Я смотрю на его профиль, пока мы шагаем вглубь леса, но его лицо не дает мне ни единого ответа.
И тогда я совершаю невероятную глупость. Я перестаю сопротивляться и позволяю себе всего на один день представить, что Люк и правда мой парень. Что я люблю его, а он любит меня. С первой частью никаких проблем не возникает, но я притворяюсь, что вторая часть тоже является правдой.
Пока мы гуляем по лесу, держась за руки, я расслабляюсь и придвигаюсь поближе к Люку. Это похоже на сон – снова чувствовать его рядом с собой. Мне радостно и спокойно, хотя наши ладони липнут друг к другу, да и вообще, пот покрывает каждый миллиметр моей кожи.
– И надо было нам поехать на природу в самый жаркий день в году, – говорю я Люку.
Мы держимся позади Уиллоу и Брэтта, которые снимают нашу прогулку, окружающую нас природу и заросли ветвей, которые сейчас заменяют нам небо.
– Не сомневаюсь, что ты будешь мне это припоминать целую вечность, – отвечает Люк тихим голосом, от которого у меня по телу бегут мурашки, и я слышу в его словах улыбку. – Не все из нас приехали сюда по собственной воле.
«Не сомневаюсь, что ты будешь мне это припоминать целую вечность».
Слово «вечность» эхом разносится по моему сознанию, и, Боже, как бы мне хотелось, чтобы у нас было столько времени. Если не у тех нас, которые существовали прошлым летом, то хотя бы у нас из этого самого мгновения. Из того мгновения, когда мы притворяемся, что не наделали ошибок. Что наши отношения не разбились вдребезги.
– По крайней мере, ты признал, что притащил меня сюда насильно, – подыгрываю ему я.
– У меня никогда не получалось заставить тебя сделать хоть что-то. Скорее, это было моей проблемой.
Я морщу лоб, и мы на секунду останавливаемся.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не знаю. Наверное, это называется быть у своей девушки под каблуком. Я был готов сделать ради тебя все что угодно, – шепчет он мне на ухо, и его губы касаются моей кожи.
Когда он произносит эти слова, я ненавижу себя всем сердцем. За то, что у меня было такое богатство – место, где я чувствовала себя как дома, и то, чего мне хотелось больше всего на свете, – и я его потеряла. У меня был он, и я его потеряла.
– Влюбленные голубки, не отставайте! – восклицает Уиллоу, наставляя на нас камеру, и мы отпрыгиваем друг от друга, словно нас застали за чем-то непристойным. Уиллоу лукаво мне улыбается, но я не обращаю на нее внимания.
Мы с Люком ускоряем шаг, чтобы их нагнать, и как только нам это удается, воздух пронзает истошный вопль.
– Что это за чертовщина? – спрашивает Уиллоу, обводя нас испуганным взглядом. – Это может быть койот?
– Да не, малыш. Просто какая-то птица, – говорит Брэтт, но Уиллоу оглядывается на Люка, чтобы тот подтвердил его слова.
– Он прав. Похоже на крик птицы.
Уиллоу идет дальше, но все же бросает на нас строгий взгляд.
– Богом клянусь, если меня загрызет койот, мой призрак вернется на землю и будет преследовать тех из вас, кому удастся выжить!
Мы трое начинаем хохотать.
– Уиллз, ты в курсе, что у тебя есть темная сторона? – интересуюсь я.
– Вот правда ведь? – восклицает Брэтт. – Спасибо, Джесси! Я все время ей это говорю. Она кажется такой милой и невинной…
Одного взгляда Уиллоу хватает, чтобы он понял, что пора менять ход мысли.
– …и на самом деле, эээ, это так и есть, – заканчивает Брэтт, и мы с Люком снова прыскаем со смеху.
В целом это практически идеальный день. Мы доходим до речки – правда, одному Брэтту хватает смелости в нее залезть. Повернув обратно, мы немного сбиваемся с пути и не сразу находим наши палатки, но никто не пугается всерьез. Мы с Люком непринужденно болтаем и выглядим счастливыми и влюбленными. Я даже начинаю привыкать к камере Уиллоу. Я решаю, что, когда она меня снимает, лучше всего начинать дурачиться. Это безопаснее, да и смотреть на веселую девушку гораздо приятнее, чем на сломленную, усталую и печальную.
Поэтому стоит третьему глазу Уиллоу обратиться ко мне, как я начинаю играть на публику. Мы с Брэттом исполняем победный танец, когда понимаем, что наконец движемся в правильном направлении. Уиллоу просит меня сделать что-нибудь интересное, и я прячусь за деревьями, выкрикивая «ку-ку», а потом кружусь под куполом из листьев, вытянув руки в стороны и подняв голову к небу.
И вскоре я начинаю чувствовать себя той девушкой, которой притворяюсь. Я ощущаю себя счастливой и свободной, словно совсем другая Джесси. Все это время Люк наблюдает за мной, улыбаясь уголками губ. Мне приходит в голову, что, пока мы были вместе, из-за его учебы нам ни разу не представилось шанса просто повеселиться с друзьями. Возможно, рядом с другими людьми – не с его родственниками, – я веду себя не так, как он привык. Или, может быть, всего на минуту он видит ту Джесси, которой я пытаюсь стать. Кого-то другого, а не ту девушку, которая уничтожила его семью, разрушила его жизнь и разбила ему сердце.
15
Как выясняется, мое второе имя – лицемерка. Я постоянно говорю Эрни, что нужно гулять и дышать свежим воздухом, хотя сама почти никогда не выхожу из дома.
