с дыханием. Я и представить себе не могла, что ковид сделает с моими легкими. Я была так встревожена, что не могла ни на чем сосредоточиться, а значит, даже работа не могла отвлечь меня от переживаний. Я не могла писать. Я и читать не могла! Я теряла нить повествования уже буквально через пару строк.
Я могла читать только любовные романы – в них было так легко погрузиться с головой. Я думаю, мне просто нужно было знать, что все закончится хеппи-эндом, пускай и вымышленным. Но писать я по-прежнему не могла. Я начала работать над романом, который должен был выйти в соавторстве с еще одним писателем в 2022 году. Я пыталась пробудить свою мышечную память, проводя изыскания (через Zoom), и каким-то образом мой мозг вспомнил, как писать книги. Работая над данной историей, я все время задавалась одними и теми же вопросами: как мы будем вести хронику этой пандемии? Кто будет это делать? Как мы поведаем другим о карантине для всего мира, о том, почему это произошло и какие уроки мы извлекли?
Через несколько месяцев после начала пандемии я наткнулась на статью о японце, который застрял в Мачу-Пикчу во время пандемии. Он был вынужден превратиться из туриста в местного жителя. В конце концов местные жители обратились к правительству с просьбой разрешить посещение исторических руин несчастному японцу, чтобы он мог их осмотреть. Внезапно я поняла, как рассказать людям о ковиде.