Мои мысли снова и снова возвращались к тосту Мэл.
«Я хочу каждое мгновение провести счастливой, благодарной, красиво одетой и храброй – насколько это только возможно».
Мне хотелось набить себе татуировку с этими словами, но я понимала, что пока могу только записать их в дневник – рядом с другими афоризмами Мэл и воспоминаниями, связанными с Коэнами.
Я продолжала думать об этом и в конце вечера, выходя из туалета. Я отошла, когда Мэл попросила счет и теперь возвращалась к нашему столику. Вдруг кто-то окликнул меня по имени.
Я обернулась и увидела, что Люк выходит из мужского туалета, находившегося на другом конце коридора.
– О, привет, – проговорила я, замедляя шаг, чтобы он мог меня догнать. Поравнявшись со мной, он прошел еще пару метров, а потом остановился. Я последовала его примеру. – Что-то случилось?
– Надеюсь, ты знаешь, что не надо обращать на него внимания, – сказал Люк.
– На кого? – переспросила я.
– На Ро. Этот идиот не знает, что говорит.
В моей голове вспыхнули слова Ро о моей внешности, и меня тут же снова охватило смущение.
Я пожала плечами.
– Наверное, он не сказал бы так, если бы не напился. Но он в любом случае имеет право на свое собственное тупое мнение.
– «Тупое» – ключевое слово, – сказал Люк и потер рукой затылок. – Он… несет какую-то чушь. Все знают, что ты красавица.
От слова «красавица» мое сердце замерло.
Люк Коэн считал меня красавицей.
Отойдя от шока, я решила, что лучше всего разрядить обстановку шуткой.
– Как же приятно… что все люди так думают.
Губы Люка тронула улыбка.
– «Все люди» рады, что ты приняла комплимент.
Я ухмыльнулась и вдруг поняла, что мы с Люком стоим в уголке ресторана и улыбаемся друг другу.
А еще он сказал, что я красавица.
В следующие пару мгновений мне нужно было сделать несколько вещей – но я не сделала ни одну из них.
Нужно было: подойти к нему на три шага, сократив расстояние между нами.
Нужно было: взять его ладонь в свою.
Нужно было: потянуться к нему и поцеловать, потому что через несколько недель он уезжал в университет и это была моя последняя возможность.
Я осталась стоять на месте.
Я сжала руки в кулаки и разжала их.
Я спросила:
– Как прошел вечер в караоке?
Он растерянно посмотрел на меня, а потом сказал:
– А, караоке. Хорошо. Сделал, как ты советовала.
– Надел серую рубашку?
– Да. И кеды тоже. И спел песню, которую все знали. Выполнил все твои рекомендации.
– И как?
– Спасибо тебе, – сказал он, но продолжать тему не стал. Осталась ли пригласившая его девушка под впечатлением? Впилась ли она в него губами так, словно от этого зависела ее жизнь? Упросила ли его отдать ей эту рубашку, как сделала бы любая нормальная влюбленная дурочка?
Я не спросила, а Люк ничего не рассказал.
Мы молча вернулись к нашему столику.
Я отвезла домой Наоми, а потом Мэл, всю дорогу грызя себя изнутри.
Почему, почему, почему мне не хватило храбрости его поцеловать?
Почему я такая помешанная идиотка?
Почему я такая помешанная идиотка, у которой кишка тонка сделать то, о чем она мечтает больше всего на свете?
Я попрощалась со всеми и осталась сидеть в машине Мэл, когда на меня вдруг снизошло озарение.
Мэл сказала мне поехать домой на машине, вернуть ее завтра, а потом попросить кого-то из мальчиков подвезти меня до дома.
Я могла так и поступить.
Я могла отъехать от ее дома, отправиться домой и забыть, что этот вечер вообще был в моей жизни.
Или я могла совершить поступок, достойный слов Мэл, которые я собиралась однажды набить на своем теле.
«Я хочу каждое мгновение провести счастливой, благодарной, красиво одетой и храброй – насколько это только возможно».
Мне хотелось быть храброй и, хотя у меня были все основания полагать, что Мэл ничего такого не имела в виду, я снова и снова повторяла эти слова для мотивации.
Я достала из сумочки телефон и написала Люку сообщение.
Можешь выйти на секундочку?
Ответ пришел на удивление быстро.
Конечно. Куда?
Я закусила губу.
На дорогу перед домом?
Хорошо, – написал он.
Я выскочила из машины Мэл и подошла к входной двери. На улице поднялся небольшой ветерок, и я обхватила себя руками. Топ без рукавов и напускная храбрость ничуть не согревали и не давали чувства защищенности.
Несколько невыносимых минут спустя дверь открылась, и на пороге показался Люк. Он наклонился к недовольной Сидни, запрещая ей выходить на улицу. Он уже успел переодеться в пижамные штаны и толстовку. Я могла бы поставить деньги на то, что, когда я прислала ему СМС, толстовки на нем не было, но насчет штанов я по-прежнему сомневалась.
Он бросил на меня любопытный взгляд. Возможно, он удивился, что я ждала его у двери, хотя написала выйти на дорогу. Возможно, он думал, что я уже должна была быть дома.
Как бы то ни было, я сделала шаг вперед.
– Извини, пожалуйста. Просто мне нужно кое-что сделать, а иначе придется изобрести способ, как пнуть саму себя под задницу, а потом повторять эту операцию снова и снова, – выпалила я.