Я успела забыть, каково это – улыбаться от всего сердца. Не проводить каждое мгновение в ожидании того, что вселенная вот-вот обрушит на мою голову заслуженную кару. Из чего вовсе не следует, что я перестала ее заслуживать. Просто впервые за эти месяцы моя жизнь перестает делиться на серию «до» и «после», «тогда» и «сейчас». У меня остается одно только сейчас. Этот момент с Уиллоу, Брэттом и Люком. Хоть, конечно, он во многом основан на лжи.
Уиллоу и Брэтт не знают правды обо мне. Люк ее знает и поэтому втайне меня ненавидит.
Мы с Брэттом успешно справляемся с задачей разжечь костер, пока Уиллоу и Люк уходят к машине за едой для ужина.
– Отличный костер, – хвалит нас Люк. – Наверняка отпугнет всех гризли в округе.
– Здесь правда водятся гризли? – спрашивает Уиллоу с ноткой паники в голосе. Впервые за день у нее в руках нет камеры.
Я шлепаю Люка по руке.
– Он просто считает себя очень смешным.
– Ну, если тут есть койоты, – говорит он, – тогда могут быть и гризли тоже. Да и вообще кто угодно. Лохнесские чудовища. Динозавры. Мамонты.
Уиллоу бросает на Брэтта обеспокоенный взгляд.
– Я же просила тебя выбрать для нашей поездки самое безопасное место!
– Уиллоу, он шутит, – говорю я, обнимая ее за плечо.
Кажется, Люка мучает раскаяние.
– Прости. Джесси права. Я идиот.
Уиллоу стукает кулачком по плечу Люка и присаживается возле костра.
Наш ужин сделан по рецепту, который Уиллоу нашла в интернете. Она приготовила дома сосиски и завернула их в фольгу вместе с нарезанным сладким перцем и луком, предварительно залив все это оливковым маслом. Теперь мы нагреваем эти свертки на огне, а потом едим содержимое.
На десерт у нас обжаренные на костре маршмеллоу.
– Мне кажется, нам стоит поиграть в небольшую игру. Каждый по очереди поделится каким-нибудь своим секретом, – говорит Уиллоу.
– Серьезно? – стонет Брэтт.
– Я начну, – говорил Уиллоу. – Я очень скучаю по Техасу, но мне начинает тут нравиться. Не в смысле прямо вот тут, – поправляется она. – Я имею в виду в Винчестере. Ну, в общем, вы поняли. Жалко, что мы все разъезжаемся через пару недель. Ну почти все.
Уиллоу бросает на меня многозначительный взгляд. Люк тоже смотрит в мою сторону, но ничего не говорит.
Никто не спешит делиться своими секретами, и Уиллоу продолжает.
– А еще теперь я нравлюсь себе гораздо больше, чем раньше.
– Ты всегда была шикарной, малышка, – говорит Брэтт. – Я видел твои фотки в детстве.
– Ладно, я всегда выглядела приемлемо, – признает Уиллоу.
– Шикарно, – в один голос поправляем ее мы с Брэттом.
– Ладно, – улыбается она. – Как скажете. Но у меня были огромные проблемы. Я ненавидела свое тело. Свои волосы. Свое лицо.
– Быть такого не может, – говорит Брэтт.
– Когда я смотрелась в зеркало, то видела там чудовище, – говорит она. – Но потом моя тетя погибла в авиакатастрофе, и я словно проснулась. Знаю, звучит банально, но я поняла, что в глобальном смысле все то, что я так в себе ненавидела, не имеет никакого значения. Конечно, макияж, симпатичная одежда и все такое – это здорово, и иногда такие вещи помогают мне почувствовать себя лучше, но меня спасло совсем другое. Меня спасло то, что я вдруг осознала: я не хочу выглядеть идеально, если во мне при этом не будет ничего большего. Я могу быть и красивой, и какой-нибудь еще. – Она улыбается. – Я по-прежнему не переношу свои гигантские ноги, но со всем остальным можно жить.
– Ты потрясающая, – говорю я и обнимаю Уиллоу одной рукой.
Когда Уиллоу впервые упомянула свое преображение, я подумала, что она говорит о новой одежде или неожиданном дорогостоящем макияже. Я бы очень хотела хотя бы чуть-чуть приблизиться к такому принятию себя. Я бы очень хотела хотя бы поверить, что для меня существует такая возможность.
Следующие пару секунд мы молчим, а потом, к моему изумлению, заговаривает Люк. Хотя, возможно, больше всех удивляется он сам.
– Моя мама больна, – говорит он. – А я чертов трус, сбежавший из дома, чтобы не смотреть, как она умирает.
Произнося эти слова, Люк смотрит на огонь. Я сижу рядом с ним и прекрасно понимаю: Уиллоу и Брэтт ожидают, что я, как образцовая девушка, сейчас же обниму его и начну утешать. Но в этот момент я не могу притворяться. Люк заставляет себя говорить правду. Самое меньшее, что я могу, – это дать ему выговориться, не повисая на нем и не вынуждая притворяться, что ему нужны мои утешения.
Тогда Уиллоу наклоняется через меня и гладит его по коленке.
– Господи, Люк, мне так жаль. Звучит ужасно.
– Да, мужик. Я такого даже представить себе не могу, – говорит Брэтт.
Я единственная ничего не говорю. Я размышляю: почему мир перед глазами вдруг покрылся пеленой? Может быть, это виноват дым от костра, а может быть, мои слезы.