Лицо Люка озарила веселая улыбка.
– Хорошо, – проговорил он.
– Хорошо, – отозвалась я, с отчаянно бьющимся сердцем подходя к нему еще на один шаг ближе.
А потом я это сделала.
Встала на цыпочки и поцеловала его, рассказав обо всем, о чем так хотела сказать все эти годы.
Конечно, я застала его врасплох, но он быстро отошел от потрясения и осторожно отстранил меня от себя.
– Джесси, – очень-очень грустно прошептал он. Мы по-прежнему стояли так близко друг к другу, что наши лбы касались друг друга. – Я не могу.
Мне нужна машина времени.
Мне нужно найти способ вернуться на несколько часов назад, к началу нашего с Люком разговора, чтобы сказать ему, что его план – вершина идиотизма. Мы хотим порадовать Мэл, притворяясь, что мы – пара?
Такое просто невозможно провернуть.
К тому же Мэл ни за что нам не поверит. Мы слишком… не пара, и это очевидно.
Он почти на меня не смотрит. И, честно говоря, это, может быть, даже к лучшему.
Ему не нужны лишние напоминания о том, как сильно он теперь меня ненавидит, да и мне тоже.
Я дважды стучу в дверь Эрни и кричу:
– Эрни, можно войти?
– Уж пожалуйста. Я разговариваю сам с собой вот уже пятьдесят семь лет, и мне начинает казаться, что это странно, – отзывается он.
Я широко улыбаюсь и вхожу в его квартирку. Он сидит в своем любимом кресле-качалке и, надвинув очки на нос, читает что-то, написанное на листочке бумаги.
– Я все время разговариваю сама с собой. В этом нет ничего странного, – комментирую я его слова.
– Ну, я бы не назвал тебя образцом нормальности, – язвительно замечает он. – Да и к тому же меня не это беспокоит. Проблема в том, что я сам себе отвечаю!
Я смеюсь и устраиваюсь на диване неподалеку от него.
– Что читаете?
– Письмо от правнука. – Эрни печально качает головой. – Он чудесный мальчик, но не знаю, как он переживет школу с таким-то именем. Юстас.
– Может, он придумает какое-нибудь сокращение, – предполагаю я, но Эрни только отмахивается.
– Какое? Ю? Стас? – Он складывает письмо и бережно кладет его перед собой на кофейный столик. – Ну да ладно. Его мать говорит, что рожала его два с половиной дня, а значит, он это заслужил.
Я улыбаюсь.
– Когда они все к вам приедут? На праздники?
Эрни качает головой.
– Надеюсь, к тому времени здесь уже не будет ни меня, ни тебя. Особенно тебя.
Я знаю, что он шутит, но у меня все равно сжимается сердце.
– Не смотри на меня так, – говорит он. – Вот в мое время девочки твоего возраста… и мальчики твоего возраста… Что мы только не делали. Эх, молодежь транжирит свою молодость!
– Я тоже много чего делаю, – с вызовом отвечаю я.
– Что, например? – спрашивает он, и в его глазах загорается искренний интерес.
– На выходных я ходила на вечеринку. Потом бегала в парке. В будние дни, прежде чем прийти к вам, я работаю в летнем лагере.
Эрни выглядит разочарованным.
– Что за безудержное веселье. С такой жизнью ты можешь запросто заселяться в соседнюю квартиру.
– Это было бы здорово. Вы наверняка прекрасный сосед.
– Я тоже так думаю, но Кларисса говорит, что не может уснуть из-за моего храпа – и из-за вечного стука.
– Из-за стука? – переспрашиваю я. – Это как-то… странно? Вы ходите по ночам?
– Нет, я бросаю о стену теннисный мячик, – говорит он и указывает на стену, которая отделяет квартиру Эрни от соседской. – Врач говорит, что это полезно для моего больного плеча.
Я вздыхаю, а Эрни изображает злодейский смешок.
– Я заберу ваш мячик, когда буду уходить.
– Если обещаешь больше не возвращаться, забирай хоть все шесть.
У меня сжимается желудок. Я в основном отшучиваюсь от его слов все восемь месяцев, что сюда прихожу, но сейчас я начинаю волноваться.
– Я что… вам надоела?
Хотя мы познакомились лишь в конце прошлого года, все это время он остается одним из тех немногих, с кем я общаюсь, и мысль о том, что он мог от меня устать, обжигает мне сердце.
Эрни фыркает.
– Нет, но мы оба сохраним лицо, если ты перестанешь приходить сюда до того, как тебя начнет от меня тошнить.
Я с облегчением касаюсь его руки.
– Меня никогда не будет от вас тошнить.
– Ну как же, как же, – протестует он. – Моя Мария продержалась рядом со мной больше шестидесяти лет, и за это ее сделали святой.
– Мне кажется, это была другая Мария.
– А я так не думаю, – говорит он с усмешкой. Но в следующую секунду его лицо приобретает серьезное выражение. – Послушай, мои дети живут на Восточном побережье. Я воспитал их независимыми людьми – и они поступают так, как я их учил. С внуками то же самое. С правнуками… ну, одного из них зовут Юстас, другого – Титус, так что у них свои проблемы. Конечно, мне иногда становится одиноко, но меня перевезли сюда только через шесть лет после того, как меня покинула моя Мария, и все это время я прекрасно справлялся. И